Наталья Александрова - Монета Александра Македонского
– Нотариус сообщил мне, что я унаследовала этот магазин от своей родственницы, – начала я неуверенно. – Но вы…
– А что я? – залебезил старик. – Я всего лишь наемный работник, мелкая сошка… всем, всем я обязан вашей тетушке, Валерии Львовне, этой удивительной женщине. И раз она завещала магазин вам – значит, я буду служить вам так же преданно, как служил ей…
Он сделал долгую паузу, скромно потупил взгляд и добавил:
– Конечно, вы – хозяйка, и вы вправе уволить меня, если сочтете нужным, но я со своей стороны постараюсь приносить вам посильную пользу… у меня все-таки есть кое-какой опыт, кое-какие знания… ну, и Казимир, само собой… правда, Казимир? – Он бросил взгляд на кота, как бы ища у него поддержки, но кот на этот раз смолчал.
– Да что вы! – смогла я с трудом вклиниться в его монолог. – У меня и в мыслях не было вас увольнять! Честно говоря, я совершенно не разбираюсь в… антиквариате. – Я неодобрительно оглядела заполняющую магазин старую рухлядь. – Так что без вашей помощи мне ни за что не обойтись…
– Вот и славно. – Старик потер руки, улыбаясь. – Казимир, ты слышал? Мы остаемся!
– Да, вот еще что, – проговорила я, смущаясь и краснея. – Кажется, если я не ошибаюсь, в завещании, кроме магазина, упоминалась и квартира?
– Да, как же, конечно! – Старик снова оживился. – Квартирка имеется. Хотите на нее взглянуть?
– Да, конечно!
Я уже заподозрила, что если антикварный магазин оказался лавкой старьевщика, то квартира окажется собачьей конурой. И я не очень сильно ошиблась.
Никодим Никодимович повел меня по коридору в глубь магазина, где обнаружилась крутая лесенка, ведущая на второй этаж. Под лестницей была запертая дверь – должно быть, какой-то чулан. Все ступеньки этой лестницы скрипели, причем каждая – на свой лад, своим голосом. Перила были деревянные, отполированные десятками рук поднимавшихся по этой лестнице людей, и по углам их украшали круглые шишки. На втором этаже была маленькая площадка, на которой едва могли поместиться два человека, и массивная дверь.
Старик достал из кармана ключ (разумеется, старинный, бронзовый, с большой фигурной бородкой), вставил его в замочную скважину и открыл дверь.
– Проходите, Тося! То есть, извините, Тоня! – проговорил он торжественно и отступил в сторону.
Но прежде чем я успела переступить порог, мимо меня проскользнула черная тень.
Я вздрогнула от неожиданности и только через секунду поняла, что это был черный кот. Казимир воспользовался открытой дверью и первым вошел в квартиру, задрав хвост трубой. Я отчего-то расстроилась – хотя, говорят, это хорошая примета и в новую квартиру всегда первым запускают кота.
Замешкавшись на пороге из-за Казимира, я все же взяла себя в руки и вошла.
Да, такой несуразной квартиры мне еще не приходилось видеть.
Переступив порог, я оказалась в большой прихожей. Насколько я помню школьные уроки геометрии, форма этого помещения называется трапецией: у двери было ее самое узкое место, дальше она заметно расширялась. В широкой части имелась еще одна дверь, а слева от нее стоял допотопный платяной шкаф, больше всего напоминающий поставленный стоймя гроб.
Казимир, едва проскользнув в прихожую, сразу же взлетел на этот шкаф и теперь смотрел на меня сверху своими зелеными глазами. От этого взгляда мне стало жутковато.
– Проходите, Тосенька, проходите! – ворковал у меня за спиной Никодим Никодимович. – Будьте как дома! То есть что я говорю – вы здесь действительно дома, это ваша квартира…
Я шагнула вперед и толкнула следующую дверь.
За этой дверью оказалась комната.
Сегодня мне то и дело приходилось вспоминать уроки геометрии. Если прихожая в этой квартире была в форме трапеции, то комната представляла собой неправильный пятиугольник. Собственно, она была бы почти квадратной, но к этому квадрату был неуклюже прилеплен дополнительный угол с двумя окнами – кажется, это называют эркером. Возле одного из этих окон стояла зеленая деревянная кадка с большим пыльным фикусом, возле другого – старинная птичья клетка. Обитателя этой клетки я сначала не заметила, но когда подошла ближе, увидела внутри клетки деревянный домик вроде скворечника. Тут же из этого домика выбралась большая черная птица, посмотрела на меня искоса выпуклым внимательным глазом и вдруг хрипло выкрикнула:
– Мар-рдук!
– Что?! – переспросила я, вздрогнув от неожиданности.
– Дур-рак! – каркнула птица.
