Дик Френсис - Охота на лошадей
– Именно так, – произнес Кибл и посмотрел на меня, словно желая сказать: «Я же вам говорил».
– И очень ловко скрылись, – согласился я. – Артистически.
– До утра вы их, конечно, не видели? – обратился Кибл к лодочнику. – А случайно не заметили, как они появились здесь?
– На машине. – Лодочник показал рукой на берег. – Они пришли со стоянки машин.
– В какой машине? Не обратили внимания?
– Послушайте, – лодочник посмотрел на Кибла, – сюда машины подъезжают целый день: или в паб, или к нам. Я смотрю за рекой, у меня по горло хлопот, я не могу сказать вам, кто приехал, кто уехал, на чем приехал, на чем уехал, понимаете? Но эти двое приехали на машине, потому что они появились утром, а первый автобус приходит около часа тридцати, понимаете?
– Очень вам благодарен, – вздохнул Кибл. – Вы нам помогли. – И он протянул лодочнику еще фунт. У того глаза моментально скользнули к часам на башне. До открытия паба оставалось еще десять минут, и я решил заполнить их.
– Молодой человек или девушка говорили с акцентом?
Сам лодочник говорил с сильным беркширским акцентом, поэтому его замешательство было понятно.
– Они говорили, – наконец ответил он, – как по телевизору.
– Немного пользы, – заметил Кибл.
– Вы всегда завязываете конец швартова плоскодонки? – спросил я.
– А? – Лодочник озадаченно уставился на меня.
– Вы завязываете концы швартов, чтобы они не распускались?
– Нет, мы их сплетаем. Заворачиваем концы назад и вроде как вплетаем один в другой. Завязывать нехорошо, они быстро обтреплются.
– Как этот? – Я отмотал канат плоскодонки, закрепленный на корме «Летящей коноплянки».
– Дайте погляжу, – подозрительно проговорил лодочник.
Я протянул ему конец. Он сжал обтрепанный конец каната в грязных сильных пальцах и потряс им в воздухе. По-моему, этот жест выражал ярость и презрение.
– Проклятые... вандалы! Извините меня, мадам, – обратился он к Джоан. – Эти сукины дети привязали канат к дереву или к чему-то вроде дерева, а потом не смогли развязать и не стали утруждать себя – просто отхватили кусок ножом.
– И часто так случается?
– Каждое лето. То тут, то там кто-нибудь укоротит канат. – Он вытянул швартовы и на глаз измерил длину. – Обкорнали на четыре-пять футов. Мы постоянно говорим, что надо переходить на цепи. Но и цепь можно связать в такой дьявольский узел... Ну, – обратился он к Киблу, – вам лучше взять другую плоскодонку с хорошим канатом.
– Эта вполне меня удовлетворяет, – ответил Кибл. – До завтра.
Мы отбуксировали плоскодонку в Хенли, в похожий на гараж сарай, где Кибл летом держал «Летящую коноплянку». Когда катер разгрузили, по узкой полоске причала потянулась маленькая процессия: Джоан несла остатки ленча, Кибл – газеты, Линни – банные полотенца, а я – свою мокрую одежду и куртку с заряженным пистолетом. Миновав лодочный сарай, мы направились к «Роверу» Кибла, стоявшему рядом на траве.
Питер больше всего дрожал над своим драгоценным фотоаппаратом, который по-прежнему висел на кожаном ремешке у него на груди.
– Уверен, – небрежно начал я, – что ты делал снимки возле плотины. А не попали случайно в кадр парень и девушка в плоскодонке?
Он покачал головой:
– Боже мой, нет, даже и мысли такой не было, в особенности когда это случилось. Понимаете? Я хочу сказать, как бы это выглядело, если бы я делал снимки, когда вы и мистер Теллер тонули?
– Ты никогда не будешь репортером, – улыбнулся я.
– Вы бы тоже не снимали?
– Наверное, снимал бы.
– Но в любом случае, – мрачно сказал он, – я не мог снимать. У меня еще во время ленча кончилась пленка, а другой не было. Даже если бы был пожар или что-нибудь такое, я бы не мог снять, понимаете? – Он задумчиво посмотрел на фотоаппарат. – Обычно к середине дня у меня еще остаются кадры, а в этот раз кончились.
– Пожар, – серьезно заметил я, – конечно, снимать интереснее, чем двух тонущих людей, которые скрылись под водой.
– Знаете, вы очень практичный человек. – Питер оценивающе разглядывал меня.
– Питер, – воскликнула его мать, – нельзя так разговаривать со взрослыми!
Кибл затормозил возле стоянки машин, где Линни и я пересели в «Остин».
– Завтра позвоню, – сказал он, выйдя из своей респектабельной машины.
– Хорошо.
– Позаботьтесь о Линни.
– Обязательно.
