Мила Бояджиева - Дар полночного святого
— Не надо мне ничего. У меня свое счастье будет, получше твоего, лживого, — заявила Аня, и вдруг с необычайной силой почувствовала, как хочет этого самого счастья — яркого, роскошного, шумного, от которого только одна у всех болезнь — зависть.
Пути «сестричек» окончательно разошлись. Инга демонстративно давала понять окружающим, что игры в близняшек окончены. Она стала покупать дочери фирменные вещи, решительно отказавшись от изделий Веры, и как-то мимоходом, но вполне определенно заметила, что времена «самострока» миновали и не стоит портнихе копировать для своей дочери туалеты Алины.
В августе Ане исполнилось семнадцать — она была на целых три месяца старше Алины. Но вместо заранее обещанного праздника с молодежной вечеринкой на даче дело ограничилось приглашением Верочки и Ани в московскую квартиру Лаури и торжество прошло более чем скромно. Аня получила в подарок коробку шоколадных конфет и английские колготки.
— Ну вот, ты теперь совсем взрослая девочка, с собственными планами на будущее, — сказала Инга, выразительно глядя на Аню. — У Алины впереди напряженный год — надо готовиться с преподавателями к поступлению в институт. Я уже договорилась с репетиторами по истории театра и русского языка… Ужасные расходы… Так что, дорогие мои, пора браться за голову… Каждый сам хозяин своей судьбы.
Верочке почудилась укоризна в задумчивом взгляде Инги. Вот, мол, не сумела тульская дурочка свою жизнь устроить, да и от дочки ничего путного ожидать не стоит.
Они сидели на кухне, обставленной вожделенной каждым москвичом финской мебелью. На резной деревянной полке, идущей вдоль мягкого углового дивана, поблескивали медью самовары, громоздились разнообразные гжельские безделушки, среди которых мрачно взирал с потемневшей иконы темный лик Николая-угодника.
— Анечка тоже в институт собирается. — Верочка аккуратно ковырнула ложкой киевский торт.
— Ой, не забивай девочке голову, Вера! — Взмахнув пушистыми от бархатной туши «Ланком» ресницами, Инга долила гостям чай. — Без «руки» туда не попасть. А я, к сожалению, помочь вам здесь не могу — Альберту Семеновичу, сами понимаете, неудобно сразу за двух ходатайствовать.
— Да она не в ГИТИС собирается, мам! В технический. — Успокоила мать Алина, переглянувшись с Аней.
— В технический, в технический, — согласно закивала Верочка, впервые услышав об этом.
Ей, как всегда, было неудобно ставить в неловкое положение кого-то другого, и сейчас она боялась за Ингу — как бы та не добавила ещё чего-то обидное в их адрес. Верочка была из тех, кто думает, что обида в первую очередь унижает самого обидчика, и обидчика этого жалела. Но Аня относилась к другой породе.
— Нам пора. — Она решительно поднялась из-за стола. — Уверена, — вашу дочку, Инга Фридриховна, ждет блестящее будущее.
— Разумеется, деточка, разумеется. Мы приложим все силы. — Инга сделала вид, что не заметила иронии. — Надеюсь, однако, что вам удастся пронести через всю жизнь светлые воспоминания о детской дружбе.
Она собственноручно закрыла за гостями массивную дверь в шикарной передней и с облегчением вздохнула: если уж не наивная Верочка, то Анна поняла все правильно — пора учиться жить самостоятельно. Пора, ох, пора!
Вскоре Верочке дали понять, что семейство Лаури в её услугах больше не нуждается, и жалованье ей ожидать не следует. Она все ещё надеялась, что недоразумение как-то разрешится, Инга позовет её, и они снова станут жить одной семьей. Ведь не могла же Инга, ну никак не могла, узнать про то, кто был отцом Ани.
6
Приехав из Тулы к одинокой тетке — филармонической певице, выступавшей в кинотеатрах перед началом сеанса, Верочка, по её протекции, устроилась работать помощницей портнихи в пошивочный цех театра оперы и балета. Здесь как раз блистал в ведущих партиях перспективный тенор Валентин Бузыко, лауреат множества вокальных конкурсов. По репродуктору, висевшему в мастерской, транслировали идущие на сцене спектакли, и Верочка. Не раздумывая, влюбилась в Ленского, Радомеса, в Водемона, в Германа, воплотившихся в улыбчивом тридцатидвухлетнем хохле Валентине Бузыко. Он был коренаст, плотен, прост и чрезвычайно обаятелен, пользуясь в театре славой завзятого ловеласа. Но Верочка не умела, да и не хотела разделять настоящего Валю от сыгранных им героев. Она покупала цветы — дорогие болгарские гвоздики, и тайком передавала их через кого-нибудь для Вали к финальному занавесу. Разумеется, вскоре все знали, что русокосая, застенчивая, немногословная швея сохнет по звездному тенору.
