Лорел Гамильтон - Голубая луна (перевод Б Левина)
Черри подошла сзади и стала массировать ему плечи.
- Никогда не перестаю поражаться, как мы быстро исцеляемся.
Я хотела убрать руку - просто потому, что Черри тоже его сейчас трогала. Мне удалось заставить себя не снимать руку с раны, но я перестала ее исследовать - просто касалась, и это все, чего я смогла от себя добиться.
- Мышцы сводит иногда, когда заживают раны, - пояснила Черри. - Вокруг раны возникают спазмы, будто мускулы не успевают за скоростью заживления.
Я медленно убрала руку и стала смотреть, как Черри массирует плечи Зейна. Натэниел ткнулся носом мне в ногу, завел на меня глаза. Я не отодвинулась, и он это воспринял как позволение положить голову мне на бедро и устроился с довольным вздохом.
Зейн перевернулся на спину по другую сторону от меня, не трогая, но глядя на меня очень внимательными глазами.
Черри осталась сидеть в изножье кровати, тоже глядя мне в лицо. Все они смотрели так, будто я - центр их мира. Я видала, как собаки так глядят на хозяев во время дрессировки или испытания. Для собак это нормально, а в людях это нервирует. Я никогда не заводила собаку, потому что не считала себя достаточно ответственной для этого. А теперь у меня откуда ни возьмись три леопарда-оборотня, и я точно знаю, что недостаточно ответственна для такой обязанности.
Я положила руку на теплые волосы Натэниела. Зейн вытянулся во весь свой шестифутовый рост, потянулся, выгнув спину, как огромный кот. Я засмеялась:
- А мне что делать? Почесать тебе животик? Засмеялись все, даже Натэниел. Я поняла, и это было потрясением, что впервые слышу, как он смеется. Молодо и весело, как школьник. Он лежит голый, со следами когтей на заднице, и смеется, положив голову мне на колени, счастливым смехом.
Мне это было и приятно слышать, и тревожно. Они хотели, чтобы я стала их семьей, их домом. Потому что именно это и есть работа Ульфрика, а Нимир-ра или Нимир-радж, если он мужчина, - эквивалент Ульфрика. Странно, но у них, кажется, не было эквивалента главной волчицы у вервольфов. Сексизм? Или какие-то потусторонние тайны, которых я еще не поняла? Надо будет потом у Ричарда спросить.
- Ребята, мне надо идти мыться.
- Мы можем помочь, - сказал Зейн и лизнул мне руку. Тут же скривился: - Вкус пота я люблю, но гравийная крошка и пыль...
Натэниел тоже приподнял голову и лизнул другую руку. Длинным медленным движением прошелся по ней его язык.
- А мне пыль не мешает, - сказал он тихим низким голосом.
Я слезла с кровати - медленно и спокойно. Меня не затошнило, я не вскрикнула. Очень спокойно и с очень большим облегчением я встала на пол. На кровати вдруг стало как-то слишком людно.
- Спасибо, но меня вполне устроит ванна. На звонки отвечайте только по этому телефону, возле кровати, и дверь не открывайте никому, кроме доктора Патрика.
- Есть, капитан! - ответил Зейн.
Я сунула "файрстар" спереди под джинсы и взяла свой саквояж. В дверях я оглянулась на них троих. Зейн лежал рядом с Натэниелом, приподнявшись на локте, одной рукой касаясь спины Натэниела. Черри свернулась в изножье кровати и водила рукой вверх-вниз по бедру Натэниела. Либо простыня соскользнула, либо Черри сама ее сдвинула. Ничего сексуального на их лицах не было - по крайней мере явного.
С виду это казалось вводной сценой порнофильма, но я твердо знала: когда я выйду, ничего не изменится. Не было в них предвкушения, нетерпения, чтобы я ушла и оставила их одних. Они провожали меня глазами, а друг друга трогали для успокоения, не для секса. Это мне было неловко, а не им.
- Ты прости, что я ушел с Майрой, - сказал вдруг Натэниел.
Я остановилась.
- Ты уже большой мальчик, Натэниел. У тебя было полное право найти себе партнера, ты только плохо выбрал.
Зейн стал поглаживать Натэниела по спине, как гладят собак. Натэниел наклонил голову, спрятав лицо за волной волос.
- Я думал, ты будешь моей госпожой, моей верхушкой. Я долго думал, что ты поняла игру. Что ты велишь мне ни с кем не иметь секса. Я так хорошо себя вел, я даже сам себя не трогал.
Я открыла рот, закрыла рот, снова, открыла, но сказать ни черта не могла.
- Когда ты наконец дала бы мне разрешение заняться с тобой сексом, то пусть это даже была бы примитивная ваниль. Ожидание, напряжение, разжигание - этого было бы достаточно, чтобы даже ваниль пошла бы.
Я наконец обрела голос:
- Я не знаю, что такое ваниль, Натэниел.
- Обычный секс, - сказал Зейн. - Как у всех.
Я покачала головой:
- Как бы там ни было, я с тобой не играю, Натэниел. И никогда этого делать не буду.
Он глянул на меня чуть искоса, будто не хотел показывать лицо.
- Теперь я знаю. В этой поездке я понял, что ты даже не знала про игру, в которую мы играли. Ты меня не дразнишь. Ты просто обо мне не думаешь.
Последние слова прозвучали жалостно, но тут уж я ничего сделать не могла.
- Я все время перед тобой извиняюсь, Натэниел. И в половине случаев даже не знаю, за что.
- Не понимаю, как ты можешь быть Нимир-ра и не быть мне верхушкой, но знаю, что для тебя это две отдельные вещи. А Габриэль их не разделял.
- Что такое верхушка? - спросила я.
И снова ответил Зейн:
- Доминант, принимающий покорность Натэниела. Подчиненный называется подстилкой.
Ага.
- Я не Габриэль.
Натэниел рассмеялся, но не весело.
- Ты не рассердишься, если я тебе скажу, что иногда об этом жалею?
Я заморгала:
- Рассердиться не рассержусь, но ты меня чертовски озадачил, Натэниел. Я знаю, что мне полагается о тебе заботиться, но не знаю, как.
Он был вроде экзотического ручного зверя, полученного в подарок, а инструкции в коробке не оказалось.
Он лег на подушку, повернув голову, чтобы видеть меня.
- Я ушел с Майрой, когда понял, что тебя для меня нет.
- Я для тебя есть, Натэниел, но не в этом смысле.
- Не пора ли тебе сказать, что мы можем остаться друзьями?
Он засмеялся, но горько.
- Тебе не друг нужен, Натэниел, а опекун.
- Я думал, что ты собираешься быть моим опекуном.
Я поглядела на Черри и Зейна:
- А вы что скажете, ребята?
- Натэниел из нас самый... - Черри замялась, подыскивая слова, сломленный. Габриэль и Райна очень постарались, чтобы мы стали подстилками, только на это нас и натаскивали. Они всегда были верхушками, всегда, но Натэниел...
Она пожала плечами.
Я поняла, что она хочет сказать. Натэниел из них самый слабый, самый нуждающийся в заботе.
Поставив саквояж у стены, я опустилась возле кровати на колени и отвела волосы с лица Натэниела.
- Мы все для тебя есть, Натэниел. Мы - твоя семья, твой народ. Мы будем о тебе заботиться. Я буду.
Его глаза наполнились слезами:
- Но иметь меня ты не будешь.
Я встала, глубоко вздохнув:
- Нет, Натэниел, иметь тебя я не буду.
Покачав головой, я подняла саквояж. Все, больше я за один день ничего не могу сделать. Если Марианна этим уроком будет недовольна, пусть себе идет подальше. Может, секс здесь и не должен был подразумеваться, но при том обращении, которому подвергали леопардов Габриэль и Райна, секс все время вылезал наверх. Мне даже не хотелось думать, какое решение этой проблемы Марианна может предложить.
Глава 39
Горячая вода кончилась раньше, чем наполнилась ванна, но мне было все равно. В тесной ванной комнате было и без того жарко, и мысль о горячей ванне не привлекала. Единственное окно было высоко под потолком, и если мыться осторожно, я в нем мелькать не буду. Поэтому я оставила окно открытым, даже шторы не задернула, готовая обрадоваться любому случайному ветерку, и погрузилась в теплую воду без единого пузырька пены. Был только кусок мыла и недогоревшая свечка возле крана. "Файрстар" я положила на уголок ванны, где была моя голова. Попыталась пристроить браунинг, но из-за слишком больших размеров он все норовил соскользнуть в воду.
Я совсем погрузилась в воду и полоскала волосы, когда дверь с треском распахнулась. Я вынырнула, отплевываясь, нашаривая пистолет, и наставила его раньше, чем сумела увидеть, кто там ворвался. Если бы даже я видела, то все равно в этом не было смысла.
В дверях стояла женщина. Маленькая, почти с меня ростом, она тем не менее, казалось, заполнила собой все помещение. Волосы у нее были длинные, каштановые. Челку она не подстригала, и волосы, утончаясь, рассыпались по ее лицу вуалью ниже носа. У них был еле заметный синий оттенок. Одета была женщина в джинсовую безрукавку, и голая мускулистая рука с татуировкой держала дверь, которая рвалась обратно, ударившись о стену. В другой ситуации я бы не приняла эту женщину всерьез, если бы не клубы силы, которые исходили от нее. Выглядела она так, будто шла в какой-то панк-байкерский бар и заблудилась. А ощущалась она как ветер из пасти адовой, горячий и враждебный.
Слишком много силы для столь тесной ванной комнаты. Такое было чувство, что вода в ванне закипела. Пистолет я держала ровно, наставив ей в грудь. Наверное, только это задержало ее в дверях. А на лице ее читалась чистейшая ярость.