Линни поцеловала родителей, но отца с большей теплотой, и состроила гримасу Питеру, когда «Ровер» проезжал мимо ворот стоянки. Потом села за руль, подождала, пока я устроюсь возле нее, и протянула руку к зажиганию.
Рука немного дрожала.
– Хотите, я поведу машину? – равнодушно спросил я.
Положив руки на колени, она с минуту смотрела в лобовое стекло. Ее лицо казалось бледным на фоне оранжевого платья.
– Я думала, вы оба погибли.
– Знаю.
– У меня все еще стоит перед глазами та картина. Так глупо.
– Совсем не глупо. И полагаю, вы привязаны к Дэйву Теллеру.
– Когда мы были маленькие, он присылал нам подарки и разные игрушки.
– Симпатичный человек.
– Да. – Она вздохнула и, помолчав, сказала: – По-моему, будет лучше, если вы поведете машину. Вы в самом деле не против?
– Конечно, не против.
Мы поменялись местами и поехали в Лондон. Мы почти никого не обгоняли. В Чизвике, когда мы съехали с шоссе и влились в городское движение, я сказал, что довезу ее до дома, а там возьму такси. Линни, отводя в сторону смеющиеся глаза, напомнила, что ни одно такси не остановится возле меня, если я буду голосовать в одежде ее отца, а она будет лучше себя чувствовать, если сама приедет на машине домой. Поэтому, несколько раз повернув, мы приехали на улицу Путни, и я затормозил перед парадным.
Летнее солнце заливало тихую улицу. Ни одного прохожего. Линни выглянула в окно и окинула взглядом высокий дом. И вдруг вздрогнула.
– Вам холодно? – Я посмотрел на ее голые руки.
– Нет... У меня в багажнике есть жакет... Я подумала о вашей квартире.
– Что же вы о ней подумали?
– Она такая... пустая. – Линни делано засмеялась и опять вздрогнула. – Надеюсь, вам не приснятся кошмары после нынешних переживаний.
– Не приснятся... – Я забрал свои вещи и вышел из машины. Линни пересела на место водителя. – В пансионе оставят для вас обед? – спросил я.
– Не думаю, – весело ответила она. – Наверно, там будут булочки и молоко, как обычно.
– Не согласитесь пообедать со мной? – спросил я и быстро добавил, увидев, как развитая воспитанием подозрительность мелькнула в ее глазах: – Конечно, не у меня в квартире. Я имел в виду ресторан.
– Мне нужно благодарить мать за чудовищные предрассудки, которыми полна моя голова, – неожиданно взорвалась она. – Я и правда очень хочу есть и не вижу причины, почему мне нельзя поужинать у вас в квартире, если у вас есть какая-нибудь еда. – Линни решительно вышла из машины, заперла ее и встала рядом со мной на тротуаре.
– Должны быть консервы, – задумчиво пробормотал я. – Подождите секунду, я взгляну на черный ход.
– На черный ход?
– Нет ли грабителей, – объяснил я. Но когда я осмотрел площадку и нижнюю ступеньку пожарной лестницы, как всегда посыпанную специальным порошком, то убедился, что за весь день по ней никто не поднимался.
Линни так же легко, как и в первый раз, взобралась на четвертый этаж. Проверив хорошо спрятанную полоску белой бумаги, я убедился, что никто не открывал дверь в квартиру после того, как я запер ее утром. Тогда я всунул ключ в замок, и мы вошли.
Зеленый пластмассовый абажур в гостиной подчеркивал убогость маленькой комнаты и неожиданно превращал мягкие сумерки за окном в темную беспросветную ночь. Дома напротив выглядели, как в зимний вечер. «Не так уж много хлопот, – подумал я, – купить завтра утром красный абажур. Может, он и мысли окрасит в розовый цвет».
– Садитесь, – пригласил я. – Вам не холодно? Включите, если хотите, электрический камин. Я пойду переоденусь, а потом мы решим, не отправиться ли нам в ресторан.
Линни кивнула, но взяла дело в свои руки. Когда я вышел из спальни, она уже обследовала буфет и нашла пакет супа, яйца и анчоусы.
– Суп и анчоусы с яичницей, – объявила она.
– Если вам действительно это нравится, – с сомнением протянул я.
– Могу приготовить что-нибудь еще.
– Прекрасно, а я сварю кофе, – засмеялся я.
Она разыскала еще и шпик, и в яичнице мелькали подгоревшие кубики сала, которые прекрасно гармонировали с пережаренными тостами и коричневыми полосками анчоусов, а блюдо в целом было слегка переперчено.
– Никто, – вздохнула она, – не женится на мне ради моих кулинарных способностей.
Были десятки других оснований, по которым через год-два она будет отбиваться от поклонников, валяющихся у ее ног: красивая фигура, изящная шея, нежная кожа, вид недотроги, отзывчивость. Никому бы и в голову не пришло поинтересоваться, умеет ли она жарить яичницу. Но она была еще не уверена в себе, и говорить ей все это сейчас мне не следовало.
