Елена Арсеньева - Бабочки Креза. Камень богини любви (сборник)
Итак, матушка Виртанен утром сообщила, что ко мне явился городовой. В ее глазах были печаль и жалость.
Я вышел в горницу. Городовой принес мне из полиции бумагу, которая меня оповещала, что по распоряжению губернатора я должен покинуть город в двадцать четыре часа.
Первая мысль была: губернатор отдал распоряжение относительно театрального режиссера… прежде он не вмешивался в дела театра… значит, и Эльвира Михайловна против меня!
Дурак, что я навоображал себе, о чем мечтал?!
Уверенность в ее безразличии и равнодушии была едва ли не страшней, чем потеря прекрасной работы, предстоящая разлука с театром… В первый момент я вовсе ошалел и растерялся, затем взял себя в руки и отправился наносить визиты тем членам театрального Общества, которые были ко мне расположены. Я просил, чтобы мне позволили не покидать Петрозаводск в течение двадцати четырех часов, а отложили бы высылку до весны: было так страшно повторить долгий зимний путь на лошадях!
К вечеру стало известно, что ходатайство мое увенчалось успехом. Мне разрешено было подождать месяц. Но о работе в театре не было и речи.
Тяжко прошел этот месяц. Я скучал без театра, а он — без меня. Постановки были приостановлены — ходили слухи, что ее превосходительство больна, а без ее распоряжения никто здесь и пальцем не смел шевельнуть. С Васильевым и Лизой мы почти не расставались, да и Карнович, который раньше меня недолюбливал, теперь, когда я должен был уехать, смягчился ко мне и показал себя весьма приятным человеком. Ему и принадлежала мысль, что как режиссер я лучше, чем как актер, что у меня много интересных постановочных идей, поэтому именно по этому пути я должен буду идти впредь. Его поддержали Васильев и Лиза. Васильев просил впредь считать его актером моей будущей труппы и клялся, что после окончания срока его ссылки он почтет за счастье к ней присоединиться. Договорились, что, собрав труппу и найдя место для работы, я сообщу об этом ему и он приедет сразу, как получит право вольного перемещения по России.
С Лизой же дела обстояли так: я сделал предложение, она его приняла, но ехать со мной не могла, не пускали родители. Мне предстояло уехать первым пароходом, а она должна была тайно бежать со вторым. Васильев обещал помочь.
До моего отъезда оставалось два дня, все вещи были собраны, как вдруг поздно вечером в окошко горницы постучали. Матушка Виртанен вышла на крыльцо и вскоре воротилась с изумленным выражением лица. Я тоже изумился, потому что не считал, что невозмутимые финны и карелы способны на такую мимическую игру. Она подала мне свернутый и запечатанный лист, на котором было написано мое имя.
Я разглядывал письмо. Оно было подписано печатными буквами, почерк показался мне изменен. Бумага простая, на такой бумаге мы перебеливали свои роли.
— Отчего вы так удивлены, матушка Виртанен? — спросил я. — Вы знаете, кто это написал?
— Я неграмотна, poju, сынок, — степенно ответила она. — Но я знаю, кто принесэто письмо!
— Кто же? — спросил я, и сердце мое почему-то замерло.
Матушка Виртанен покраснела так, как не может покраснеть семидесятилетняя старушка, если не взволнована до последней степени.
— Его принесла Синикки! — прошептала она срывающимся голосом.
Синикки?! Вот это действительно удивительно! Какое отношение ко мне имеет эта несчастная красавица? И разве она умеет так хорошо и правильно писать по-русски?
Матушка Виртанен, которой изменила национальная сдержанность и которая была вне себя от любопытства, смотрела на меня во все глаза, явно ожидая, что я немедля распечатаю письмо и ознакомлю ее с его содержимым.
Не тут-то было! Синикки своим приходом и так уже сделала меня персонажем местных сплетен, пожар которых вспыхнет завтра же с самого раннего утра. Поэтому я ушел к себе, заперся и только там развернул письмо. И меня как молнией ударило, когда я увидел знакомый — сколько раз видел роли, этой рукою переписанные! — почерк Эльвиры Михайловны…
«Как получите письмо, приходите в театр, мне нужно с Вами поговорить».
Наши дни
Алёна довольно долго бродила по залу, высматривая Константина, но его что-то нигде не было видно. Она даже рискнула сунуть нос в ту дверь с надписью «Служебный вход», возле которой она однажды подслушала некий интересный разговор, однако была остановлена строгим окликом:
— Вам чего, женщина?!
