Марина Серова - Отпущение грехов
– Э, козел… – целомудренно пискнула одна из девиц, вероятно, обидевшись на грубое слово «функционабельность», но парень жестом велел ей замолчать и обратился к Константину:
– А ты че, новый у Ольхи? Че-то я тебя раньше там не наблюдал.
– Новый, новый, – махнул рукой Курилов. – Вчера только взяли, долго гонялись, кредитными карточками в хвост махали, миллионы предлагали.
– Ладно, гони лаве и забирай телок, – отозвался здоровяк, совершенно проигнорировав сомнительный юмор Константина.
– Непременно, – многообещающим тоном произнес Курилов и, мудро наморщив лоб, начал шарить по карманам. Делал он это с таким комичным видом, что проститутки прыснули со смеху, а амбал, скорчив недовольную мину, поскреб в затылке и пробасил:
– Не, ну ты давай не гони… че я тебе, лох педальный, шобы тут типа переминаться и яйцы месить?
– Не нашел, – с неподдельным сожалением констатировал Костя, артистично выворачивая левый карман брюк. – Ладно, Ольха тебе бабеус перекинет попозже. Все, можешь валить отсюда вальсирующим курц-галопом. Свободен, как Нельсон Мандела.
Амбал заколебался и с сомнением покосился на шалав, которые искоса посматривали на Курилова и негромко переговаривались между собой.
– Ладно, я ему щас звякну, – наконец выдавил он. – Добазаримся.
– А вот этого не надо, – проговорил Курилов и, выхватив у того мобильник, бросил его через полуоткрытое окно «Мазды» на переднее сиденье.
– Э-э! – заревел тот и протянул к Косте здоровенную ручищу, но она хватанула только воздух, который, как известно, имеет газообразную консистенцию, и потому зафиксировать его в кулаке довольно проблематично. Курилов легко уклонился от неуклюжего выпада охранника «Анжелики» и, все так же не сходя с места, сначала нанес молниеносный удар прямо в солнечное сплетение, отчего верзилу неотвратимо скрутило спазмом чудовищной обвальной боли, – а потом опрокинул на асфальт двумя короткими мощными ударами левой руки. Затем распахнул дверцу «Мазды» и легко – словно это был маленький ребенок, а не внушительный верзила – швырнул незадачливого сутенера, от болевого шока потерявшего сознание, на заднее сиденье.
Все произошло настолько стремительно, что представительницы первой древнейшей профессии не успели и пикнуть.
Курилов подхватил обеих под руки и поволок к своей «Ауди» с такой силой, что тех буквально сорвало с мест, к которым буквально прикипели – от мгновенного шокового потрясения – их стройные ножки. Так сказать, лицо досугового центра «Анжелика».
– Отлипни, замудонец… – начала было одна из них, ядовито-рыжая дамочка с расстегнутой на груди блузой, из-под которой виднелся краешек белого кружевного бюстгальтера эдак четвертого размера, если судить по впечатляющим формам ударницы невидимого полового фронта. Фраза осталась невоспринятой Константином, по крайней мере, так подумала дама, которая осыпала Курилова градом пятиэтажного мата, отчаянно пытаясь вырвать локоть, и в довершение всего решившая было ударить его ногой прямо в самое уязвимое для мужчин место.
Курилов, морщась, уклонился от ее авральных боевых потуг, потом вывернул руку так, что проститутка взвизгнула и вынуждена была буквально нырнуть головой вперед, согнувшись пополам.
Ее голова со свесившимися крашеными локонами, болтающимися, как уши спаниеля, оказалась примерно на одном уровне с задом, обтянутым узкой и длинной, с разрезом едва ли не до пояса юбкой – и в такой позе, вероятно, привычной ей по профилю деятельности, Константин дотащил ее до «Ауди» и буквально ткнул носом в боковое стекло.
Вторая, молоденькая девчонка лет около двадцати, с аккуратно уложенными в каре черными, чуть выше плеч волосами, была, казалось, перепугана до чертиков, и потому не оказывала никакого сопротивления. Особенно после того, как на примере своей коллеги увидела, к чему может привести неблагоразумие.
– Ты, как всегда, неотразим, – произнесла я, выходя из автомобиля. – Ишь, как ее скрутило от восхищения твоим обаянием.
Та подняла голову и пробормотала какое-то сдавленное ругательство, которое я не пожелала слушать до конца, а просто ткнула ребром полусогнутой ладони в точку под ее левым ухом. Со стороны это выглядело как невинное касание, едва ли не нежное оглаживание, но в результате этой «нежности» шалава вздрогнула всем телом, обмякла и начала заваливаться в проем предусмотрительно распахнутой Куриловым дверцы на заднее сиденье.
