Галина Романова - Личное дело соблазнительницы
— Марь Иванна! Там такое!!! — Алиса махнула ослабевшей рукой в сторону кухни. — Там… там мыши!
— О господи! — Соседка снизу выдохнула с заметным облегчением и вошла, наконец, в Алисину квартиру. — А я-то уж подумала… Такой визг! Такой визг я уже не помню, когда слышала в последний раз. А я пожила, да… Покойница Тамара вторично скончалась бы от такого твоего визга.
Тамарой звали покойную бабку Алисы по отцу. Вредная была бабка и нелюдимая. С сыном общалась нечасто, о внучке и слышать ничего не желала, ожидая при рождении внука. Но квартиру неожиданно завещала Алисе и даже письмо какое-то оставила. Оно хранилось у нотариуса, и тот должен был зачитать его непременно в день Алисиной свадьбы.
Мать, услышав об очередном выверте старой карги, презрительно фыркнула. Отец смущенно почесал затылок. А Алиса тут же принялась фантазировать:
— Может, она мне сокровища какие-нибудь оставила к свадьбе, а, ма?! Может, колье какое на миллион долларов или вполмиллиона, но тоже ничего…
— Хорошо, что хотя бы квартиру фонду бездомных кошек не оставила! — восклицала в таких случаях мать. — Зная нашу бабушку, я бы не удивилась, да! А ты о колье каком-то говоришь! Да и откуда бы ему было взяться, детка?! Бабка жила, как церковная мышь!
Отец в прениях не участвовал, но на дочь в таких случаях всегда смотрел со смесью загадочности и сожаления одновременно, а еще, быть может, стыда. Объясняться он не желал, лишь пожимая плечами на Алисины многочисленные вопросы.
Потом она о письме позабыла совершенно, вспоминала лишь изредка, когда соседка и подруга бабки — Мария Ивановна — начинала недобрым словом крыть покойницу. Вот она-то однажды и ляпнула, слегка забывшись за бутылочкой вина:
— Она, Томка-то, скаредная была, упокой, господи, душу ее грешную. Все прикидывалась, все прикидывалась нищей, а на самом деле…
— Что? — заинтересованно откликнулась Алиса, заглянув через плечо Марии Ивановны, потому как та туда беспрестанно косилась. — Что на самом деле?
— А на самом деле деньжищ у нее была прорва! Только прятала она их! Ото всех прятала, а в первую очередь от себя самой.
— Почему? — вопросом семейных реликвий или сокровищ Алиса задавалась с раннего детства; если такое случается сплошь и рядом, то почему у нее в семье не может быть. — Почему от самой себя?
— Да потому, что считала, что кровь на этих деньгах, вот! Дед твой, говорят, во Вторую мировую совершенным малолеткой воевал, ну и, слыхала, помародорествовал на дорогах войны-то. Бабка, когда, говорят, узнала, сразу с ним на развод подала, хотя к тому времени много лет с ним прожила. И жили, говорят, неплохо. Сюда-то она уже переехала с отцом твоим, но без мужа. А потом… — следовала затяжная пауза с непременными вздохами и причитаниями, и выводился трагический финал всей этой истории: — А потом дед твой, слыхала, заболел тяжело. Помирать собрался и бабке телеграмму дал, мол, приехала бы, простила перед смертью.
— И она поехала?
— Поехала! А куда деваться, его же хоронить было некому, один он, как перст. Бабка и поехала, а отца твоего мне всучила. Уезжала на три дня, а пробыла три недели. Я чуть с ума не сошла от бати твоего. Озорной был, жуть! Тамара пробыла там три недели, потом схоронила его и вернулась.
— И что дальше?!
— А ничего! Уехала с одной сумкой, а приехала с двумя чемоданами, вот! Я к ней с вопросами, что, мол, привезла, все такое… А она ни в какую! Так, говорит, кое-что из постельного белья прихватила… Только врет! Вернее, врала, как сивая кобыла! Золотом были набиты те чемоданы, Алиска, золотом!
Возразить бы ей и сказать, что чемоданы, полные золота, женщине ни за что не по силам, но уж очень не хотелось спорить. Хотелось верить в бабкины, то есть в дедовы, богатства. Она даже на бабкиной даче подкоп под хлипкий домик делала, надеясь отыскать кубышку с сокровищами. Бесполезно. Ни денег, ни золота, ни драгоценностей, ничего! После смерти бабки Томы осталась лишь вот эта квартира, в которой она на правах наследницы поселилась не так давно. Тот самый хлипкий домик, который отец снес в позапрошлом году, опасаясь, что в один прекрасный момент тот кого-нибудь придавит. Да еще злополучное письмо, о котором имелось одно лишь упоминание.
Со временем мысль о возможных сокровищах стала казаться совершенно несбыточной и ничуть не беспокоила. Да и с Марией Ивановной они стали видеться очень редко, а тут вдруг случай представился в виде двух обнаглевших мышей.
