Анатолий Дроздов - Месть колдуна
– У тебя по-прежнему два паспорта? На девичью и фамилию мужа?
Она кивнула.
– По какому жила в гостинице?
– Тому, что на мужа.
– Значит билет берешь по другому. Одна. И сразу на посадку.
Я взглянул на часы. До окончания регистрации московского рейса оставалось десять минут.
– Давай Ксюша. И помни – в Москве никаких гостиниц, а мне звонить – только из автомата и каждый день из разных мест. От этого зависит моя жизнь, да и твоя тоже… – я помолчал. – Если я не отвечу два вечера подряд, пленку передашь ему, – я протянул ей визитку популярнейшего в Москве телеведущего (на счастье, она завалялась во внутреннем кармане давно не надевавшегося пиджака). – Он знает, что с ней делать. Давай, Ксюша! – я легонько подтолкнул ее к двери…
Сам я вошел в нее минут через пять. В большом зале аэропорта было пустынно и спокойно: не было похоже на то, что здесь кого-то собираются задерживать. И все-таки я постарался потеряться маленькой толчее у магазинчиков – так было спокойнее. Оксана уже успела купить билет, и я видел, как она бежала к стойке контроля, оглядываясь по сторонам. Но я спрятался за боковой стенкой сувенирного киоска. Я видел, как она предъявила паспорт и билет, как служащий аэропорта быстро поставил ей штамп на бланке, и как она побежала в накопитель. Стоявший на контроле милиционер проводил ее долгим, но явно не служебно заинтересованным взглядом. Чемодан она не стала сдавать в багаж, и я только мысленно перекрестился, прося Бога помочь ей у поста службы безопасности – видеокамера с кассетой и оба удостоверения лежали там.
Выждав несколько минут, я подошел к кассе и купил билет на рейс до Киева. Эта была пустая трата денег, но, увы, необходимая. Отметки в моем паспорте, оставшиеся с прежних времен, позволяли мне лететь в дальнее зарубежье, но путь туда лежал через Москву. Киев был ближе к Вене, поэтому и выглядел правдоподобнее.
Затем я зашел в ресторан и, примостившись за крайним столиком, заказал себе роскошный завтрак – с креветками и горой салата. Запивая все это холодным пивом, я прислушивался к объявлениям по радио, и с удовольствием осушил целый стакан, услыхав, что рейс на Москву отправился в полет. Мне никто не мешал, и, покончив с едой, я вдруг с лихостью подумал о том, что если и дальше все будет так тихо, то действительно можно рвануть в Киев? Денег у меня оставалось совсем нечего, но на одну ночь в дешевой гостинице на окраине и на один телефонный звонок хватило бы. А дальше…
Но в этот момент в зал ресторана вошли…
5.
Мы опять сидели друг против друга, и вновь человек с тонкими усиками на верхней губе недружелюбно сверлил меня своими маленькими глазами-буравчиками. Я глянул на часы – со времени нашей последней встречи не прошло и полусуток. Только это уже был другой кабинет: большой, обставленный помпезной импортной мебелью, которая, однако, имела здесь унылый казенный вид, как мебель таких кабинетов в пору моей юности – в другое время и в другой стране…
– Ну?.. – наконец грозно вопросил мой визави.
"Салазки гну!" – едва не ответил я, но вовремя удержался и только легкомысленно улыбнулся.
– Что вы собирались делать в Киеве? – уточнил, наконец, хозяин кабинета.
– Горилку пить! – чистосердечно признался я. – Знаете "Немирофф"? Мне больше нравится прозрачная. "Перцовка", хотя ее так расхваливают, на мой вкус, приторная, да и букет не тот…
– Где кассета? – невежливо прервал он меня.
– У меня ее нет, – вновь чистосердечно признался я.
– Я знаю, что нет! – рыкнул он. (Я только мысленно усмехнулся: его амбалы обшарили меня с ног до головы, прощупали каждую складочку одежды еще в аэропорту. Делали они это грубо, правда без оскорблений, и меня это только позабавило – каждая минута поиска отдаляла от них разыскиваемый предмет с крейсерской скоростью реактивного самолета.) – Я хочу знать, где она сейчас и у кого?
Я еще раз глянул на часы. Самолет Оксаны уже не менее часа стоял в аэропорту Шереметьево. Как я и ожидал, билет, по которому никто не собирался лететь, сыграл свою роль – они пошли по ложному следу. Сначала обыскали меня, потом побежали узнавать, не сдавал ли я чего в камеру хранения. Теперь уже можно было не осторожничать.
– Кассета сейчас в одной из европейских столиц. (На всякий случай я решил не уточнять в какой.) У кого – точно сказать не могу. Возможно, ее уже передали по назначению.
Несколько секунд он сверлил меня тяжелым взглядом. Я ответил ему взором невинного младенца. Я говорил правду. "Людям всегда нужно говорить правду, – учили меня на Крите. – Но никто не в силах заставить тебя сказать всю правду…"
– А может ты ее просто выбросил по дороге? – задумчиво спросил он. – А сейчас пудришь здесь мозги. А?
Я ответил ему широкой улыбкой:
– Послезавтра вы получите ответ на этот вопрос.
– То есть?
– Когда запись покажут сначала в России, потом ведущие телеканалы мира.
– А почему послезавтра? – ехидно осведомился он. – Почему уже не сегодня?
– Сегодня вечером мне позвонят домой. И завтра тоже. Если я не отвечу хоть на один телефонный звонок, запись пойдет в эфир.
Он встал и, заложив руки за спину, медленно прошелся по кабинету. Повернулся ко мне.
– И все-таки мне кажется, что ты, Самец, гонишь дуру. Ты, наверное, не понимаешь, с кем имеешь дело. Мы проверили списки всех пассажиров, вылетавших из аэропорта в тот день, а также железнодорожный и автобусный вокзалы: гражданка Полежаева нигде не зафиксирована. Я не знаю пока, где ты ее спрятал, но мы найдем. Возможно уже сегодня…
Я напрягся: похоже, он действительно думал, что я блефую. То, что они не найдут Оксану здесь ни сегодня, ни завтра, утешало, но не совсем. К этому времени труп опасного свидетеля уже будет плавать где-нибудь с камнем на шее в весенних бурных водах – ближе к дну. И такое развитие событий свидетеля не устраивало.
– Вы плохо искали. И сыщики у вас хреновые.
– Да?
– Да. Вы, например, не догадались, что у человека может быть два паспорта. Не по фамилии надо было искать – по приметам…
– Твою мать!..
Он нажал кнопку на аппарате. Почти тут же распахнулась дверь, и в проем скользнул уже знакомый мне худощавый в черном костюме – тот, что приходил за мной в гостиницу в первый раз.
– Проверьте аэропорт! Снова! Опросите милиционеров и служащих, проверявших билеты в то время. По приметам Полежаевой – не по фамилии! Вылетала ли такая и, если вылетала, то куда? Быстро!..
Худощавый кивнул и скрылся за дверью. Человек с усиками некоторое время молчал, бесцельно перебирая лежавшие перед ним на столе бумаги.
– Так это или нет, Викентий Иванович, но нам все равно надо решать, что делать с вами. (Мысленно я с удовлетворением отметил этот переход на "вы" – и порадовался.) Вы напали на сотрудников службы государственной охраны при исполнении ими служебных обязанностей. А это деяние уголовно наказуемое…
– Это я напал?
Он едва не поперхнулся. Все, надо было закрепляться на завоеванных позициях и теснить врага дальше.
– Позвольте я напомню вам события прошедшей ночи и утра. Меня попросили оказать помощь человеку, и я, несмотря на позднее время, и также на то, что у меня именно в тот час было свидание с женщиной, откликнулся. Я провел обследование и поставил точный диагноз, отказавшись при этом от вознаграждения, на которое имел полное право. (При упоминании о вознаграждении лицо его скривилось, но сейчас каждое лыко было в строку.) И что же? Утром в номер, что снимала моя знакомая, врываются два амбала с пистолетами под мышками, по виду – вылитые бандюги и, не представившись, требуют, чтобы я и моя знакомая следовали за ними. Что мне оставалось делать? Защищаться!..
– Но вы же установили, что они не бандиты. И где, кстати, их служебные удостоверения?
– Там же, где и кассета. А то, что они оказались не бандитами, меня не обрадовало. Бандитов можно сдать в милицию, а этих… Откуда я знал, что у вас тут на уме? Я свое дело сделал – добросовестно, а меня за это… (Негодование мое было искренним.) Пожалуйста, можете заводить свое дело. Я думаю, что у меня будет, что сказать на суде…
Он поморщился.
– Мы просто хотели договориться о неразглашении ставших вам известных обстоятельств.
– Я никогда не разглашаю сведения о своих пациентах. Вы же наводили справки?!
– Наводили. Но в этот раз пациент вам попался необычный. К тому же мы выяснили, у вас есть основания не любить нас…
"Хорошо работают, – мысленно поаплодировал я, – успели…"
– Я не путаю личные отношения с призванием. И не собираюсь по доброй воле обнародовать эту запись. Это вы меня вынудили ее сделать.
– Тогда верните ее нам.
– Верну. Но не сейчас. Не в этой в стране.
– Вы нам не верите?
– Вы же сами сказали, что у меня есть на то основания…
Он замолчал, раздумывая. И в этот момент в дверь кабинета тихонько постучали. Это был уже хорошо знакомый мне худощавый.
