Александр Волков - Два брата
Заводы Норчепинга стали военной добычей русских.
Казаки Апраксина появились в десяти верстах от Стокгольма.
Казаки на своих низеньких, выносливых лошаденках снискали славу неуловимых и неуязвимых воинов; перед большими шведскими силами они рассеивались, как дым, но вдруг появлялись с тыла и уничтожали шведские отряды. Шведское правительство растерялось, но получило неожиданную поддержку от Англии: адмирал Норрис с большим флотом появился в Балтийском море. Это было прямое предательство по отношению к России, державе, связанной с Англией союзным договором. Великобританские министры думали, что вид мощного флота, крейсирующего вблизи русских берегов, толкнет Россию на уступки в шведском вопросе.
Царь понял действия англичан как прямую угрозу. 7 июля он послал адмиралу Норрису письмо и потребовал объявить письменно, с какими намерениями явился Норрис так неожиданно, без предварительного соглашения и даже без уведомления:
«Ежели не обнадежите, но приблизитесь со своею эскадрой к нашему флоту или землям, то мы принуждены будем то молчание ваше принять за знак противности и злого намерения против нас и примем свои надлежащие меры по воинскому резону.
Пребываем в прочем к вам, господин адмирал, склонный приятель».
Боевой задор почтенного адмирала падал по мере сближения двух флотов. На запрос царя Норрис ответил кисло-сладким письмом. Он заявил, что прибыл только для оказания покровительства английскому купечеству (которого и без того никто не трогал) и для утверждения согласия между союзниками. Норрис удивлялся, что царю это неизвестно. Он выражал лицемерную надежду, что его прибытие с флотом не нарушит добрых отношений между русским и английским дворами.
28 июля русский контр-адмирал Гордон узнал о предательских действиях короля Георга. Расточая русскому царю уверения в дружбе, Георг старался подкупить прусского короля. Он предлагал Фридриху-Вильгельму двести девяносто пять тысяч фунтов стерлингов за то, чтобы король вышел из Северного союза. В Лондоне шли споры о том, не следует ли послать в Балтийское море вторую эскадру, под командой адмирала Мигельса.
Обо всем этом стало известно царю, и его не могли обмануть лживые изъявления дружбы.
В следующем письме к царю Петру Норрис приоткрыл свои карты: он признал, что явился с флотом в Балтику не только для защиты английских подданных, но и для посредничества между Россией и Швецией, и чтобы «пособить и подкрепить такое посредничество», Норрис, явно превышая свои полномочия, предлагал русским прекратить враждебные действия против шведов.
Но настояния английского адмирала не оказали ни малейшего воздействия на твердую политику Петра: русский царь продолжал действовать так, как будто ни одного английского судна не было у русских берегов.
21 августа Петр прислал на Аланды приказ своим уполномоченным:
«Повелеваем вам быть на том конгрессе еще одну неделю для ожидания из Швеции прибытия назначенных от королевского величества министров. Но ежели шведские министры станут предлагать о мире с нами прежние свои кондиции, то вам тот конгресс разорвать и ехать с Аланда к нашему двору…»
Шведы на уступки не пошли: к этому побуждала их Англия.
Русская делегация выехала с Аландов.
Так закончился Аландский конгресс, длившийся около полутора лет.
Осенью русские войска покинули шведские берега. Кирилл Воскресенский за боевые подвиги был произведен в капитаны второго ранга и получил в командование фрегат. Адмиральский чин стал казаться Кириллу близким, достижимым.
Глава XXI
ТОРЖЕСТВО РУССКОГО УМЕЛЬЦА
Испытания порохов происходили в безветренный серенький зимний день. Посреди огромного плаца[222] одиноко торчала высокая мачта, расчерченная делениями, а возле нее была вертикально установлена медная мортирка. Около царя Петра стояли Меншиков, генерал-фельдцехмейстер Брюс, генерал-адмирал Апраксин и многие другие сановные зрители. Испытаниям этим царь придавал большое значение.
Поодаль толпился простой народ.
Чтобы простонародье не теснило знатную публику, плац был оцеплен солдатами того батальона, где служил Илья Марков.
Накануне Илья побывал у брата и знал, что Егору предстоит доказать превосходство русского умельца над иноземным мастером. Илья пренебрежительно отзывался о работе Егора над тростями, табакерками и прочими безделушками, но к его изысканиям по пороховому делу относился с уважением, понимая всю их важность.
Илья нетерпеливо ждал начала испытаний.