А потом и он обратил на неё внимание и пригласил в ресторан. Дело было перед Новым годом, в холле ВТО оказалось полно народу, и все кидались здороваться или лобызаться с Валей. Верочка смущалась до горячей испарины под кримпленовым платьем, стояла в стороне, делая вид, что не имеет к Бузыко никакого отношения.
— Слушай, здесь сегодня банкет, — зыркая по сторонам настороженными глазами, шепнул Валя. — Может, погуляем? Ты как, на кофе-то можешь коллегу пригласить?
— Могу! — обрадовалась Вера. — Только у нас коммуналка и тетка в отъезде.
— Это ничего. Мы не гордые. — Великодушно заверил лирическй герой.
В подъезде старого дома в Дмитровском переулке Валя обнял одеревеневшую от нежданного счастья Верочку. — Я от тебя балдею.
Всю неделю, пока Серафима Ивановна гостила в Туле, Валя навещал Верочку то с конфетами или сервелатом из театрального буфета, то с тортом из Елисеевского, но обязательно с вином. Верочка твердо верила, что выиграла самый большой приз и никогда уже ничего у судьбы не попросит. Она преданно смотрела в васильковые веселые глаза, торопясь наглядеться впрок, и совсем не обиделась, когда Валя сказал:
— Знаешь, моя благоверная что-то почуяла. Придется пока дома посидеть с пацанами. Они меня, кажется, узнавать стали плохо… — Он замялся. — Но ты того… не скучай. Если честно, твоя любовь — лучшее, что было в моей жизни.
Потом Верочке стало известно, что эту фразу он говорил на прощанье всем своим мимолетным подружкам. Но, опять-таки, не обиделась, потому что знала наверняка — уж если кому-то Валя и врал, то только не ей. Ведь никто не сможет любить его так преданно и верно — на всю жизнь…
Родив девочку, Верочка дала ей свое отчество, а в графе «отец» оставила прочерк. И поклялась, что никто никогда не узнает про Валю, у которого уже росли два сына. Он не слишком допекал её своим вниманием, даже не сообразив, что по его милости попала в роддом тульская простушка. Да и некогда было блистательному вокалисту. Выйдя после декрета на работу, Вера тут же узнала последнюю закулисную новость — Бузыко закрутил безумный роман с прима-балериной Лаури-Кудяковой. Ах, как горько, как больно ревновала она, как завидовала уверенной, богатой красавице, пожинающей плоды всеобщего поклонения и несказанного благополучия в браке с высокопоставленным сотрудником министерства.
До чего же иногда хотелось Верочке похвастаться хоть кому-нибудь, какой знаменитый и красивый отец у её крохи! Но никогда, ни единым словом не выдала она свою тайну. Неужели же теперь, прознав о давней измене любовника, разъярилась на Веру победоносная Инга?
Или боится, что девочки женихов не поделят? Ведь похожи стали, аж диву даешься — бывают же совпадения!
Что же касается характера, то уж на что терпеливой была Верочка к чужим недостаткам, но выходки Алины казались ей порой злыми и нетактичными. И вообще, девочка росла двуличной, умела бесцеремонно использовать людей и ловко подстраиваться к обстоятельствам. Ничего общего с Аней!
Десять лет, прожитые, по существу, в семье Лаури, не испортили девочку, не подавили в ней гордости и самостоятельности.
Ведь не захотела Аня сносить унижения — даже из престижной школы ушла, чтобы быть подальше от Алины. Сама без всякой помощи Кудяковых, устроилась в культпросветучилище на отделение хореографии и скромного достатка маленькой своей семьи не стеснялась.
Верочка с удвоенной энергией взялась обшивать театральных дам, ведь Аня стала барышней и ни в чем не должна была нуждаться. Но дочь за богатыми модницами не тянулась, о утерянном министерском благополучии никогда не вспоминала.
С тех пор, как они ели киевский торт на кухне Лаури и выслушивали нравоучения Инги, прошел целый год. Ни одна из сторон не пожелала возобновить дружбу. Связь порвалась, будто её никогда и не было. Но сквозь стрекот швейной машинки Верочка продолжала прислушиваться — не зазвучит ли в передней телефон и не воскликнет ли удивленно Аня: «Это ты, Линка?»
7
С тех пор, как умерла тетя Фима, Венцовы стали владельцами двухкомнатной квартиры в старом доме за Центральным рынком, и Аня перебралась в двенадцатиметровую угловую комнату. Оба окна были открыты настежь, но свежести не чувствовалось. В тесном дворике любила отдыхать заходящая с рынка торговая публика. И тополя — такие гордые, свежие весной, — уже скукожились, зачахли, словно от пожара. Шелестят на сухом ветерке ржавыми, искореженными листьями.
![Мила Бояджиева - Ядовитый цветок [= Маски любви]](/uploads/posts/books/156849/156849.jpg)