– Кто это? – удивленно спросила я, повернувшись к Никодиму Никодимовичу.
– Мардук – грач, – сообщил старик.
– Он говорит? – спросила я опасливо.
– Да, Валерия Львовна научила его нескольким словам. Знаете, чего только не делают пожилые люди от скуки! Она разговаривала, разговаривала с ним, и наконец он тоже заговорил…
– Мардук… какое странное имя! – задумчиво протянула я. – Какое-то восточное?
– Не имею ни малейшего понятия, – быстро ответил старик и отвел глаза. – Кажется, Валерия Львовна назвала его в честь какого-то старого знакомого…
Он отступил к двери и добавил:
– Не буду вам мешать. Осваивайтесь, осматривайтесь, если вам что-то понадобится – позовите меня, я буду внизу, в магазине.
– А вы… а где вы живете? – спросила я, но старика уже и след простыл.
Я недоуменно пожала плечами и продолжила знакомство со своей новой квартирой.
Помимо фикуса и клетки с говорящей птицей, в комнате находились старинный пузатый комод, накрытый кружевной салфеткой, круглый стол на одной ноге, пара деревянных кресел с резными подлокотниками и обитый выцветшей кожей диванчик с жесткой спинкой. На стене над диваном висела большая фотография в деревянной рамке. Фотография была странная – не портрет, не снимок любимого кота, не цветущий куст или клумба с розами, а какой-то пустынный южный пейзаж с бесформенными руинами на переднем плане.
Оглядевшись в комнате, я заметила еще одну дверь и широкий проем, задернутый темной плюшевой портьерой. Отдернув эту портьеру, я увидела глубокую нишу, в которой помещалась старая кровать с металлической спинкой, украшенной блестящими никелированными шарами.
Видимо, сегодня моя память работала в каком-то особом режиме, потому что она выдала хранившееся в ее запасниках полузабытое слово «альков». Кажется, так называют такие ниши с кроватью. Кровать была аккуратно застелена, покрыта розовым шелковым покрывалом, поверх которого лежала целая груда подушек в кружевных наволочках. Все это было чистое, нарядное, но пожелтевшее и ветхое от старости.
Я представила, что на этой кровати долгие годы спала старая женщина, моя мифическая тетка Валерия Львовна, и в душе у меня шевельнулось какое-то неприятное чувство.
«Все это нужно поменять! – подумала я машинально. – Купить новую мебель, постельное белье, посуду и всякие бытовые мелочи… хотя на какие деньги?»
Стоя перед этой кроватью, я попыталась обдумать свое положение.
Я хожу по этой квартире, по-хозяйски осматриваю ее, как будто и правда имею на нее какие-то права, начала уже воспринимать все это как свою собственность – но ведь у меня не было никакой тетки! Это наверняка ошибка, и рано или поздно эта ошибка разъяснится и меня с позором погонят отсюда…
Выйдя из алькова, я заглянула в последнюю дверь.
За ней оказалась крошечная кухонька (кстати, вполне современная – с электрической плитой на две конфорки, с хромированной вытяжкой, с микроволновой печью и маленьким холодильником). Еще здесь была выгорожена ниша, в которой обнаружился маленький санузел. Увидев душ, я приободрилась.
Обследовав подвесные шкафчики, я нашла кофе, сахар и коробку ржаных сухариков. При виде этих сокровищ мое настроение еще немного улучшилось.
Я собралась было сварить себе кофе, но тут из комнаты донесся басистый кошачий мяв.
Выглянув на этот голос, я увидела Казимира, который в упоении драл когтями старый комод.
– Ты что делаешь? – прикрикнула я на него и даже замахнулась попавшей под руку старой газетой.
Кот посмотрел на меня высокомерно и презрительно, однако точить когти перестал и сел на полу перед комодом, аккуратно обернув лапы пушистым хвостом. При этом он поочередно посматривал то на меня, то на комод.
– И что ты этим хочешь сказать? – спросила я кота.
Кот ничего не ответил, только презрительно фыркнул и распушил усы.
Но мне почему-то ужасно захотелось заглянуть в ящики комода.
«В конце концов это теперь моя квартира, и все, что в ней находится, тоже мое. И возможно, я найду в комоде что-то, что поможет мне понять, кто такая эта Валерия Львовна, вернее, кем она была…»
С такими мыслями я выдвинула верхний ящик комода.
В нем не было ничего особенного: плетеная корзинка для рукоделия, картонная коробка с разноцветными нитками – то ли ирис, то ли мулине, другая коробка с самыми разными пуговицами. Некоторые пуговицы были очень красивые, перламутровые, хрустальные, металлические, покрытые цветной эмалью, одна – явно дореволюционная, серебряная, с двуглавым орлом.
