Анна Малышева - Сфинксы северных ворот
— Да, верно… Дом без лица, словно у него и истории никакой нет. А между тем это только видимость!
…За три дня, пока вдова лежала в агонии, «Дом полковника» посетили последовательно: врач, нотариус, священник. С равным результатом — женщина ни с кем не говорила, никого не узнавала. В доме толкались участливые соседки, которых оказалось великое множество. Перебиралось содержимое бельевых шкафов, открывались кладовки, развязывались мешки, выдвигались ящики… Не только следа знаменитого «клада полковника» — следа прожитой в этом доме многими поколениями жизни найдено не было.
— Ни бумаг, ни семейных реликвий, ни ценностей… Ни старых писем, ни фотографий — ничего ровным счетом…
— Но как это могло случиться? — недоумевала Александра. — Она все уничтожила?
— Скорее всего, так и произошло. Вдова была не в себе, это признавали все. В ее рассудке сильно сомневались. Ее дочь, приехавшая из соседнего городка, единственная наследница всего имущества, сама подтвердила, что ее мать была после смерти сына очень странной и иногда говорила безумные вещи.
— Пусть несчастная женщина была странной… — медленно, раздумывая над каждым словом, проговорила Александра. — Потерять трех сыновей — впору сойти с ума! Пусть в этом доме случилось несколько похожих смертей… Смерти так или иначе похожи друг на друга, ты не замечала?
— Мне нечасто случалось об этом думать, пока я не поселилась здесь! — передернула плечами Наталья.
— Тут задумаешься! — кивнула художница. — Из всего, что ты рассказала, я сделала один вывод: история этой семьи была трагической, странной, непонятной. Но умирали эти люди от вполне естественных, натуральных причин.
— Мистику, проклятие, связанное с наживой на войне главы рода, ты исключаешь?
— Полностью! — решительно заявила Александра. — Я только могу допустить, что почерк судьбы этой семьи не менялся… Повторялись ситуации, болезни напоминали одна другую, даже ранения и операции… Но умирали в этой семье не оттого, что видели призрак полковника. В этом ты меня не убедишь никогда!
Наталья провела рукой по лбу, медленно, вяло, словно потревоженный во сне человек, пытающийся отгородиться от вторжения яви.
— Отчего же тогда они умирали?
Паузу, повисшую после вопроса, разорвал гудок, раздавшийся за оградой сада. Встрепенувшись, женщины, не сговариваясь, подошли к окну.
— Дидье вернулся из города… — сказала Наталья, указывая на красный мопед, который оседлал всадник в шлеме. — Сейчас придет сюда, за деньгами. У него сегодня зарплата. Будь спокойна, этот стервец своего часа не пропустит…
— Очень милый молодой человек! — улыбнулась Александра. — Я бы, пожалуй, сказала, прекрасный молодой человек… Если бы он не поместил меня на ночлег в этой комнате! Быть может, он не знал?…
— Дидье?! Он знает все! — отрезала Наталья, не отрывая взгляда от красного мопеда. — Это достойный праправнук знаменитой «безумной вдовы». Стервец сделал это нарочно, чтобы потешиться, если ты вдруг помрешь от ужаса… Они тут не очень-то жалуют чужаков, знаешь ли! И вот что еще…
Она сделалась очень серьезной.
— При нем, пожалуйста, не говори обо всем этом ни слова! Не хочу, чтобы они думали, что я… что я боюсь!
Обедать собирались втроем. Дидье, получив деньги, остался работать в саду. Пока он чистил клумбы, пострадавшие от ночного ливня, убирал опавшие ветки и прошлогодние листья, посыпал раскисшие дорожки гравием, сновал с тачкой из угла в угол сада, Наталья готовила обед. Александра предложила ей помощь, но хозяйка, взглянув, как неуклюже та взялась чистить картошку, мгновенно отказалась:
— Ну нет, твои руки к таким низменным занятиям не приспособлены! Твои инструменты — кисти да мастихин. Поди-ка лучше, прогуляйся, полюбуйся на мои владения. Не заблудишься, они невелики…
И в самом деле, сад оказался гораздо меньше, чем померещилось художнице ночью, когда она шла снаружи вдоль его ограды. Остановившись на главной дорожке перед домом, она могла окинуть сад одним взглядом, от ограды до ограды. «Но летом, когда деревья покроются густой листвой, кустарники разрастутся и вся перспектива изменится, он наверняка выглядит куда обширнее! Можно даже представить, что на этих извилистых дорожках легко заплутать…»
Дорожки, скользкие от дождя, и впрямь отчаянно плутали между клумб, кустов и яблоневых старых деревьев. Свернув несколько раз, Александра остановилась и, повернувшись к дому, поискала взглядом те два раскидистых дуба, которые значились на старом медальоне и о посадке которых упомянула в своем рассказе Наталья. Но деревьев не оказалось. «Как жаль, — подумала художница. Отчего-то она не сомневалась, что увидит старые дубы на прежнем месте. — Значит, они отжили свой век… Их спилили…»
Дидье, разравнивавший граблями очередную порцию гравия на соседней дорожке, поднял голову, смахнул прилипшую ко лбу взмокшую белокурую прядь и улыбнулся художнице.