Алёна испуганно отпрянула от двери. Тоненькая и очень строгая девочка в форменной красной рубахе смотрела на нее, придерживая пальцем на переносице очки с толстенными стеклами. Судя по бейджику, девочку звали Ира.
— Я ищу Константина.
— Константина? — Ира подняла тоненькие бровки. — Да вот же он.
Алёна покачала головой, глядя на высоченного горбоносого брюнета:
— Это Константин? Да ну? Нет, мне нужен другой Константин, он… не столь высокий и… не столь заметный, скажем так.
— А, — усмехнулась Ира, — значит, вам нужен Константин Марков. Его нет. И не будет. Он уволился вчера.
— Как уволился?!
— Ну как увольняются? — пожала Ира плечами. — Написал заявление, сдал форму, бейджик, забрал из своего шкафчика кружку, полотенце и сандалеты — и ушел.
— Понятно, — растерянно протянула Алёна.
— А вам он зачем? Может, я могу помочь? — предложила Ира.
— Да ничего особенного, мне нужны были пылесборники для «Самсунга», а Константин…
— При чем тут Константин? — возмутилась Ира. — Любой продаст вам пылесборники, хоть бы и я. У вас какой номер модели? А впрочем, у нас есть универсальные, для всех проходят.
Алёна усмехнулась. Это было похоже на пароль и отзыв в какой-то игре. Но теперь игра закончена, потому что Константин исчез. След оборвался. К чему? И был ли он вообще?
Она вспомнила отпечатки огромных ног человека с белыми глазами. Вот это след, это да! А след Константина — такой же невыразительный и блеклый, как он сам, и куда он вел, неведомо, но оборвала его, очень может быть, сама Алёна, когда жестом фокусника, вернее, карточного шулера, выбросила из рукава козырную карту — злосчастный браслет.
— Спасибо, Ира, — сказала она. — Я, кажется, кошелек забыла. В другой раз. Извините…
Алёна невесело побрела к выходу, не обращая ни малейшего внимания на хиты продаж, как вдруг ее негромко окликнули:
— Подождите! Вы Костю спрашивали?
Алёна обернулась и увидела невысокого широкоплечего парня, очень напоминавшего оживший гриб-боровик, таким крепеньким и коротеньким он был. «Гриб-боровик», судя по бейджику, носил имя Виталий.
— Да, я. Здравствуйте.
— Здрасьте, — кивнул Виталий. — Костя уволился.
— Мне уже сообщили. А вы не знаете, где он те…
— Он вам просил вот это передать, — перебил Виталий и протянул Алёне фирменный конверт с отпечатанным названием «Видео» и написанной от руки большой буквой А.
Алёна изумленно уставилась на конверт. Просто непостижимо — чтобы Константин знал ее имя и оставил ей записку!
— Спасибо, — ошарашенно пробормотала она, беря конверт. — А вы не знаете, он просто уволился, ну, в свободное плавание, или на другую работу уже перешел?
— Сказал, что уезжает куда-то.
— Уезжает? Когда?
— Да фиг его знает. Может, уже уехал.
— А вы не знаете…
— Да он, наверное, все в письме написал, — нетерпеливо сказал Виталий. — Или это… а может, это вовсе не вам письмо?!
И он сделал движение забрать конверт.
Алёна проворно убрала руку за спину.
— Вас как зовут? — подозрительно спросил Виталий.
— Алёна, — честно призналась наша героиня, и недобрая морщинка, возникшая между бровями Виталия, тотчас разгладилась.
— Ну да, тогда все в порядке, на букву А, — кивнул он.
— Слушайте, Виталий, а вы не знаете адрес Константина?
— А может, он его в письме написал?
Алёна кивнула и надорвала конверт. Вытащила листок, развернула…
«ПРОПАДИТЕ ВЫ ВСЕ ПРОПАДОМ, СУКИ ГРЕБАНЫЕ…» — крупными буквами было написано посреди листка. А потом что-то помельче и не вполне разборчиво, но Алёна ничего больше прочесть не успела, потому что Виталий с любопытством вытянул шею, и она быстро опустила листок.
— Нет, там адреса нет, — сказала она растерянно, мучительно соображая, что вообще имеется в виду в этой фразочке, и если даже Константин Марков так возненавидел ее, чтобы крыть без всякой артподготовки матом, почему называет ее во множественном числе?! Ладно, об этом потом, сейчас надо каким-то образом опять стать на след… Впрочем, умение лихо врать Алёну никогда не подводило. — А он… понимаете, Костя брал у меня книжки — очень ценные, очень редкие, очень дорогие, да так и не вернул. И в записке о них ни слова.
— По язычеству по какому-нибудь книжки небось? — сказал Виталий.
