Эрик Сунд - Голодное пламя
– Редкостное?
– Да, именно. Ты знаком с электричеством?
– Не особенно, если честно.
Иво откашлялся.
– Но ты, может быть, знаешь, что громоотвод направляет молнию в землю и распространяет заряд по докембрийской породе?
– По докембрийской породе? Так-так… – Хуртиг нетерпеливо побарабанил пальцами по краю стола.
– Прямой удар в землю опаснее. Домашний скот – например, коровы на пастбище, стоят на земле всеми четырьмя ногами, поэтому электрическое напряжение очень опасно для них.
«Куда он клонит?» – подумал Хуртиг. Наконец он сообразил, что хочет сказать Андрич.
– Обычно человек может пережить удар молнии в землю, если стоит на земле обеими ногами, – закруглил мысль патологоанатом, – но если он стоит на четвереньках или же лежит на земле, разряд поражает сердце мгновенно.
Хуртиг не верил своим ушам:
– Что? Ее изнасиловали, а потом ее убило молнией?
– Да, похоже на то. Я же говорил – редкостное дело. Ей крупно не повезло, но, как я сказал, я еще не знаю, была ли она изнасилована. А вот что ее никто не убивал, это мы знаем.
– Тогда обследуй труп дальше, а мы подождем. Я буду звонить, а ты обещай связаться со мной, если найдешь что-нибудь новое. Ладно?
– Конечно. Удачи. – И Андрич нажал «отбой».
Хуртиг откинулся на спинку стула и задумался, глядя в потолок.
В тех случаях, когда за изнасилованием следует убийство, можно подозревать, что жертва знала преступника и была убита именно по этой причине.
Хуртиг по внутренней связи набрал номер Олунда и спросил:
– Кто допрашивал мужа Элисабет Карлссон?
Олунд кашлянул:
– Шварц этим занимался. Выяснилось что-то новое?
– Да, в некотором роде. Потом расскажу, а теперь надо еще раз вызвать ее мужа, я хочу сам с ним поболтать.
– Ладно. Я это организую.
Каролинская больница
Со словами «Ну и погода!» София вошла в палату. Она неуверенно улыбалась, и Жанетт выжидательно улыбнулась ей. Конечно, она была рада снова видеть Софию, но в лице подруги что-то изменилось, появилось нечто, чего Жанетт пока не могла понять.
Дождь молотил по окнам, время от времени комната освещалась молниями. Жанетт и София стояли друг напротив друга.
София обеспокоенно смотрела на Юхана. Жанетт подошла и погладила ее по спине.
– Привет. Как я рада тебя видеть, – прошептала она.
София, откликаясь на жест, обняла Жанетт.
– Какой прогноз? – спросила она.
Жанетт улыбнулась:
– Если ты о погоде, то вот такой. – Легкий тон получился сам собой. – А что касается Юхана, то прогноз хороший. Начинает приходить в себя. Глаза двигаются под веками. – Лицо мальчика все еще было бледным, и она погладила сына по руке.
Врачи в конце концов дали однозначно положительный ответ о состоянии Юхана, поэтому так хорошо было оказаться в обществе кого-то, кто больше, чем коллега. С кем-то, кому ты не начальник.
София расслабилась и снова стала похожа на себя.
– Да не грузись ты, – сказала Жанетт. – Не твоя вина, что он потерялся.
София серьезно взглянула на нее:
– Может, и нет. Но мне стыдно, что я запаниковала. Я хочу, чтобы на меня можно было положиться, но до этого явно далеко.
Жанетт вспомнила, какой была София в парке. Совершенно выбитая из колеи, она лежала лицом в землю и плакала. Она была в отчаянии.
– Надеюсь, ты простишь меня за то, что я оставила тебя там, – сказала Жанетт. – Но мы тогда искали Юхана, и…
– Да боже мой, – перебила София, – я всегда справляюсь. – Она взглянула прямо в глаза Жанетт. – Запомни это: я всегда со всем справляюсь, тебе не нужно отвечать за меня, что бы ни происходило.
Серьезность во взгляде и голосе Софии почти напугала Жанетт.
– Если я могу справиться со скандальными начальниками, то могу и с собой справиться.
Увидев, что София улыбается, Жанетт испытала облегчение.
– А я не могу справиться даже с пьяницей, – рассмеялась она, указывая на повязку на лбу.
– А каков твой прогноз? – Теперь у Софии улыбались и глаза.
– Бутылкой по голове. Четыре стежка, которые можно будет снять через пару недель.
Помещение снова осветилось молнией, раздался удар грома. Стекла задрожали, и Жанетт зажмурилась от резкой вспышки.
Белые стены, белый потолок и пол. Белая простыня. Бледное лицо Юхана. В глазах запульсировало.
