Анатолий Безуглов - Следователь по особо важным делам
— А в Москву меня не потащут? — с опаской спросила старушка. — Вон мою сноху в Барнаул вызывали.
— Нет, бабушка, не вызовем, — успокоил я её. — И вообще никуда ехать не придётся.
— Ну, тогда ещё можно. Поездов я боюсь, — призналась она. — Да и внучат не на кого оставить.
Я обошёл дом. Понятые двигались сзади, соблюдая дистанцию в два-три шага.
Участок зарос репейником, дикими цветами. Они издавали острый, пряный аромат.
Ж„лтые зонтики напомнили мне мой дом. Мать приносила целые охапки цветов, которые якобы отпугивали тараканов, мух и прочих насекомых. Разложенные под шкафом, кроватями, по углам комнаты, зонтики сохли, рассыпались в порошок. Их выметали, заменяли свежими. Потом я где-то вычитал, что растение это называется ещё пижмой.
Прусаки не хотели признавать её зловредного запаха и невозмутимо бегали по полу, не боясь ни. света, ни людей. Повод для отца лишний раз подтрунить над матерью…
Когда мы подошли к крыльцу, мой взгляд выхватил среди травы, прокравшейся к самому фундаменту, несколько ярко-красных цветов. Нагнувшись, я разглядел кустик гвоздики, отчаянно боровшейся с повиликой. Если цветок не выручить, на следующий год его обязательно забьёт сорняк.
— Покойница посадила, — вздохнула старушка. И я понял, что речь идёт об Ане Залесской.
— Теперь внутри? — нетерпеливо спросил сторож.
— Нешто в доме темно… — неуверенно сказала старушка.
Я отворил ставни, едва державшиеся на петлях. В дом вошёл последним.
Маленькая прихожая заканчивалась кухонькой. Две комнаты. Первая-побольше. Совершенно пустая.
Залесскую нашли во второй, служившей, видимо, спальней. Я её знал по фотографиям в деле.
Здесь стояла одна только голая кровать. Допотопное сооружение со спинками, выкрашенными под дуб, со звонкой панцирной сеткой.
Рядом со спинкой, у стены, находилась тумбочка. На ней обычно лежала бритва, которой Залесский, по его показаниям, поправлял виски.
Окно из спальни выходило на задний двор.
Везде — тонкий слой пыли.
Я осмотрел то место возле кровати, где была обнаружена Залесская.
Понятая негромко кашлянула:
— Крови не найдёте, товарищ следователь. Я сама мыла на другой день, как Анну увезли…
— Да? — машинально сказал я, подымаясь.
— Все сама. Валерий Георгиевич попросил по-свойски, по-соседски. Я и простынку стирала, и наволочку…
— Ещё что? —..Я осёкся: сейчас она только понятая.
— Пододеяльник…
— Хорошо, — остановил я её.
Окна изнутри запирались не на шпингалеты, а на крючки. Широкие форточки.
В деле, которое я знаю почти наизусть, моим предшественником записано, что окна были закрыты, форточки — открыты. Лето…
В кухонном закутке имелся небольшой встроенный шкафчик без полок. В нем
— запылённые бутылки. Иностранные, в магазине не принимают. Старая соломенная шляпа.
— Валерий иногда надевал, когда возился на участке, — прокомментировала старушка.
Ещё имелось несколько истрёпанных газет и журналов.
«Сельская молодёжь» полугодовой давности, «Иностранная литература», «Новый мир».
Я перелистал их. Из «Нового мира» выпала школьная тетрадка. Вернее, то, что от неё осталось — обложка и двойной листок.
Не та ли, из которой Залесская вырвала бумагу для последнего письма? А может быть, и другая.
Да, разжиться следователю, прямо скажем, нечем.
Тетрадку я на всякий случай забрал.
Замок входной двери — обычный, врезной. Он закрывался с трудом. Савелию Фомичу пришлось попыхтеть над ним.
— Что значит заброшенная» вещь, — вздохнул он. — Без руки хозяйской и железо чахнет.
Было непонятно, к чему это относилось: к безалаберности бывшего владельца, Залесского, или к заброшенности дома.
И все-таки в протокол осмотра места происшествия эту деталь я вставил. Теперь надо фиксировать каждую мелочь. Пригодится она или нет, никогда не угадаешь.
Покинув пустой, прямо скажем, мрачноватый домик, я отправился в детский сад.
Директор совхоза назвал имя Марии Завражной. Ближайшей подруги Залесской.
Её показаний в деле не было. Все-таки странно вёл дело следователь. Как можно было обойти такого человека? Наверняка ведь он знал об их отношениях с умершей…
Я зашёл к заведующей детсадом, представился. И пока она ходила звать Завражную и улаживала вопрос, с кем на некоторое время оставить её малышей, я быстренько прикидывал в голове план предстоящего разговора. Для меня знание собеседника, пусть даже мало-мальски пригодного для выяснения фактов и обстоятельств, — дело первостепенной важности.