— А где же дубы? — спросила она, указывая на углы дома.
— Какие дубы? — удивился юноша.
— Да те, которые были тут раньше… Посаженные при постройке дома! Они еще изображены на медальоне, том, в кухне…
— А, наш старый медальон! — догадался Дидье. — Так тех деревьев уже давно нет. Они сломались во время урагана, упали на крышу, наделали беды, их спилили по частям… Я тогда был совсем маленький, но хорошо это помню. В крыше были такие дыры!
Расставив испачканные землей руки, он с ясной детской улыбкой показал, какого размера были дыры.
— И дождь лил прямо мне на постель! Пришлось спать внизу, в кухне, пока крышу не перекрыли заново.
— А чем плохо спать внизу? — заразившись его беззаботным весельем, улыбнулась в ответ женщина.
— Внизу больше мышей! — задорно ответил Дидье и рассмеялся. — Не верите? У нас был тогда пес, он ночевал со мной в одной комнате. И всю ночь охотился: душил мышей, носил их мне на постель. Складывал на подушку… Так вот, внизу он совсем перестал спать, всю ночь за ними гонялся…
— За мышами? — Все еще улыбаясь, женщина торопливо обдумывала, как расспросить парня, не нарушив обещания, данного Наталье, — избегать опасной темы. — А больше никого твой пес не чувствовал?
— Иногда он гонял соседских кошек…
— В таких старых домах могут водиться и привидения!
Произнеся эти слова, Александра сделала паузу, глядя в глаза собеседника с нарочитым спокойствием. Дидье, как ей показалось, смешался. Первое мгновение он не нашелся с ответом, его жизнерадостная улыбка померкла, взгляд затуманился. Наконец, справившись с собой, парень очень серьезно спросил:
— Вы что-то видели ночью?
«Он спросил именно „видели“… Не „слышали“, не „чувствовали“»… — Александра также не торопилась с ответом. Она ощущала его значимость, уж очень внимательно смотрел на нее Дидье.
— Так… — уклончиво произнесла она. — Плохо спалось. Я еще подумала, что в таком старом доме должно было много всякого случаться… Старые дома, старые вещи, картины — все они имеют свои истории. Часто — скверные. Новые хозяева иногда поздно их узнают.
Дидье отставил грабли, прислонив их к стволу яблони, отряхнул руки об испачканный брезентовый фартук.
— Это вам Наталья рассказала?
— Она мне ничего не рассказывала, — солгала Александра. — Просто я занимаюсь торговлей антиквариатом, вот и задумалась на эту тему… Незнакомый старинный дом… Пустой, нежилой. Мне было не по себе этой ночью.
— А я, знаете, никогда ничего тут не боялся, — после краткой паузы смягчившимся тоном произнес Дидье. — Это дом моего прадеда… Он, знаете, построил его двести лет назад, когда вернулся из Московского похода! Он воевал в России! Тот медальон, который вы видели, знаете, из чего сделан?
— Из олова? — предположила Александра.
Парень, чрезвычайно довольный, кивнул:
— Точно! Из оловянных пуговиц с его мундира! Когда прадед был в России, там стояла страшная зима… Он отморозил ноги, их отняли уже после переправы через Березину. Ему повезло попасть в лазарет, где сделали операцию. Потом он несколько месяцев провалялся в крестьянском доме, пока не пошел на поправку… Мороз в России был такой, что пуговицы на мундире трескались и рассыпались. Несколько уцелело. Прадед их сохранил и, когда вернулся, велел раскрошить и отлить из них памятный медальон.
— Любопытно… Олово действительно не выносит мороза, — задумчиво сощурилась Александра. — Но ваш прадед, вероятно, привез с войны кое-что более ценное, чем раскрошившиеся пуговицы? Чтобы построить дом, требовалось не олово, а золото…
Но парень, ничуть не смущаясь, пожал плечами:
— Он болтать не любил, мой прадед… Конечно, у него имелось с собой кое-что, когда он вернулся! И хитрый же он был! А везучий! Ведь простым солдатом ушел с Наполеоном в Египет, еще в тысяча семьсот девяносто восьмом году! А в солдаты подался из крестьян, потому что дома у него ни гроша не было: он сам — младший сын, а отец не соглашался поделить поле между ним и старшим братом. Казалось бы, ну кто он был такой?! А в Россию прадед отправился уже полковником!