Я повернулась к бледной как полотно второй проститутке. Она уже съела со своих губ всю помаду, ее тонкие, судорожно заломленные руки мелко тряслись, и, по всей видимости, она уже мысленно прощалась с жизнью.
– Как тебя зовут? – спросила я.
– Ка… ка…
– Катя?
– Ка-как меня… зовут? – наконец выдавила она.
– Вот именно.
– Ми-ми…
– Мила? – предположил Курилов, который уже деловито сдирал одежду с потерявшей сознание рыжей девицы. Нет, вовсе не для того, чтобы получить халявное удовольствие. Нам была нужна не знойная дамочка с ее роскошными формами (особенно мне!), а ее одежда.
– Ми-иня убью… убьете? – тем временем сформулировала свой сползающий до бессмысленного слезливого бормотания вопрос вторая девчонка.
– В общем, так, Катя-Мила, – проговорила я максимально добродушным и ободряющим тоном. – Никто не собирается тебя убивать. Мы отпустим тебя, если ты пообещаешь, что будешь молчать, что бы там, в спорткомплексе, мы ни говорили и ни делали. Ничего страшного, я тебе обещаю. Никаких рек крови, контрольных выстрелов в голову и прочих киллерских роскошеств. Просто те люди, которые так возжелали ваших услуг, повели себя не совсем тактично по отношению к моему хорошему другу. Все, что от тебя требуется, – это небольшая помощь. Ты просто пойдешь с нами и будешь делать свою работу, как будто ничего не произошло. Хорошо?
– А Света? Что будет… с ней?
– Да ничего. Я переоденусь в ее одежду и пойду вместе с тобой. Вот и все.
Девушка тяжело вздохнула и кивнула головой:
– Согласна…
* * *После того как Курилов нажал на кнопку электрического звонка у самого входа в комплекс, клацнул замок, огромная, крашенная под золото дверь со встроенным в нее пуленепробиваемым тонированным бронестеклом бесшумно отворилась, и на свет божий появилась подозрительная рябая физиономия с топорными чертами. На харе моргнули маленькие черные глаза и с сомнением уставились на Курилова.
– Девчонок вызывали? – педерастическим фальцетом гнусаво пропел Костя и выписал ногами нечто похожее на книксен. Цербер окинул его невозмутимым взглядом, а потом поочередно оглядел меня и девушку из «Анжелики» (которую, кстати, звали почти так же, а именно Анжела). Последняя переминалась с ноги на ногу и пряталась за спиной Курилова, словно не он, а охранник спорткомплекса был главным источником и причиной снедающей ее тревоги и страха.
На лице рябого появилось нечто отдаленно смахивающее на довольную ухмылку, что обнажило разнокалиберные зубы в его рту – начиная от подозрительного тусклого металла, сильно смахивающего на нержавейку, и заканчивая золотыми коронками и двумя белоснежными фарфоровыми консолями.
– А-а, проходите, – проговорил он, и в его руке появилось несколько долларовых бумажек. – А ты куда? – проговорил он, когда Курилов пристроился в след к Анжеле и решительно шагнул к дверному проему. – Тебе только получить бабки, и вали обратно в тачку!
– Давай, – беззаботно произнес Константин и, приняв деньги, внезапно перехватил рябого за указательный и большой пальцы – и завернул так, что тот заверещал, как неврастеничный поросенок при заклании, и, изогнувшись от боли, тотчас получил впечатляющий зубодробительный удар в челюсть… его развернуло на сто восемьдесят градусов, и Курилов, не отпуская жалобно хрустящих пальцев рябого, дослал беднягу в коматоз коротким, выверенным, молниеносным тычком в основание черепа.
Тот ткнулся лбом в стену и медленно сполз, оставляя на белом с синеватыми прожилками мраморе размытую кровавую дорожку.
Курилов проследил взглядом траекторию его фееричного падения и произнес:
– Звыняйтэ, дядьку. Такая робота.
– Ты, Костик, это самое… конкурент, – произнесла я, выставляя в разрез позаимствованной у Светы юбки затянутую в черный ажурный чулок ногу. – Я, как говорится, палец о палец не ударила, хотя…
– Ничего, – перебил меня Курилов, окидывая, можно сказать – ощупывая, меня довольно-таки чувственным взглядом, – сейчас и ты поработаешь. Все-таки зря, что ли, так вырядилась?
По всей видимости, в эти слова вкладывался оскорбительный намек, потому что Курилов гнусно осклабился и добавил густейшим басом, досконально копирующим вульгарные интонации вырубленного им на улице сутенера:
