Фридрих Незнанский - Кровная месть
— Рад за вас. Вы там небось каждое воскресенье на море ездите купаться?
— Да, случается,— пробормотал Деменок.— Но я вас вот почему беспокою, Александр Борисович. Помните дело капитана Ратникова?
Еще бы я забыл!
— Конечно, помню, а что?
— Дело в том, что жена капитана Ратникова, Нина, сейчас находится в Москве. Вы не против, если я дам ей ваш телефон?
Я не смог сразу вспомнить, какую роль в истории играла Нина Ратникова.
— Погодите, — вспомнил я наконец. — Но она же сумасшедшая!
— Не совсем, — Деменок смутился. — Мне кажется, она в полном порядке. Она узнала от меня, что вы продолжаете расследование, и очень заинтересовалась.
— Ладно, — сказал я, — пусть звонит.
Мы еще обменялись дежурными фразами, и он положил трубку, а я немедленно заснул.
А рано утром меня снова разбудил телефонный звонок, и спокойный голос Кости Меркулова произнес:
— Саша, если тебе не трудно, подъезжай к семи часам на нашу бензоколонку.
— Есть, — я тут же стал одеваться.
Хотя мне очень хотелось спать, но свидание с Костей, да еще столь конспиративно обставленное, было явлением чрезвычайно бодрящим, так что, уже заводя машину, я был бодр и свеж, готовый к самым крутым поворотам судьбы.
Несмотря на раннее утро, на заправке выстроился хвост, потому что ожидалось новое подорожание бензина и люди спешили к нему подготовиться. Я тоже стал в очередь, достал залежавшийся в отделении для перчаток детектив и принялся перечитывать его в десятый раз, удивляясь бестолковости следователей. Костя появился минут в десять восьмого, постучал в окно машины, и я ему открыл.
— Приятная погода, не правда ли? — сказал я, пожимая ему руку.
— Ну да, — сказал он. — Чудная погода. Извини, я опоздал не по своей вине.
— Перестрелка задержала? — спросил я. — В чем дело, Костя, что за конспирация? Мы опять под колпаком у Мюллера?
Костя хмыкнул и покачал головой:
— Знаешь, что я недавно узнал? Оказывается, деятельность нашей президентской комиссии стоит отдельным пунктом в плане «Народной воли». Как тебе это нравится?
Я помолчал, соображая.
— Ну, — спросил я наконец, — и давно вы работаете на «Народную совесть», Константин Дмитриевич?
— Понимаешь, это сплошная провокация, — заговорил он возмущенно. — Мы покупаемся на это все как слепые котята. Я уже перестал понимать, с кем мы боремся и за что.
— Письма с предложениями, — вспомнил я, — это ваших рук дело?
— Какие письма? — не понял он.
Я достал из нагрудного кармана письмо от СНС и протянул ему. Он прочитал, усмехнулся и качнул головой.
— Наши орлы, — сказал он. — Как ты понимаешь, я к этому не причастен.
— Ты позвал меня, чтоб поплакаться в жилетку? — спросил я.
— Я позвал тебя, чтобы ввести в курс дела. Эта «Народная воля» оказалась совсем не тем, что мы думали. Это проект с управлением общественным сознанием, тут нет сомнений, но направление его вовсе не реваншистское. На начальных стадиях этот проект проходил экспертизу в самых крутых западных исследовательских центрах.
— Значит, надо прекращать следствие по всем делам? — спросил я.
— В руководстве проекта сменилось уже третье поколение,— продолжал Костя вдохновенно.— А начиналось все еще с подачи товарища Андропова. Знаешь, какая основная проблема стоит перед человечеством?
— Не сойти с ума, — предположил я.
— Разумные потребности, — сказал Костя. — Нам нужно общество с разумными потребностями. Иначе планета не проживет и сотни лет.
— Если хочешь знать, — сказал я, — у меня крайне разумные потребности.
— Прекрасно, — сказал он. — Ты проходишь тест. В общем, нам прививают разумные потребности, ты понял?
— И для этого убивают вредных элементов, живущих неразумно, — догадался я.
— Вероятно, — вздохнул он. — В общем, ты понял, сейчас эта самая «Народная совесть» начинает легализоваться.
— Откуда ты все это узнал? — спросил я. — Вы что, таки вышли на переговоры?
— Нет, — сказал Костя, — но у нас появился толковый консультант, полковник КГБ Александр Александрович Рогозин. Он работал с Синюхиным, знал Даниленко. Он из первого поколения «Народной совести», обеспечивал как раз ее международное звучание. Если ему верить, то это уже не «Народная совесть», а международная.
— Почему же тогда были убиты и Синюхин, и Даниленко, и Собко?
— Смена поколений, — сказал Костя. Я перевел дыхание.
— Хорошо, — сказал я, — а мне-то что делать? Мы начали широкую облаву на Бэби, с тем чтобы через него выйти на «Народный суд», а что же теперь? Вы с ними уже сговорились, да?
— Ни с кем я не сговаривался, — буркнул Костя. — Я позвал тебя для того, чтобы объяснить, что деятельность нашей комиссии контролируется этой самой «Народной совестью». Я же со своей стороны, как ведущий работник Генеральной прокуратуры, нахожу в их деятельности массу противозаконных действий и не могу это обстоятельство игнорировать. Вот я и призываю тебя мобилизовать все силы для продолжения работы в крайне сложных обстоятельствах. Запомни, они следят за тобой во все глаза. Знаешь почему?
— Почему?
— Им нужен Бэби.
Я удивленно повернулся к нему.
— Бэби? Наш Бэби? Разве они не считают его убитым?
— А разве вы сами не доказали, что Люсина и Лихоносова убил именно Бэби? Думаете, они не в курсе? Теперь они ждут результатов вашей облавы с большим нетерпением, чем вы сами.
— Зачем им Бэби?
— Подумай сам, Саша, — сказал Костя. — Феликс Даниленко покончил с собой, его бывший заместитель и друг Лихоносов убит рукой Бэби. Компьютер Феликса Даниленко похищают прямо из лаборатории Генеральной прокуратуры — это до сих пор ничего тебе не говорит?
Я задумчиво кивнул.
— Значит, Бэби был человеком Даниленко?
— Вот именно.
— И у него может находиться ключ к компьютерной программе?
— Правильно, — похвалил Костя. — Вот почему им и нужен Бэби.
Я тяжело вздохнул.
— Надо же, как все сходится на этом Бэби, — сказал я. — А он, бедолага, наверное, и не знает, как он всем нужен.
— Теперь вопрос в том, кто первым до него доберется, — сказал Костя. — И первыми в этом случае должны быть мы, Саша. Ты понял?
Я развел руками и сказал:
— Надо, так сделаем.
Я подвез его к остановке автобуса, и мы распрощались, договорившись связываться не прямо, а через своих родных. Костя выглядел очень уставшим, хотя и улыбался мне напоследок, передавая приветы всем знакомым. Я развернулся на шоссе и поехал в прокуратуру.
День начинался с совещания у Пархоменко, где тот полчаса рассказывал о состоянии правоохранительной деятельности в Красноярском крае, где побывал недавно в трехдневной командировке. Судя по его словам, все там было в этом плане удручающим, но на предложение отправиться туда с помощью откликнулся лишь Лаврик Гехт, сам только что вернувшийся с Урала. Пархоменко предложил Лаврику собрать группу и отправляться, тем более что ситуацию в крае Лаврик знал прекрасно, бывал там неоднократно и мысли на этот счет имел самые смелые.
— А поехали с нами, Саша, — предложил он мне. — Я тебе там такие места покажу — ахнешь.
— В другой раз, — пообещал я.
Я успел рассказать ребятам про разговор с Меркуловым, и мы даже успели прикинуть варианты возможного развития событий, а в десять ко мне привезли Тверитина, и мы около часа с ним беседовали на самые разные темы, кроме той, которая была нужна. Когда дело касалось капитана Ратникова, Тверитин замолкал, бычился и начинал тяжело сопеть.
— Зачем вы детей-то трогали? — спрашивал его я, пытаясь зайти с этого конца. — Дети-то что могли знать?
Он молчал и сопел.
В общем, кроме краткого, но содержательного рассказа об армяно-азербайджанской войне, я из него ничего не вытянул. Я отправил его обратно в тюрьму, а сам поднялся к себе в кабинет.
— Вот он,— сказал Лаврик в трубку телефона и позвал: — Саша, это тебя.
Я взял трубку и услышал женский голос:
— Александр Борисович? Здравствуйте. Это с вами Нина Ратникова говорит, жена капитана Ратникова. Вам Деменок не звонил?
— Ага, звонил,— вспомнил я.— Здравствуйте, Нина. Чем я могу вам помочь?
— Мне сказали, что дело об убийстве моего мужа не закрыто. Вы не могли бы мне рассказать, что там и как?
— Заходите, — сказал я. — Поговорим.
Лаврик мне подмигнул и расплылся в улыбке. Он считал меня сердцеедом и тайно завидовал.
— Когда можно зайти? — спросила вдова.
Мне не очень-то хотелось с ней беседовать, но, вспоминая о том, что ей довелось пережить, я не мог не испытывать к ней чувства жалости.
— Да прямо сейчас и заходите, — предложил я. — Я выпишу вам пропуск.
