Наталия Левитина - Дилетант
— Но у того правда был над бровью шрам, — упрямо повторила Таня.
— Тогда я вообще отказываюсь что-либо понимать, — вздохнула Олеся.
Они умолкли на минуту.
— А как Валерий Александрович? — спросила Таня.
— Через месяц будет дома.
— Игорь счастлив?
— Да. Но выглядит основательно пришибленным. Пьет какой-то успокоительный сбор. Совсем психом стал. Бедняжка мой! Еще бы — две недели таких страданий! Он думал, никогда уже не возьмет на руки своего ребенка.
— Какой кошмар они пережили. Нам с тобой, конечно, пришлось нелегко, но им всем еще хуже. Я благодарю судьбу, что родители не заявились к нам в гости во время моего отсутствия, а Леша звонил всего один раз, да и то подумал, что сломался телефон. Иначе какая началась бы паника! А с Димой уже виделась? Он небось тоже исстрадался?
— О, не то слово! Примчался с дикими глазами, наступил на Игоря, как на тапочку, отодвинул Никитишну. Наглый, надо сказать, юноша! Пытался обнять меня при муже!
— Тебя возмущает только то, что при муже? А так — ты бы не против? засмеялась Таня.
— Не очень! После всех неурядиц, после того, как неимоверное количество людей пыталось сотворить со мной какую-нибудь гадость… Увидеть знакомое, почти родное лицо — счастье.
— А Игорь? Игорь как отреагировал?
— Отнесся с пониманием вроде. Временно обуздал свою обычную ревность.
— Сто лет с ним не виделась, — вспомнила Таня.
— С Игорем? — изумилась Олеся. — Ты ведь только что…
— Нет, с Димой. Он все так же хорош собой?
— Угу. Красив и монументален, как статуя Свободы. И очень горяч. А знаешь, пока меня не было, в город приехала известная московская журналистка. Из газеты «М-Репортер». Мне о ней рассказали папа, Игорь и Никитишна. Никитишна назвала ее «жуткой девицей». А папа сказал — очень красивая девушка. И бойкая.
— Они в Москве все бойкие.
В комнату заглянула умиротворенная Никитишна.
— Леся, тут к тебе одна особа пришла, — сказала Никитишна. Журналистка.
Милая женщина была настолько осчастливлена восстановлением обычного порядка вещей, что даже новое появление зловредной Маши Майской в квартире Шведова не вызвало у домработницы досады.
Машина командировка заканчивалась. Так Маша сама решила. Она бесцеремонно нагрянула в гости к Игорю — в надежде удовлетворить свою профессиональную любознательность и женское любопытство. Шведов был на работе — узнала, позвонив Элле Михайловне, — и Маша двинулась в путь.
— Буонджорно, девчата, — ласково сказала она. — Приходите в себя?
Олеся и Таня переглянулись.
— Олеся, как насчет интервью? Маша достала диктофон.
— Вот, ты еще не стала первой леди Шлимовска, а у тебя уже берут интервью, — сказала Таня.
— А почему это Олеся будет первой леди? Я думала, эта роль достанется жене Елесенко.
— Нет, Игорь победит! — уверенно ответила Татьяна. — С кем я ни общаюсь, все собираются голосовать за него.
— Просто ты общаешься с такими же несознательными индивидуумами, как ты сама. В плане возраста. А пенсионеры будут голосовать за Елесенко.
— Ладно, посмотрим, — не стала спорить Таня. — Я пойду. Вы тут занимайтесь своим интервью.
И она испарилась из комнаты раньше, чем Олеся успела ее остановить. Маша посмотрела на подопытную особь с кровожадной улыбкой гиены. Она любила в самом начале интервью треснуть собеседника по мозгам каким-нибудь страшным вопросом, чтобы все остальные ответы он выдавал уже на автопилоте, не сопротивляясь.
— Спишь с Димой Павловым? — с огоньком бессовестного и неприличного интереса в глазах осведомилась она.
Олеся совсем не годилась в первые леди — у той и мускул бы не дрогнул, и противная девица получила бы достойный отпор. А Олеся распахнула глаза, зарделась — словно ей действительно было чего стыдиться.
— Почему вы так со мной разговариваете? — возмутилась она.
Маша жестоко просчиталась. Бестактно препарировать собеседника можно перед телекамерами, где ему некуда деваться. Олеся была на своей территории и вольна в выборе — общаться с Машей или послать ее подальше. Она тут же отделилась от настырной журналистки пуленепробиваемым стеклом, замкнулась и радовала только односложными ответами. Было видно, что незамедлительно объявить Машу персоной нон грата ей не позволяет только хорошее воспитание и застенчивость.
Через полчаса мучений Маша Майская отступила на первоначальные позиции. Ей абсолютно ничего не удалось выведать у скрытной девчонки. А как хотелось узнать, где пропадала целых две недели дочь мэра!