— Томка-то мышей тоже ненавидела! — проворчала Мария Ивановна, ступая в домашних шлепанцах по полу кухни. — Орать так, как ты, правда, не орала никогда, но бороться с ними боролась не на жизнь, а на смерть. Кто кого!..
— Как же с ними бороться? — Алиса осторожно ступала следом за соседкой, со страхом наблюдала, как та открывает ее шкаф под раковиной, как заглядывает в мусорное ведро, как совершенно спокойно потряхивает его.
— Методов много, — авторитетно заявила соседка, снова захлопнув дверцу. — Нету там никаких мышей! Привиделось тебе, наверное, Алиска! А хоть и не привиделось, чего тебе бояться, съедят, что ли?
— Не съедят, но… Неприятно как-то… — промямлила Алиса, уже со стыдом вспоминая свой истошный визг.
И чего орала в самом деле, не тигры же в ее ведре завтракали, мыши всего лишь.
— Вот Томка, та, понятно, чего опасалась, — продолжила вслух свою мысль Марья Ивановна, держа путь обратно к выходу. — Та боялась, что в ее тайниках ее деньги мыши поточат. Денег-то привезла два чемодана, прости господи, и не поделилась даже!..
Алиса удивленно глянула в спину старой женщине. Помнится, в прошлый раз чемоданы были полны золотом. Теперь деньгами… Путает она что-то. Путает, а скоре всего, выдумывает.
— А ты, чем орать, отравы насыпь. Купи и насыпь в кухне под раковиной. Они и исчезнут, мыши-то. И беспокоить тебя не станут!
Не исчезли! И беспокоить принялись каждую ночь! Да так беспокоить, что Алиса света белого невзвидела. Уже всерьез подумывала звонить Матвееву с просьбой пожить у него немного. Вовремя одумалась, вспомнив про Ангелину.
И что самое противное было во всем этом — это то, что самих мышей Алиса больше ни разу не увидела. Ну не встретились они ей больше в живом виде. Зато каждую ночь, укладываясь в кровать и заворачиваясь в одеяло, она слушала их премерзкую возню.
Как же отвратительно они скребыхались, чем-то шуршали, попискивали! Да громко так, что, не знай она точно место их дислокации — встроенный шкафчик под кухонным подоконником, — подумала бы, что они вытворяют все это под ее кроватью. Смешно признаться кому бы то ни было: Алиса стала бояться по ночам ходить в туалет! Боялась наступить в темноте на какую-нибудь шальную мышь, отправившуюся гулять по ее квартире. Пришлось оставлять свет в прихожей. Но и это не спасало от вторжения. Мыши по-прежнему, облюбовав ее квартиру, продолжали свою возню.
Матвееву она все же позвонила. Ну, не выдержала, и что?! Правда, на ночлег проситься не стала, а просто пожаловалась, как нелегко ей в последние несколько дней живется.
— Не была бы я уверена в обратном, Антон, подумала бы, что это ты специально расселил их у меня, — закончила она, грустно пошутив.
— А чего так уверена-то? — не сразу понял тот, а может, просто прикинулся непонимающим.
— Ну, у тебя же теперь любовь… Ангелина… — Алиса печально вздохнула. — Что мне делать, Антоша? Я уже и отравы везде насыпала. И клей этот самый на картонку налила, это приманка для них такая.
— Зачем, я не понял?
— Чтобы они прилипали, а я чтобы их выбрасывала. — Алиса передернулась, вспомнив о своей недавней жертве, попавшейся на приманку.
Мышь, попавшаяся на клеевую картонку, прилипла к ней задними лапками, тогда как передние у нее остались совершенно свободными. И она носилась почти всю ночь по ее кухне, производя такой грохот, словно там гоняется стадо слонов. К утру мышка выдохлась, а вечером Алиса выбросила в помойку ее хладный труп.
Мерзость!!!
— Ладно, Соловьева, это не так страшно, — подвел итог под ее жалобами Матвеев. — Что такое, в сущности, мышиная возня? Так, фигня одна! Фантом почти что! Его не видно, но слышно… Это производит гнетущее впечатление, настораживает, иногда пугает, но не более того! Вреда, как такового, истинного вреда тебе причинить это не сможет! Ты же не станешь возражать или утверждать, что мышиная возня вредна для твоего здоровья или безопасности, скажем? Не станешь, Соловьева! Это неприятно для психики, согласен. Но… Это, в сущности, мелочь, Аля! Не переживай, передохнут твои мыши сами по себе либо от твоих ловушек. Это ведь всего лишь мыши, не люди.
— Нет, ну при чем тут люди, Матвеев?! При чем тут люди?! — завопила Алиса, непроизвольно прислушиваясь, кажется, в кухне снова заскребыхало под подоконником.
Это у нее теперь всегда происходило помимо воли — прислушиваться. Упадет неосторожная капля из плохо закрытого крана: ага, уже какой-то посторонний звук. Скрипнет форточка от порыва ветра — очередной повод для обострения слуха. Застонет половица под ее осторожной поступью — еще один сигнал.
