Александр Зорич - Танцы втроем
– Пистолетом!? – Деланно удивился я. Симуляция эмоций далась мне с большим трудом и сопровождалась очередной вспышкой головной боли. – Ты, конечно, хочешь сказать, что работаешь в милиции младшим сержантом, что на днях первый раз после армии увидел пушку, побаловался и прострелил себе ногу, да?
В том, что "младший сержант милиции" обидит его до глубины души, я не сомневался ни минуты. И он не преминул обидеться.
– Я? Ментом? Да я, если хочешь знать, частный охранник и любую пушку на завтрак жрал, понял?
– Ну как не понять? Можно понять. Лучше бы ты овсянку на завтрак жрал, здоровее был бы сейчас. Коллега, – добавил я издевательски. Пора было показать, кто здесь хозяин.
Он молчал, по всей вероятности решая, стоит ли погнать на меня серьезно или стреляный дядя, ради которого освободили койку в комфортабельной двухместной палате, заслуживает более нежного отношения.
– Давай по-нормальному, короче, – продолжил я более миролюбиво, с радостью ощущая, как с каждой минутой крепнет мой голос. – Я тоже телохранитель и мне тоже не повезло. Про самострел ты кому-нибудь другому расскажешь, а мне можешь лапшу на уши не вешать…
Дверь в палату стремительно отворилась.
– Что за треп, больные? – строго спросил мужской голос. Врач в палате как капитан на своем корабле – старше любого, будь он хоть трижды контр-адмирал Советского Союза. Ну а уж скромный следователь Кононов для него и подавно "больной". Я, конечно, заткнулся.
– Так-так-так, – он придвинул стул и сел подле меня. – На что жалуемся?
Хорош вопросец.
– Вам виднее, – сказал я. – Я же не знаю, что там у меня под этой штукой.
Я легонько постучал по гипсовому корсету.
– Логично, – согласился врач. – Откуда вам знать?
На секунду я испугался. Его тон показался мне чересчур отстраненным. Так, наверное, он говорил бы, если бы ампутировал мне обе ноги. Врач, однако, поспешил объясниться.
– Коль вы не знаете, я вам расскажу. На самом деле ничего страшного. Пуля не смогла пробить вашу замечательную куртку, вы получили просто очень сильный ушиб, у вас треснули два ребра, синяк на весь левый бок и почти наверняка легкое сотрясение мозга. Которое вы получили уже при падении.
Замечательную куртку. Куртка, право, была недурна, тем более, что ее подарила мне Наташа, но скажите на милость, чего в ней такого уж замечательного?
– А что куртка? – Наивно осведомился я.
– Ну-ну, не скромничайте, Сергей Владимирович. Мне врач скорой помощи показывал: отличная кожанка с удивительно прочной и эластической прокладкой. Если не ошибаюсь, кевлар одной из последних марок.
Я был, мягко говоря, удивлен, но следовало учитывать присутствие в палате моего "коллеги".
– А, это… – я небрежно махнул левой рукой. – Пустяки. "Калашников" прошил бы ее насквозь.
– В вас, впрочем, стреляли не из "Калашникова".
– А из чего, кстати? – Мне действительно было интересно.
– Как я понял из общения со врачом скорой помощи, из "Макарова". Он у нас спец. Говорит, раз пуля на конце полусферическая и на глазок имеет калибр миллиметров девять, то "Макаров".
Как я устал от "Макаровых"! Рубину – из "Макарова", сам я всю жизнь хожу с "Макаровым", и сейчас тоже "Макаров". Впрочем, "Магнум" или "Беретту" или, упаси Господь, "Смит и Вессон", я бы не пережил.
– Так на что все-таки жалуетесь? Что болит? – Спросил врач, не дождавшись от меня никакой реакции.
– Бок болит. Правый. Голова. Здесь и здесь. Подташнивает, извините. И есть очень хочется.
– Да, сотрясение, как я и думал. Вас не знобит?
Я постарался внимательно прислушаться к своему организму.
– Н-нет. Нет, – наконец заключил я.
– Отлично. Сейчас померяем температуру, сделаем вам пару укольчиков, энцефалограмму, покормим и можете отдыхать дальше. Меня зовут Владислав Николаевич и в ближайшую неделю мы будем видеться ежедневно, так что привыкайте.
– Неделю?!
– Ну а что вы хотели? – Строго спросил этот самый Николаевич. – Вам еще очень и очень повезло. На голове-то у вас, небось, куртки не было.
После этого он потерял ко мне всякий интерес и занялся Сережей, а ко мне приблизилась медсестра и, делая вид, что ей совершенно безразличен такой красивый, молодой и отважный мужик, как я, попросила перевернуться на спину и подставить ей мой молодой и красивый зад.
***14 мая, 13.27
Сережа был отправлен на процедуры. Все необходимые процедуры надо мной были произведены на месте и, строго-настрого запретив мне вставать, читать, болтать и волноваться, сестра удалилась, пообещав через полчаса подать мне обед в постель. А что, неплохо. Обед в постель. Приносит милая девушка. После знакомства с Наташей я снова стал обращать внимание на женщин. Сравнение, увы, было не в их пользу, но после того как она чуть было не вышибла мне вчера вечером мозги, я подумал, не стоит ли пересмотреть свои взгляды. Впрочем, куртку с кевларовой начинкой подарила она же. Да и зачем ей вообще было в меня стрелять?