Нет двух людей, которые бы совершенно идентично зафиксировали все детали одного и того же происшествия.
Если даже они были непосредственными очевидцами события. Все зависит от психологии, человеческой фантазии и личной установки.
Мать моя любила приговаривать: всякая побаска хороша с прикраской. И вот эта самая прикраска присутствует везде непременно, хотим мы этого или нет. Это и настроение, и отношение к тому, о чем говоришь, и какие-то ассоциации, воспоминания, а то и просто-неправда.
Самое удивительное, что искренние, правдивые люди бывают иной раз для меня труднее и мучительнее тех, кто врёт и путает заведомо. Раз показавшееся может представиться им истиной. Они на ней настаивают. И как прорваться, как отшелушить дорогую «прибаску», если она — как бы образ события?
У того, кто хочет скрыть истину, все придумано. И эта ложь в ходе и соприкосновении с фактами и уликами обязательно терпит поражение.
Но ложность показаний, как бы они ни были продуманы и пригнаны преступником, входит в противоречие с реальными фактами, которые произошли в жизни…
Мария Завражная вошла несмело. Пристроилась на краешке стула. Молодая. Не больше двадцати. Красива подеревенски. Крупные и в то же время мягкие черты лица.
Чёлочка закрывала левый глаз, и девушка непрестанно её поправляла. Почти все время её рука, широкая, с нежными пальцами, была у лица.
— Машенька, — я невольно употребил ласкательное имя, — вы не волнуйтесь.. Посидим, поговорим спокойно…
— Да, да, поговорим. А я не беспокоюсь.
— Вот и отлично. Как там без вас, детишки не набедокурят?
— Нет, они славные. Заведующая пока с ними.
— Трудно с малышами?
— Мне с ними хорошо… — Она почему-то все время старалась смотреть не на меня, а прямо перед собой.
— Что у вас, призвание к этой работе?
— Не знаю. Никто из родителей не жалуется как будто,
— А дети? — пошутил я.
— Они славные, — повторила Завражная.
— Вы специально учились?
— Сразу после школы пошла сюда.
— Понятно. И уже кое-какой навык, конечно, появился, профессионализм?
Завражная промолчала, пожав плечами.
— А как подруга ваша, Аня Залесская, быстро освоилась? — осторожно спросил я.
— Быстро. — Эавражная вздохнула. — Дело несложное.
Главное, хорошо относиться к людям. — Маша сделала на слове «людям» ударение.
Упоминание о Залесской не внесло в настроение девушки сколько-нибудь заметного изменения. Напряжение осталось. Но почему?
— Вы с Аней подружились быстро?
— Она славная была…
— Понимаете, Маша, меня интересуют малейшие детали её поведения, настроения. Постарайтесь припомнить то, о чем я буду спрашивать.
— Понимаю. — Завражная нервно поправила чёлку. — Спрашивайте.
— Как вы с ней сошлись? Легко, хорошо?
— Она славная…
Вот упрямая девка! Заладила одно и то же.
— У вас были общие интересы, разговоры? — спросил я, быстро подавив раздражение.
— Вот, детишками занимались… Ну, и о жизни, само собой, говорили…
— И как же ей жизнь была, в тягость или в радость? — решил я попробовать напрямую.
— Всякое случалось. Как у всех.
— Были огорчения?
— Без этого не бывает.
— По какому случаю, не помните?
— Помню. Серёжку своего как вспомнит, ну и… Сколько с чужими не возись, к своему ещё сильнее тянет.
— Значит, по сыну тосковала?
— Очень.
— А почему его отправили к родителям мужа, не говорила?
— Почему же, говорила. Они, значит, когда с Валерием Георгиевичем сюда собрались, отправили сынишку на время туда, в Одессу. Не знали, какие условия, как обживутся…
— Ей нравилось здесь, в Крылатом?
— Говорила, что неплохо.
— А сына хотела забрать?
— Хотела. Все мечтала, как родит второго, так и Серёжку заберёт. Вместе, говорит, веселее.
— У неё был диплом агронома. Чем она объясняла, что пошла работать в садик, а не по специальности?
— Валерий Георгиевич присоветовал. — Имя Залесского Маша произносила с уважением.
— Слушалась она его, выходит.
— Выходит.
— Вы не знаете, у них были ссоры?
— Может, и были.
— Она не говорила?
— В семье всякое бывает…
— А вы не заметили в ней ничего, перед гсм как она…
Завражная грустно покачала головой:
— Обычная была.
— Припомните, пожалуйста, последний день, когда вы с ней виделись?