— Я, наверное, пойду, — сказала она, выкладывая на поднос три абрикосовых косточки. За время безрезультатного интервью Маша, ни капли не смущаясь, смолотила плитку шоколада и три килограмма фруктов. Непонятно, куда столько вмещалось!
— Да-да! — горячо закивала Олеся. — Я сейчас буду кормить ребенка.
— Успеха! И привет мужу…
Недовольная Никитишна вернулась от входной двери.
— Вот наладилась к нам ходить, бесстыдница, — заявила она. — Чего ходить-то?
— Интервью у меня хотела взять, — объяснила Олеся.
Никитишна посмотрела на нее как на дурочку — с жалостью и затаенным вздохом. С высоты своего житейского опыта она догадывалась, что дело вовсе не в интервью, а в Игоре.
— Ну ясно! — кивнула она. — Валерочке сейчас дам пюре с цветной капустой. Сто пятьдесят грамм.
— Сто пятьдесят он не съест, — засомневалась Олеся. — Лучше дай сто. А то потом выбрасывать. Это же деньги!
Никитишна застыла в изумлении. Раньше Олеся никогда не задумывалась, что сколько стоит.
Глава 61
Их настойчивое дыхание Вадим ощутил еще на вокзале. Преследователи сопели в спину и шарили взглядами по фигуре экс-няньки. Должно быть, они были недостаточно профессиональны, как, впрочем, и он сам, если так быстро себя обнаружили. «Киевский след?» — подумал Вадим. Заказчики Подопригоры не забывают о блудном киллере? Или уже активизировался Платон, возмущенный неподчинением приказу и полным срывом операции?
Вадим сел в московский поезд. Соседкой по купе оказалась девица с та-а-ким бюстом, что Вадим на время забыл про свой эскорт. Женская грудь была той приманкой, на которую он появился молниеносно и беспрекословно. Кроме бюста, девица имела и другие выдающиеся качества — белокурую гриву и зеленые глаза. Когда Вадим появился в купе, она отложила в сторону газету «Уральская новь».
— Что, тоже поистратились? — спросила она.
— Я? — удивился ее проницательности Вадим. Ведь на самом деле поистратился. То есть остался без гонорара. Две недели охранял детеныша, а в награду — возможность получить пером в бок. Хотя бы дали медаль «Мать-героиня», что ли.
— Два дня в поезде — отвратительнее только молочная пенка, — сказала Маша. — Вас как величать, милый юноша?
— Кондрат, — представился Вадим. — А вы — Мария, — кивнул он в сторону оранжевого билета, который валялся на столе.
— Ах, какая наблюдательность! — воскликнула Маша. — Вы, случайно, не сыщик?
— Я патологоанатом, — скромно представился Вадим.
— Мне везет, — вздохнула Маша. — Сюда летела со специалистом по аллигаторам, обратно еду с Джеком Потрошителем. Ах, но как же мерзко! Тратить на дорогу двое суток вместо двух часов!
Маша выбилась из границ своего командировочного бюджета. Занять у Лео не удалось — американец сам подбирал последние крохи, громко возмущаясь низким курсом доллара. Маша на это ему отвечала, что за его вонючий доллар и так дают слишком много. Лео настаивал, что, будь курс доллара повыше, он бы и билет Маше купил на самолет, и в ресторан бы вводил напоследок. Подавись своим рестораном, заявила Мария, испытывая обиду за национальную валюту.
Лео проявил при расставании такую экспрессию, что окончательно превратил в руины квартиру своего друга. Только какая-то важная встреча помешала американцу оказаться сейчас рядом с Машей в купе. Он намеревался отправиться в Москву через пару дней.
— Вы без ума от моего бюста, — заметила Маша очевидную истину. — Не переусердствуйте, а то возьму деньги за осмотр. Неужели так сильно нравится?
Вадим мечтательно улыбнулся в ответ.
— Я, конечно, вас понимаю, но не могли бы вы на пару минут сгинуть из купе? Я хочу переодеться.
Покидать убежище не входило в планы Вадима. Он собирался доехать до какого-нибудь полустанка и удрать от преследователей через окно. Но зеленоглазая девица с бюстом выбила его из колеи. С ней ему не хотелось спорить.
Вадим вышел, и дверь за ним захлопнулась. Боковым зрением он заметил приближающуюся к нему фигуру. Вадим напрягся и ринулся прочь. Погоня была короткой, но увлекательной. В прокуренном тамбуре его настигли двое громил, прижали к стене, скрутили. «Моя очередь», — понял Вадим, чувствуя, как мягко втиснулся в него нож. Глаза одного из убийц были в десяти сантиметрах напротив, и в них застыло холодное любопытство. Вадим, когда убивал, смотрел на жертву так же — полуравнодушно, полузаинтересованно…