– Так что с тобой случилось? – Жанетт едва хватало духу смотреть на Софию. Мигали красные лампочки аппарата искусственного кровообращения. Тень лежащего на кровати Юхана перед ней, черный силуэт Софии на фоне окна. Она потерла глаза. Резкость и краски вернулись, и снова прояснились черты лица Софии.
– Ну… – София вздохнула и поглядела на потолок, словно ища там слова. – Оказалось, что я гораздо больше боюсь умереть, чем всегда думала. Вот так просто.
– А раньше ты так не думала? – Жанетт вопросительно взглянула на нее и тут же почувствовала, как у нее самой в груди нарастает страх неопределенности.
– Почему, думала, но не так… не с такой силой. Как будто мысль о смерти становится такой отчетливой, только когда у тебя появляется ребенок, и вот мы с Юханом там наверху… – София замолчала и погладила Юхана по ноге. – Жить вдруг стало особенно важно, а я оказалась не готова чувствовать так. – Она перевела взгляд на Жанетт и улыбнулась. – Наверное, у меня случился шок от того, что я вдруг ощутила, как это важно – жить.
Жанетт в первый раз поняла, что София не только психолог, с которым легко говорить.
Она носила в себе еще что-то. Ей чего-то не хватало, она к чему-то стремилась или печалилась о чем-то.
А еще у нее был опыт, который следовало переработать, дыра, которую надо заполнить.
Жанетт стало стыдно. Как она раньше не разглядела, что София не может отдавать до бесконечности!
– Все время быть сильной – это все равно что не жить, – через силу произнесла она после долгого молчания. Руки обнимавшей ее Софии дрогнули, словно та поняла: эти слова сказаны в утешение.
Вдруг Юхан тоненько застонал. Долю секунды женщины удивленно смотрели друг на друга, соображая, что же они услышали. Беззвучно упал камень, и София с Жанетт склонились над мальчиком.
– Сердце, – пробормотала София и провела рукой по его груди. – Добро пожаловать назад, парень. Мама здесь, она ждет тебя.
София позвала врача, и тот объяснил, что все в порядке, мальчик приходит в себя, но что пройдет еще немало времени, прежде чем с ним можно будет поговорить.
– Жизнь ко всем нам возвращается медленно, – заметила София, когда врач вышел, оставив их одних.
– Наверное, – ответила Жанетт, тут же решив рассказать все, что ей известно. – А знаешь, кто лежит в коме в соседнем отделении?
– Понятия не имею. Это кто-то, кого я знаю?
– Карл Лундстрём. Я сегодня проходила мимо его палаты. Вот уж странно-то. Через два коридора отсюда лежит Карл Лундстрём – под такой же простыней, как и Юхан, и больничный персонал одинаково заботливо ухаживает за ними обоими. Определенно, жизнь имеет одинаковую ценность, независимо от того, что ты собой представляешь.
– Хочешь сказать, можно быть дрянью-человеком и все-таки заслуживать право на жизнь? – улыбнулась София.
– Да, вроде того. – Жанетт сразу поняла, как сурово высказалась. Ее слова прозвучали так, словно она не доверяет судебной системе.
– Мы живем в мире людей, – ответила София, – где ценность Юхана равна ценности какого-нибудь педофила. Где никто не ценен больше, чем педофил или насильник. Можно иметь только меньшую ценность.
– Вот так рассуждения! – рассмеялась Жанетт.
– Да. Если человек жертва, то он ценен меньше, чем сам педофил. Люди больше склонны защищать предполагаемого преступника, а не предполагаемую жертву. Это мир мужчин.
Жанетт кивнула, неуверенная, что поняла правильно. Взглянула на лежащего рядом Юхана. Жертва? Она не осмеливалась продумать эту мысль до конца. Жертва чего? Вспомнила про Карла Лундстрёма. Нет, так не пойдет. Надо выкинуть его из головы. Жанетт набралась смелости и спросила:
– А как ты вообще относишься к людям?
– Наверное, я их ненавижу, – ответила София. Ее взгляд был пустым. – Как коллектив, во всяком случае, – продолжила она, снова переводя взгляд на Жанетт. – А ты?
Жанетт не ожидала, что ее вопрос мячиком прилетит к ней самой. Она посмотрела на Юхана, подумала про Оке, про своих начальников, своих коллег. Конечно, среди них были настоящие свиньи, но это ведь не касается всех. То, о чем говорила София, происходило из какого-то другого, чуждого ей мира. И такое люди чувствуют.
Тьма Софии – из чего она состоит?
– Это мужской мир, здесь все оценивается деньгами, – продолжила София, прежде чем Жанетт успела сформулировать ответ. – Заглянуть в кошелек, когда куда-нибудь едешь. Король, не иначе.
– Йенни Линд? Сельма Лагерлёф? – сделала попытку Жанетт.
– Дешевые бумажные деньги. Иностранные туристы думают, что Сельма Лагерлёф – мужчина. Спрашивают, во времена какого короля он жил. А может, он Бернадот?[8]
