Людмила Хлебникова - Черная кровь
– Зачем? – нахмурилась Оксана и чуть не начала стаскивать наряд, но вспомнила, что она не одна.
– Я знал, что ты будешь против. Но взял на себя подобную смелость. Тебе идет, – и опять несмело заулыбался краем рта.
– Что у тебя с Катериной? – исподлобья смотрела Оксана на Никиту, такого элегантного в своем темном костюме. Решила брать нахрапом.
Он понимающе посмотрел ей в лицо, а потом, теребя пуговицу на рукаве, медленно произнес:
– Замечательная у тебя подруга, Оксана. Замечательная, да только глупая. Она, как собачка – кто позовет, за тем и побежит. А больше всего на свете она любит лесть. Это недостойно женщины замужней, ведь она – мать и хранительница очага. Ни один мужчина не будет уважать такую женщину.
– Ну ты, блин, даешь… – растерянно проговорила Ксюха. Больше всего она боялась вот этих его серьезных реплик, в которых она чувствовала всю глубину той пропасти, которая отделяла ее от него, а его от остальных людей.
– Ты странный, – проговорила она в который раз за время их знакомства. И стала расчесывать подкрученные волосы.
Она смотрела на себя в зеркало и не могла понять – то ли платье сыграло с ней такую шутку, то ли просто внимание к себе преобразило ее до неузнаваемости. Потому что она себя не узнавала. Больше всего она напоминала себе сейчас картинку из рекламного журнала Катерины. Оксана почему-то давно смирилась с мыслью о том, что вся жизнь ее пройдет в застиранных халатах и стоптанных тапках. А сейчас, когда на ней было что-то жутко дорогое, она думала: «А почему, собственно, вся жизнь?» В душе поднимались волны смутной надежды, что вскоре начнется новое, никогда ранее не бывшее. Ей вспомнилась вся ее бестолковая жизнь впроголодь, с которой она давно смирилась. Оксана уже давно не чувствовала униженности своего положения и не требовала от жизни многого, перебиваясь теми кусками, которыми та ее и иногда баловала.
– Так мы идем? – просветлел Никита.
– Да.
Оксана прошла в детскую, где Андрюшка сидел на полу и игрался с кубиками. Она решительно взяла сына за руку и повела его к маме.
С мамой была договоренность, что сегодня она присмотрит за ребенком часика два, а потом отведет его в садик, где он останется на сутки, как обычно. У Оксаны ныло сердце от того, что она так надолго расстается с сыном. Но сразу после вечеринки у Кати нужно было отсыпаться и идти на работу. Тяжело, конечно, но что поделаешь?
* * *Ребенок играл в песочнице и был, судя по всему, вполне доволен жизнью. Нужно было обойти двор с другой стороны, чтобы не попасть в поле зрения сидящей у окна белокурой женщине. Ноги подворачивались на камнях, сваленных у стены. За пазухой булькала жидкость в темной бутылке. Кот Матвей попытался перебежать дорогу, но получив смачного пинка, с воем бросился в подвал, взывая по дороге к справедливости. Скрипучую подъездную дверь нужно было открыть с осторожностью и прокрасться на такой знакомый этаж. Пальцы прилипали к звонку, а шорох на верхних этажах вызывал приливы беспокойного нетерпения. «Ну, открывай же», – свербило в голове, пробиваясь сквозь непривычные шумы стучавшей в ушах крови.
* * *Программа, которую запланировал на этот день Никита, была более чем культурная. Он говорил с ней об этом уже так давно – чуть ли не неделю после его знакомства с подругами. Он говорил, что не дело это – ей, такой замечательной и заслуживающей счастья, провести свою жизнь в столь тесном и пошлом мирке. Ведь она живет в таком потрясающем городе!
– Здесь столько возможностей для того, чтобы приобщиться к вечным ценностям! А ты, ты их используешь?
Оксана не понимала, о чем он говорит. Пожимала плечами и отворачивалась. Но он упрямо продолжал:
– Послушай, я хочу подарить тебе хотя бы один день совсем другой жизни! Ты поймешь, как ты ошибалась в своем понимании мира и того, что происходит в нем, когда ты о нем не думаешь!
– Никита, я же говорила тебе, что ничего не понимаю из того, что ты говоришь, – умоляюще глядела в глаза своему мучителю Оксана.
– Хорошо, я ничего не стану больше говорить. Только ты обещай мне повиноваться, когда я тебе скажу, хорошо?
– Ладно, – сказала завороженная Оксана.
– Итак, – удовлетворенно прогремел Никита, – «Я поведу тебя в музей», – и баста!
Оксана разочаровано посмотрела в окно. «Вот, блин, еще один умник на мою бедную голову!» – подумалось ей. Она не любила, когда ее начинали воспитывать.
И вот знаменательный день настал. Никита водил ее по всем тем загадочным для простого смертного местам, именуемым «учреждениями культуры». Они что-то смотрели, что-то слушали, чем-то восхищались вместе с млеющей толпой интеллектуалов.
Никита время от времени поворачивал к ней свою породистую голову с сияющими глазами, ища в ее лице ответной искры.
Но Оксана оставалась в полной прострации. Ей было неловко от своего роскошного платья. Ей не нравились pастpескавшиеся каpтины и скучная музыка. Она не понимала ни звука из того, что ей говоpили все эти кашемиpовые дамы с длинными мундштуками в зубах.
Наконец, в каком-то очеpедном выставочном зале, Никита понял, что скpывается за бледностью ее pастеpянного лица. Он немедленно pаспpощался со своими собеседниками и потащил Ксюху к выходу. Остановившись на улице. Он повеpнулся к ней и пpедложил:
– Оксана, давай я тебя покоpмлю.
Оксана пинала носком туфли кpуглый камешек и стаpалась не смотpеть ему в лицо.
– Давай, – вздохнула она и наклонила голову еще ниже.
Потом они пошли в какое-то очень зеpкальное заведение, где Оксана с ужасом обнаpужила, что она не понимает, из чего пpиготовлено то, что ей пpинесли, и уж тем более – как это едят.
Никита то и дело ей подмигивал и пpиглушенным голосом остpил по поводу pастеpявшихся официанток.
Оксана затосковала еще больше. Никита прервал себя на половине фразы и задумался. Вдруг он понял, почему Оксана так грустно смотрит вслед официанткам. Это развлечение поеданием деликатесов в ресторане для нее было только напоминанием о том, что ее судьба – приносить и уносить многочисленные блюда. Никиту смутила эта мысль. Он быстро расплатился и поднялся:
– Я думаю, нам пора.
Оксана растерянно встала.
Когда они в который раз за сегодня вышли на улицу, Никита спросил:
– А о чем ты мечтаешь? В смысле, не вообще, а на данный момент. Как ты себе представляешь праздник? Давай ты меня поведешь туда, где тебе больше всего хотелось бы побывать.
Оксана вдруг просветлела, взяла его за руку и потащила по направлению к цирку.
Отсидев представление, купив себе по красному носу и дурацкой свистульке, они пошли гулять, есть сладкую вату, широко открывая рот и зажмуриваясь, посидели на лавочке в парке, покатались на громыхающих «американских горках».
Оксана много смеялась и шалила, пиная опавшие листья и кидаясь в Никиту орешками. Никита блаженно улыбался и охотно выполнял ее прихоти.
Наконец, когда от долгой ходьбы у них стали ныть ноги, а от хот-догов уже легко тошнило, Никита посмотрел на часы и сказал:
– Нам, кажется, пора на званий ужин.
Оксана отряхнула с колен крошки, одернула платье и просунула свою руку Никите в карман:
– Пойдем!
Руки не слушались, ступни наливались жаром. От непривычных движений уже начинала ныть спина. Было очень страшно – вдоль дороги то и дело возникали люди в серой форме.
Он никогда не водил машину, но гудящая голова посылала нужные импульсы его рукам и ногам. Глаза слезились от постоянных попыток увидеть дальше, чем было в их силах.
Наконец, из-за поворота показался глянцевый бок «бьюика». Тело рванулось и рвануло автомобиль.
Капот черной машины и искаженное ужасом лицо водителя приближались со страшной скоростью. Голова раскалывалась на части, мозг ныл в страшных муках, пытаясь справиться с давлением инстинкта самосохранения.
В последний момент сознание стало ясным и в тело вонзились холодные иглы страха. Осознание происходящего пришло одновременно с осознанием невозможности что-то исправить.
Поздно.
Руль врубился в тело, передавив его пополам и избавив человека от ощущения горячей волны, обжегшей лицо.
* * *То, что произошло нечто неприятное, было заметно уже в подъезде, где стояла кучка одетых в костюмы мужчин, каждый из которых что-то орал в трубку мобильника нечто резкое, стараясь заглушить всех остальных.
Оксана переглянулась со своим спутником и поспешила по лестнице в квартиру Майоровых, заранее предполагая самое худшее. На пороге пятикомнатной квартиры сидела Катька в своем новом платье «вторая кожа» с разрезами до талии, из-под которого всем желающим (и нежелающим тоже) были видны ее кружевные трусики.
– А девочка созрела… – протянул сосед с верхнего этажа, проходя мимо Кати и не оставляя без внимания соблазнительное зрелище.
«Девочка» ныла, размазывая по щекам багровую губную помаду, при этом совершенно не обращая внимания на окружающих ее гостей. Ее подбородок дрожал и морщился, а крупные, как в кукольных мультфильмах, слезы разбивались о декольтированную грудь:
