Николай Стародымов - Тринадцатый сын Сатаны
— Надо, — согласился ошарашенный Вострецов.
— Пошли, — приглашающе повел рукой Валентин.
Сказать, что Вадим откликнулся на это приглашение без колебаний, было бы нечестно. Он откровенно запнулся. И Валентин понял его заминку.
— Идем-идем, не бойся, — сказал он негромко и мирно, легко переходя на «ты». — Тебе ничего не грозит, не бойся.
— Я и не боюсь, — банально огрызнулся Вадим.
После этой фразы отступать было уже поздно.
— И, кстати, хочу тебя на всякий случай предупредить, чтобы ты не делал глупостей, — по-доброму, мягко добавил Валентин. — А то еще попытаешься милицию или охрану звать… Я-то тут свой, так что уйду легко и без проблем, а тебя задержат… И у тебя будет единственный результат — со мной поговорить не сможешь.
…Комнатенка, в которую Валентин привел следователя, была совсем небольшой. Типичная подсобка, оклеенная картинками, календарями и плакатами, со стареньким телевизором в углу на видавшем виды холодильнике, с неопрятной электроплиткой на табуретке… В общем, подсобка — и этим все сказано.
— Садись, — кивнул Валентин на потрепанный стул, придвинутый к столику.
Картинка складывалась из разряда сюрреализма. Преступник, которого вычислили и к которому заявился разыскавший его сотрудник правоохранительных органов, тихо и мирно приглашает пришедшего примостить свой зад на потертый дерматин.
— Ты что-нибудь дернешь? — театр абсурда продолжался. — Водочки налить?
В данной ситуации отказываться было бы уже не по правилам.
— А ты? — тем не менее попытался увильнуть от принятия решения Вадим.
Почему-то он вспомнил Максимчука: как бы тот поступил в такой ситуации?
— А то как же, — откровенно улыбнулся хозяин коморки. — Буду обязательно. Хотя бы уже потому, что неизвестно, удастся ли мне еще когда-нибудь в обозримом будущем приложиться к этому зелью.
Он открыл холодильник. Лампочка внутри не зажглась — то ли перегорела, то ли агрегат вообще не работал. Да и охлаждать там было особенно нечего — на решетчатых полках виднелись лишь пара пакетов молока, да одиноко возлежала круглая упаковка плавленых сырков.
Початую бутылку дешевой водки Валентин достал из ниши в дверце.
— Водку, конечно, для такого гостя можно было бы приготовить и получше, да только я тебя сегодня не ждал, а коллеги не поймут, если я буду здесь держать «Смирновскую» или «Абсолют»… Да и с закуской плоховато, — проинформировал он гостя. — Ну да для разговора это не помеха. Я правильно рассуждаю?
— Да.
Не понимая, что происходит, Вадим чувствовал себя не в своей тарелке. А потому и отвечал односложно. Ну а Валентин продолжал говорить. Рассудительно, спокойно, откровенно — или же делая вид, что говорит откровенно.
— Знаешь, Вадик, честно говоря, вы меня даже немного удивили, что так быстро вычислили, — разговаривая, Валентин достал из висящего на стене шкафчика не слишком чистые стаканы, со звяканьем поставил их на стол. — Я, понятно, понимал, что рано или поздно кто-то из вас что-то поймет. Но так быстро… Я ведь добрался всего лишь до пятого… Удивили, что и говорить. Я-то думал, что вы сюда нагрянете только когда все это уже закончится…
Он свинтил пробку с бутылки, аккуратно набулькал в стаканы граммов по пятьдесят. Потом вопросительно взглянул на собеседника.
— Тебе, может, сразу побольше налить? Или как?
Вадим решительно помотал головой.
— Не-а, не надо.
— Ну, смотри… Да ты не дрейфь, Вадька, прав-слово. Ты же не относишься к тому дерьму, против которого я воюю, так что не боись.
— Я и не боюсь… — повторился Вострецов.
Да и что еще он мог сказать?
— Давай тогда…
Вадим проглотил водку, впился зубами в подсохший кусок хлеба. Валентин тут же протянул ему очищенный от фольги треугольник сырка.
— Так как же вы все-таки меня вычислили, Вадька? — с любопытством поинтересовался хозяин подсобки. — На чем я прокололся?
Вопрос был задан так, будто двое старинных приятелей обсуждали какую-то ошибку, допущенную одним из них в игре в преферанс. Вадим, не зная, как все будет складываться дальше, решил не раскрывать карты. Потому что у него на руках скопилось пока что негусто козырей, да и те, он понимал, были слишком дохленькие.
— На чем… Какая тебе разница, на чем? — попытался увильнуть он от ответа. — Главное, что прокололся.
— Ну что ж, что верно, то верно, — согласно кивнул Валентин и не стал настаивать на развитии темы. — Давай-ка еще дернем по капельке, а потом уже я буду отвечать на твои вопросы. Годится?
Если не можешь диктовать правила игры, лучше подчиниться тем, которые тебе навязывают. Вадим не помнил, чей это афоризм. Может, он его сам только что придумал, чтобы оправдать свое поведение. Это было неважно. Важно было то, что эта фраза вполне оправдывала его аморфную, чтобы не сказать амёбную, позицию.
— Годится.
Водка с бульканьем полилась в стаканы.
— Так вот, Вадька, как бы вы на меня ни вышли, ты не можешь не согласиться, что каждый из тех ублюдков, которых я спровадил на тот свет, заслуживал, чтобы его шлепнули. Не так?
С этим спорить было невозможно. Василий Ряднов, Ленька-Бык, наркоманы… За них у Вадима и в самом деле душа не болела.
— Но ведь это не тот путь, — тем не менее счел нужным заметить он.
— Это спорно, — философски хмыкнул убийца. — Если бы не я, они еще много дел понатворили бы, пока ты их за задницу взял бы… А может и не взял бы никогда. Так что все это спорно… Давай-ка еще по маленькой!
Вадим не отказался, хотя и чувствовал себя не слишком уютно. Хотя бы потому, что попросту пасовал перед этим человеком. А может, и наоборот, не отказался именно потому, что неуютно себя чувствовал…
— Но почему ты выбрал именно их? — задал он ключевой вопрос. — Почему именно этих, а не кого-нибудь другого? Ведь такого дерьма нынче вокруг…
Он махнул рукой. И снова бросил в рот обломок черствого хлеба.
— Ты прав, Вадька, — в голосе Валентина прорезались жесткие нотки. — Ты прав, именно их я выбрал не случайно. У меня с этой компашкой свои счеты… Впрочем, об этом я тебе, быть может, расскажу попозже. Сам понимаешь, не исключено, что мне нужно будет оправдываться, а значит главные аргументы лучше приберечь до лучших времен… Тебя еще что-нибудь интересует?
— Меня много чего интересует… Скажи, зачем ты всякий раз так сложно заманивал людей под убийство? Если уж ты решил с ними разделаться, проще было бы действовать как-то проще. Или ты преследовал какую-то цель?
— Естессно, — ухмыльнулся Валентин. — Главное ведь было не в том, чтобы просто шлепнуть этих шестерок, каждая из которых ничего из себя не представляет. Главное было напугать того главного, на которого я по-прежнему ориентируюсь. Он обязательно должен был понять, что в конце концов я доберусь и до него. Понимаешь, Вадька, просто убить человека, который заслуживает убийства, этого еще мало. Даже если заранее сказать ему, что его убьют… А вот если он сначала поймет, всей своей подлой шкурой прочувствует, что на него идет большая охота, когда до него, гада, дойдет, что идет охота не только на него, не только на отдельных людей его команды, а под удар поставлено все его дело, под угрозой оказываются самые важные для него дела, самые дорогие люди — вот тогда этот человек испытает самый настоящий ужас. Понимаешь, Вадик, каждый из нас знает, что рано или поздно умрет. Каждого из нас закопают и каждый из нас превратится в перегной. Но мы из-за этого ежедневно не рыдаем и не рвем на себе волосы — потому что это неизбежность, с которой мы смирились еще в детстве. Каждый знает, что оставляет на этом свете некий след — детей, дело… Но отбери у человека этот след — вот тогда для него наступит подлинный кошмар. Есть, конечно, люди, которым все по барабану, что будет после него, да только таких ведь единицы… Согласен?
Вадим неопределенно пожал плечами. Он о подобных вещах особенно не задумывался. Хотя… Хотя, конечно, хотелось бы, чтобы со временем в учебниках криминалистики появилось упоминание о том, что именно он, В. Вострецов, раскрутил некое дело, которое… и так далее. И с другой стороны, крайне неприятно было бы узнать, что у него не будет детей, причем, не просто детей, а именно сына, который носил бы его фамилию и потом когда-нибудь рассказывал своим внукам про дедушку Вадима, который сколько-то десятилетий назад ловил жуликов и других преступников…
Так что Валентин, похоже, был в чем-то прав. Человек должен жить так, чтобы на старости лет сказать себе и собравшимся у его смертного одра домочадцам, что жизнь он прожил не зря.
Чтой-то меня сегодня так на афоризмы потянуло!
— Наверное, ты прав, — не слишком уверенно согласился он. — Только я пока не очень понимаю…
— Сейчас поймешь, — успокоил Валентин. — Я хочу, чтобы главная скотина, которая стоит во главе всей этой камарильи, чтобы этот гад ощутил ужас не от перспективы собственной смерти, а от осознания, что он не просто сдохнет, а вместе с ним, может, чуть позже, но рухнет, распадется на атомы, расползется и растворится все, над созданием чего он вкалывал всю жизнь. Он должен понять, что не будет счастья женщине, которую он любил и любит. Он должен ужаснуться от того, что его больную дочь, которую он очень любит, вышвырнут на улицу из прекрасной клиники…
