Александр Леонидов - Траектория
— Мы сегодня во вторую смену… Да вы проходите в залу.
Вскоре в комнату, где я расположилась за столом, входит круглолицый мужчина с торчащими ушами-блюдечками. Он усаживается на диван рядом с зеленым глуповатым зайцем, выжидательно смотрит. Его жена сидит напротив меня, словно я пришла побеседовать с ней, а не с Игорем Геннадьевичем. Чисто по-женски понимаю ее, поэтому не прошу оставить нас наедине. Достав бланк протокола, записываю анкетные данные Тропина, предупреждаю его об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу ложных показаний, а когда он расписывается, спрашиваю, работал ли в СУ-15 у прораба Дербеко.
— Заинтересовались наконец этим деятелем? — хмыкает Тропин.
— Вы не могли бы яснее? — сухо прошу я.
— Действительно! Объясни толком! — вспыхивает его супруга.
— Ты-то хоть сиди,— огрызается Тропин.— Чего объяснять-то?
Четко выговаривая каждое слово, произношу:
— Как прораб Дербеко завышал вам наряды.
— Я его не просил,— буркает Тронин.— Он сам подкатился. Вначале завысил, потом подкатился, дескать, давай полсотни...
— А вы?
— Уволился... Без отработки отпустили. Дербеко побоялся, что шум подниму... А зачем мне это. Скажут, склочник. Не люблю я всего этого...
Сдерживая прорывающийся сарказм, растягиваю губы в улыбке:
— А я просто обожаю.
— Чего? — пододвигаясь ближе к зеленому зайцу, косится Тропин.
— Склочничать, вынюхивать, выведывать, жаловаться, рыться в чужих грехах,— неизвестно на кого злясь, поясняю я.— Закрыли ставни и сидите. Ко мне в дом не лезут, и слава богу! Не мои деньги Дербеко ворует, государственные. Пускай! А я уволюсь! Сбило человека машиной — отвернулся и пошел. Я жаловаться не люблю.
— Он правда не любит,— вступается за мужа Тропина.— Раковина у нас лопнула, третий месяц не могу допроситься, чтобы в домоуправление сходил.
— Не жаловаться это называется,— вздыхаю я.— Это самое элементарное исполнение своих гражданских обязанностей... Игорь Геннадьевич, к кому еще «подкатывался» Дербеко с подобными предложениями?
Словно перешагивая через какой-то внутренний барьер, Тропин неохотно отвечает:
— Жижин ему отдавал... Я сам видел. В «Ветерке», рядом е участком... Я после получки сигарет зашел купить. Они пиво пили. Жижин червонцы отсчитывал, Дербеко сгреб их, похлопал по плечу Жижина и пошел. По-моему, они меня не заметили.
Покидаю квартиру Тропиных удовлетворенная сознанием того, что теперь разговор с горбоносым Жижиным и его начальником будет более предметным.
14.
Рабочий день закончился. Только не для меня. Все равно дома никто не ждет. Еду к рядовому бухгалтеру СУ-15 Косареву.
Нахожу дом и поднимаюсь по лестнице.
Кручу допотопный звонок, врезанный в самую середину двери. Он издает шелест испорченного сигнала детского велосипеда.
— Вы к кому? — скользнув по мне внимательным взглядом, спрашивает пожилая женщина, открывшая дверь.
Отвечаю после легкой заминки. Очень уж экзотический на женщине халат. По плотному черному шелку порхают, перелетая с ветки на ветку, бегают, высоко вскидывая голенастые ноте, и просто мирно пасутся фазаноподобные жар- птицы.
— Вы из «Амальтеи»? — спрашивает хозяйка.
Всеми силами пытаюсь сдержать наползающее на мое лицо до неприличия глупое выражение, но оно, должно быть, все-таки появляется.
— Вы не из клуба любителей фантастики? — переспрашивает женщина,
— Я сторонница реализма,— улыбаюсь в ответ,— В основном пишу протоколы... Я следователь.
Пока снимаю шубу, в коридор выходят Косарев в стареньких брюках, в толстой серой рубахе. Увидев меня, застывает, потом спохватывается, приглашает в комнату. На пороге оборачивается:
— Маша, сделай одолжение, чайку с вареньицем...
Маша вместе со своими птичками выпархивает на кухню, ловко минуя торчащий в коридоре дорожный велосипед.
В освещенной настольной лампой комнате прямо напротив двери — то ли топчан, то ли узкая тахта; у окна — широкий, с подпиленными ножками старый письменный стол, рядом с которым громоздкое кожаное кресло на «куриной ноге»; на стене — книжные полки.
Начинаю издалека:
— Вы давно работаете в управлении, Иван Иванович?
Косарев ерошит волосы. Задумывается.
— Давненько... Больше тридцати лет назад сюда пришел, сразу после института. А если прибросить и те годы, что в системе треста проработал, получится все сорок... Двое нас мастодонтов в тресте осталось: я да Федька Омелин.
