Ингрид Нолль - Аптекарша
Долгое время, однако, я ничего не могла обнаружить, и ловушки мои тоже не срабатывали. Что ж, наверно, это все плод моего воспаленного воображения, а злосчастные вешалки в шкафу я, должно быть, сама неправильно повесила. Слишком много сомнительных мужчин было в моей жизни, вот теперь от любой ерунды крыша и едет. Следы и лишние волоски оставались только от моего кота. Но как-то вечером, осторожно открыв дверцы шкафа, я обнаружила на полу разбитую вазу; и коричневые флаконы на полке тоже были переставлены. У меня и здесь свой секрет — начальные буквы этикеток на флаконах образуют слово «анемон», и тут две буквы были перепутаны — я с отвращением и негодованием прочла: «аномен». Левин искал яд, это первое, что пришло мне в голову, и я вся похолодела. Я запустила руку внутрь шерстяной юбки — нет, все на месте. Укрытие обещало быть надежным. Уж этой-то старой юбкой Марго вряд ли прельстится.
Разумеется, я взвешивала, не припереть ли Левина к стенке. Но не по душе мне это. Придется упрекать его, высказывать подозрения, он начнет отпираться, а я буду стоять перед ним как ненавистная училка, распекающая провинившегося ученика. Надо просто получше за ним приглядывать.
Поскольку Левин любит болтать по телефону, мой аппарат нередко оказывался у него в комнате. Так что когда мне однажды вечером понадобилось позвонить Дорит, пришлось идти за телефоном к нему. Уже возле самой двери я услышала, что он с кем-то говорит, а разобрав слово «Марго», остановилась как вкопанная и притихла.
— Адвокат? Когда? — взволнованно спрашивал Левин.
В следующий наш визит в Фирнхайм я даже удивилась здоровенькому и бодрому виду господина Грабера. Ему подобрали какое-то новое сердечное лекарство, и старик уверял, что после этого просто как будто заново родился. Левин деловито бегал по дому и заглядывал во все углы, словно замышляя грандиозный ремонт.
Тем временем Герман Грабер отвел меня в сторонку.
— Он намерен на вас жениться? — спросил он.
Я покраснела.
— Вы лучше его об этом спросите.
— Мне было бы куда спокойнее, знай я, что он под присмотром благоразумной жены. Он у меня без царя в голове.
С проникновенным видом влюбленной дуры я кивала.
Герман Грабер продолжил:
— А вы немного напоминаете мне мою покойную жену. Считайте, что это комплимент. Возможно, я изменю завещание таким образом, чтобы Левин мог вступить в права наследства только в том случае, если женится на вас.
— Лучше не стоит, господин Грабер. Неужели вы думаете, что я хочу женить его на себе насильно?
Тут он рассмеялся.
— Чуть-чуть подтолкнуть человека к счастью никогда не повредит. Я вам ничего не обещаю, но я старый человек, и мне нравится немного поиграть в судьбу. Правда, мой адвокат считает, что я совсем спятил, ведь я чуть ли не каждую неделю меняю текст завещания, но что делать, если у меня столько идей. Когда мой внук расколошматил мой «мерседес», я на время вообще лишил его наследства, за исключением обязательной доли, положенной ему по закону.
Его слабая, в старческих крапинках, но все еще красивая рука ухватилась за мою почти с мольбой.
— Надеюсь, вы еще долго сможете играть с судьбой и вашим завещанием, — рискованно пошутила я. Но он ничуть не обиделся.
— Я вижу, мы понимаем друг друга. А как вам такой вариант: я сделаю наследником моего первого правнука? Тут уж Левин непременно на вас женится, причем опрометью!
Это был хитрый ход, к тому же отвечавший моим самым заветным желаниям, но я и тут застенчиво отнекивалась.
Левину я о нашем разговоре ничего не сказала как раз из-за правнука, неловко было. С другой стороны, желание умудренного опытом старца чуть-чуть повернуть судьбу в благосклонное для меня русло вовсе не казалось мне такой уж нелепицей.
Как со свойственной ей прямотой говорит моя подруга Дорит: «Если хоть чуток сомневаешься — в шею его!» Но меня-то сомнения мучили всю жизнь! Стараясь опекать, холить и лелеять своих мужчин, я невольно попадала к ним в кабалу. Я не могла жить без их благодарности, ответной нежности, чувства, что я им нужна. И все равно — пусть Дорит не думает, что мне всю дорогу попадались одни только непутевые мужики!
Я сидела у нее на кухне и рассказывала о Левине, о том, как прилежен он в учебе, как заботливо ухаживает за дедом, а главное, о том, как я счастлива. Дорит слушала молча, мыла салат, потом ополоснула сито и разделочную доску, после чего стала разгружать посудомоечную машину. Тут в комнату с ревом влетела ее младшенькая, и Дорит пришлось сесть, чтобы утешить дочурку. Глядя на эту трогательную картину — прильнувшее к матери дитя, нежные ручки, обхватившие материнскую шею, — я снова остро ощутила, чего мне в жизни недостает.
— Мужики — они все эгоисты, — заявила Дорит, — а мы им только потакаем, все подчиняться норовим. Ты же норовишь подчиняться еще до замужества, это вообще никуда. Он ведь за дедом потому только ухаживает, что на наследство рассчитывает, хоть ты об этом не рассказываешь, но у меня и свои источники есть, а с тобой он ласков, пока может получать от тебя все что душе угодно.
— Откуда ты знаешь про наследство? — изумилась я.
— Тоже мне великая тайна! Геро мой родом из Фирнхайма и все про них знает — и про старого скупердяя Грабера, и про фабрику его, которая была, да сплыла, и о неладах с единственным сыном, который вбил себе в голову, что органистом станет…
Муж Дорит и вправду все про всех знал, особенно сплетни и слухи про местных богачей.
— Интересненько, — сказала я, — а что еще Геро тебе рассказывал?
— Сам-то старик был большой ходок по дамской части и раз в неделю укатывал на такси в Висбаден, в тамошний бордель. Его жену это просто убивало. Теперь-то он о ней чуть не плачет, хотя сам же до срока ее в гроб вогнал.
— А о матери Левина что известно?
— Несчастная женщина; может, хоть во втором браке ей больше повезет. Герман Грабер мечтал, что сын у него будет красавец, настоящий мужчина, а вырос хилый музыкантишка; и от невестки он ждал кучу внуков, а она подарила ему только твоего Левина, на котором потом, видать, у них в семье весь свет клином сошелся. С другой стороны, старик Грабер никогда и не хотел сделать из него фабриканта, предприятие-то свое он давно продал.
— Дорит, а вот ты вышла бы замуж за Левина?
— Ну уж нет, у меня уже Геро есть.
Мы рассмеялись. Но она тут же снова заладила:
— Если ты хоть чуточку не уверена, значит, это не то.
— Брось, Дорит, сама-то ты замуж рано выскочила, вот у тебя и запросы. А в жизни все совсем не так просто. Но когда я вижу, как ты с детьми тетешкаешься, я точно знаю, что и мне того же хочется.
— Да ради бога, — сказала Дорит, сдернула с шеи заплаканную дочурку и усадила мне на колени. Та хоть и не сбежала от меня, но и не прильнула всем тельцем, как к маме.
— Ладно, Дорит, пока, — сказала я наконец, сунув ей на прощанье упаковку валиума. — Геро привет, и если он еще что услышит, пусть поделится.
Еще на лестнице я услышала, как в доме надрывается телефон. Марго, опять чем-то взволнованная, потребовала Левина.
— Я понятия не имею, когда он соблаговолит прийти. А что, господину Граберу опять плохо?
— Хозяюшка дорогая, — сказала она, отчего меня всю так и передернуло, — вы уж будьте добры, передайте ему, что мой старик возвращается.
Когда Левин вернулся, я ему эту весть полушутя доложила:
— Ее отец возвращается.
Левин потряс головой.
— Совсем, видно, спятила. Не иначе ужастиков насмотрелась. Ее отец давно в могиле и, надеюсь, уже не восстанет. — Но тут же осекся и переспросил: — Она в самом деле сказала «отец»?
— Она сказала: «Мой старик возвращается».
Левин побледнел и схватился за голову.
— Ты все напутала! Никакой это не отец, это ее муж!
— Муж? Так она замужем?
— Как видишь.
— Тогда где он был раньше? — Впрочем, я уже смутно догадывалась где: не иначе как в тюрьме. Разумеется, я поинтересовалась, за что его посадили.
— Не знаю, меня это не касается, — явно соврал Левин. И убежал в свою комнату звонить. Выждав минуту-другую, я подкралась к его двери, но, кроме невнятных возгласов типа «ах вот оно что» и «ну конечно», ничего не услышала.
Марго живет у Германа Грабера в квартирке для гостей с отдельным входом, неужто теперь она поселит там мужа-уголовника? Этого никак нельзя допустить, иначе одному Богу известно, какая шпана заполонит нашу виллу. У меня даже мурашки по коже забегали. Нет уж, страницы моей биографии, посвященные уголовникам, психам и наркоманам, перевернуты и закрыты раз и навсегда. С другой стороны, нельзя же эту Марго просто выкинуть на улицу, она пока что ничем не проштрафилась, а услуги ее даже после прибавки все равно стоят очень недорого.
Левин вернулся после разговора с Марго какой-то взъерошенный.