Голова болела и думалось из рук вон плохо. Я решил, что до прихода сестры лучше немного поспать, но не тут-то было. В палату вошел невысокий, но толстый призрак, отгородившийся от внешнего мира пышным импортным букетом бог весть каких цветов.
– Здорово, Володя, – сказал он дружелюбно и я, постепенно признавая в посетителе Глеба Георгиевича Булавина, ошалело ответил:
– Здравствуйте, товарищ полковник.
– Отставить "товарищ полковник", за глаза ведь кличете меня Глебом Георгиевичем…
Это я уже слышал. Похоже, я снова у Булавина в фаворе.
– Присесть позволишь? – Спросил он, бережно возлагая на тумбочку рядом со мной свой заморский букет.
– О чем речь, Глеб Георгиевич? Присаживайтесь, чувствуйте себя как дома, – сказал я довольно развязно, потому что мне, по большому счету, было на все наплевать.
– Ну что, Володя? Ты теперь у нас в раненых героях. Пол-управления к тебе в гости вострится. Ну а мне, старику, от молодежи отставать как-то неудобно. Хоть в этом ее опередить удалось.
– Спасибо, Глеб Георгиевич.
Да не мути ты уже. Говори, зачем приперся.
Булавин некоторое время помолчал, глядя куда-то в окно, которого я, лежа на спине, естественно не видел.
– Бухгалтера твоего шлепнули, – наконец сказал он.
Не могу сказать, что меня это сильно огорчало. Его, похоже, тоже. Но со смертью бухгалтера исчезала возможность прижать хвост Сапегина. Меня это огорчало. Его – не знаю.
– Как? – Спросил я для приличия, хотя прекрасно понимал, как. Из "Макарова", разумеется, из того же, из которого первый раз пальнули в меня.
– Качественно, – заверил Булавин. – Два раза в голову, два раза в грудь.
– Кто? – Спросил я опять же для приличия, хотя не сомневался в том, что это была Наташа.
– Кто-кто. Вот ты мне и расскажи – кто. – Сердито сказал Булавин.
– Видите ли, Глеб Георгиевич…
Я вкратце изложил ему события вчерашнего вечера, не умолчав ни о чем, кроме того, что стреляла Наташа. По этому поводу я, не моргнув глазом, сообщил, что было очень темно и после первой же пули, которая досталась мне, потерял сознание. И это была чистейшая правда.
– М-да, Володя… – протянул Булавин. – Нехорошо получается. Он вроде бы и убийца Рубиной, но его письменных показаний у нас нет, ни черта у нас нет, сплошная неясность. И связь его с Сапегиным какая-то невнятная. И контрабанда эта китайская тоже… Но, – вздернул брови Булавин, – черт с ним, с бухгалтером. Пусть его делом Золотарев занимается. А вот что мне делать с тобой?
Хорош вопросец. Если бы не боль в правом боку, я бы с удовольствием пожал плечами.
– В каком смысле, Глеб Георгиевич? – Спросил я в свою очередь.
– В самом что ни на есть прямом. Ты ведь гулял по кабакам как частное лицо?
– Да, – согласился я, не понимая, к чему он клонит.
– И в больнице ты оказался как частное лицо, Сергей Владимирович, – Булавин хитро подмигнул. – Сосед у тебя, кстати, интересный, заметил?
– Ничего парень, – согласился я совершенно нейтральным тоном.
– Ну так, пожалуй, и лежи здесь спокойненько, как частное лицо. Полечишься, поправишься, Золотарев потихоньку закончит дело, ты вернешься из отпуска и все будет хорошо. Лады?
– Лады, – согласился я. Хотелось бы мне знать, что я принципе мог сказать Булавину, кроме как "лады". "О'кей" еще мог сказать.
– А вообще ты молодцом. И Наташа твоя молодцом. Какую куртку пошила! – Восхитился Булавин, вставая. – Не знаешь, сколько стоит, может, всему Управлению такие заказать?
– Хорошая мысль, Глеб Георгиевич, – опять же согласился я. Общение с Булавиным всегда представляет собой игру в одни, причем отнюдь не в его, ворота.
– Ну ладно, Володя, бывай.
– До свидания, Глеб Георгиевич, – с облегчением попрощался я.
***14 мая, 17.22
Кононов закрыл глаза. Цветные круги как в калейдоскопе. Открыл глаза. Сережа крутит ручку настройки переносного телевизора. Закрыл глаза и погрузился в забытье, населенное призраками смоличей, сапегиных и длинноногими брюнетками, в которых было нетрудно признать Наташу Воробьеву. Кононову казалось, что в его правый висок вбит стальной гвоздь, сдвинувший все извилины с их привычных мест. Кто-то распахнул дверь в палату. Или это только кажется? Кононов продолжал лежать неподвижно.