Егор Марков очень волновался. Но еще более был взволнован Елпидифор Кондратьич, которого буквально трясла дрожь. Ракитин уговаривал обоих:
— Егорша! Елпидифор Кондратьич! Ну что вы так растерялись? Чисто маленькие! Знаю я, что наши пороха верх возьмут!
— Это еще как сказать, — возразил Бушуев. — Немец — он тоже хитер…
— Немец хитер, а русский умен, — отрезал Иван Семеныч. — А хитрости супротив ума николи не выстоять!..
С другой стороны мачты сгруппировались иностранцы: Питер Шмит, его жена и несколько голландских купцов. Шмит бросал на русских враждебные взгляды и тихонько переговаривался с земляками.
Секретарь Петра, Алексей Васильевич Макаров, держал записную книжку и свинцовый карандаш: он должен был записывать результаты испытаний.
Пробные порции пороха были упакованы в маленькие мешочки. Надписи указывали сорт пороха, его количество и время изготовления. Мешочки были запломбированы правительственными комиссарами, приставленными три месяца назад к Маркову и Шмиту.
— Начинайте! — приказал Петр.
Первая очередь по жребию досталась Шмиту. Бросая гордые взгляды на соперника, пороховой мастер заложил первую порцию.
— Порох мелкий, ручной,[223] — объявил Шмит.
Раздался выстрел. Царь не спускал глаз с мачты.
— Восемьдесят пять футов. Запиши, Васильич! — приказал он Макарову.
Мушкетный порох поднял конус на семьдесят восемь футов, а пушечный — на семьдесят три.
Испытание проб, пролежавших два и три месяца, дали сравнительно отличающиеся друг от друга результаты. Петр был доволен.
— Изрядно! Изрядно! — повторял он, потирая руки.
Шмит сиял и бросал в сторону русских мастеров гордые взгляды. Он был совершенно уверен в победе.
Пришла очередь Маркова.
Егор дрожащими руками заложил пробу.
— Порох мелкий, ручной! — срывающимся голосом выкрикнул он.
Царь и вся его свита ждали первого марковского выстрела с большим нетерпением.
Выстрел прогремел. Конус взвился. Какая-то доля секунды, и он оказался значительно выше верхушки мачты.
Эффект был неописуемый. В толпе громко ахнули. Царь сорвал с себя треуголку и торжественно махнул ею в воздухе.
— Ха-ха-ха! — грянул он. — Мачту к черту!
Слова царя произвели неожиданное действие. Из-за спин вельмож выскочил сторож при плаце, здоровенный краснолицый мужик в плотничьем переднике, с топором в руке. Подскочив к мачте, он нанес ей страшный удар под самое основание.
Петр оторопел.
— Стой, стой! — закричал он. — Что творишь?!
Сторож в азарте продолжал рубить мачту. Еле-еле его оттащили.
Петр вволю посмеялся, затем сказал:
— А ну, Егор, валяй — выпаливай следующую!
Каждый выстрел марковским порохом вызывал все большее и большее изумление.
Всякий раз конус взлетал выше мачты, и сравнительную силу разных сортов пороха приходилось оценивать только приблизительно, на глаз.
Питер Шмит с побелевшим лицом уткнулся глазами в землю и не хотел смотреть, как стреляет Марков. Но гул поздравлений и восторгов, доносившийся до него после каждого выстрела, заставлял его нервно передергивать плечами.
Испытания закончились. Пороха Маркова оказались по меньшей мере раза в полтора сильнее Шмитовских. Продолжительность хранения оказывала на них меньшее влияние. Если дальность выстрела лежалым порохом у Шмита падала на десять — пятнадцать футов, то у Маркова она уменьшалась футов на пять — восемь, хотя с точностью определить это было невозможно.
— А ведь, пожалуй, и впрямь мачтам конец пришел, — сказал Петр. — Отныне пробы делать будем не на высоту, а на дальность, и к сему надо способы изыскать. Займись-ка этим делом, Егор!
— Слушаю, государь. Только, осмелюсь доложить, — и мачты могут в дело идти: стоит только уменьшить вес пробы…
— Верно, верно. Молодчина, скоро соображаешь! — Царь притянул к себе Маркова, ласково тряхнул его за плечи. — За сегодняшнее изъявляю тебе, Марков, свое особливое удовольствие… О сём будет еще у нас разговор.
Егор взглянул на царя с удивлением.
«Это неспроста», — подумали догадливые царедворцы.
Питер Шмит, набравшись смелости, быстро шагнул вперед:
— Могу ли я говорить, ваше величество? — и после разрешения продолжал: — Успех мингера Маркова принадлежит не ему!