Судорожно соображаю, какой же это Федька. Наконец догадываюсь.
— Вы имеете в виду главного инженера?
— Его, — кивает Косарев, — Мы же с ним еще с фронта знакомы. Вместе из Новосибирска призывались. Всю войну рядом. Только на время ранений и расставались... Знали бы вы, какой Федька боевой парень был! Разведчик, медалей куча. Даже две «Отваги»!.. С ним в огонь и в воду можно было... Я ему по гроб обязан. Не он, пришлось бы вам с кем-нибудь другим чай пить. Спас меня в бою... Вместе и демобилизовались. На стройку каменщиками пришли. В один год в институт поступили. Так вдвоем в управлении и оказались. Только я в бухгалтерии, а он прорабом стал... Вот и работаем.
— Мне Омелин почему-то не показался решительным человекам,— говорю я.
Косарев вздыхает, словно давно ожидал, что разговор пойдет именно на эту тему.
— Да-а... Твердости у него не хватает. Инженер — дай бог каждому. Но вот метаморфоза какая: на фронте лихой был, а на гражданке стушевался.
— Чрезмерно привержен субординации?
— Не в этом дела... И объяснить-то трудно. Мягкий он, что ли...
— Может и чужую вину на себя взять?
Иван Иванович бросает на меня цепкий взгляд.
— Уж другого под удар не поставит.
— Вы не из-за этого сегодня ругались?
— Не ругались мы, просто я ему мозги вправлял! — возражает он.
— И все-таки, Иван Иванович, в связи с чем между вами состоялся столь крупный разговор? — настаиваю я.
Косарев опускает глаза, потом оживляется, как человек, внезапно нашедший выход из трудного положения.
— Лариса Михайловна, можно отложить до завтра? Думаю, Федор сам ответит, из-за чего у нас сыр-бор разгорелся.
Прикинув, не помешает ли небольшая затяжка расследованию, соглашаюсь. Косарев благодарно улыбается, а я снова спрашиваю:
— Что за человек ваш начальник Мизеров?
— Человек или руководитель? — осторожно уточняет Косарев.
— Вы видите между этими понятиями разницу?
— Немного подумав, он извиняющимся тоном произносит:
— Не хотелось бы, чтоб была, но она есть.
— В таком случае начните с Мизерова-руководнтеля.
— Современен, пунктуален, не лоботрясничает,— перечисляет Косарев,— в меру суров, увлечен работой, стремится быть первым... Минус один — карьерист! Руководит по принципу: цель оправдывает средства. А цель у него на данном этапе — кресло управляющего трестом. Бориса Васильевича уже сейчас в главные инженеры треста прочат. Говорят, и документы в Москву на утверждение отослали.
— Опасные принципы у вашего начальника...— замечаю я.
— В том-то и дело... От этого могут пострадать люди...— раздумчиво кивая, соглашается Косарев,— К сожалению, Борис Васильевич, выражаясь фигурально, в своих интересах любого утопить может.
— Образ Мизерова-руководителя у меня вырисовался,— говорю я.
— А Мизеров-человек? Что он из себя представляет?
— Тут я вам не очень помогу... Знаю только — в семье у него все в порядке, на людях вроде не пьет, достаточно воспитан...
— Чтобы утопить другого?
Косарев краснеет, и мне становится неловко за свой вопрос.
— Я имел в виду внешнюю культуру поведения,— отвечает он.— А в целом вы правы. Для того, чтобы быть истинно воспитанным человеком, Мизеров слишком любит себя.
15.
Первым утренним посетителем оказывается молодой человек в слегка затемненных очках. Заглянув, он интересуется, в этом ли кабинете работает следователь Привалова. Кидаю взгляд на прикрепленную к двери табличку. Она на месте.
— Вы угадали,— улыбаюсь.
Молодой человек не без элегантности склоняет голову:
— Технический инспектор Бруев... Ян Андреевич. Мне передали, что вы вчера звонили и просили зайти.
Предлагаю ему раздеться и, когда он усаживается, говорю:
— Ян Андреевич, у меня только один вопрос: на основании каких данных в своем заключении пришли к выводу, что Хохлов упал именно с четвертого этажа?
— Это свидетельство очевидцев.
— В ваших материалах я фамилий очевидцев, видевших, с какого этажа упал Хохлов, не нашла.
Бруев просит разрешения взглянуть на свое заключение, несколько минут листает его, потом потирает ладонью лоб,
— Мда... Забыл указать... Как же это получилось?.. Кто же мне говорил?.. Прораб? Точно!
— Он видел, откуда упал Хохлов?
— Нет,— снова мрачнеет Бруев.— Сам он никак не мог видеть. Он в вагончике был. Постойте, почему же тогда Дербеко уверял, что пострадавший упал именно с четвертого этажа?
