Хуан Мадрид - Прощай, принцесса
— Я завтра хотел поехать поболтать с тем психиатром, чтобы он мне объяснил толком, почему именно он взялся делать аборт пятнадцатилетней девочке. Странно как-то, вам не кажется? И заодно я думал выяснить, кто приказал ему уничтожить все архивные записи о Лидии. То, что он наплел по поводу утраты архивов, — полная чушь. Жаль, что мне лично не придется разобраться, но я думаю, теперь вы легко получите ключ к раскрытию дела. Ты так не считаешь, Матос?
— Компьютер не был уничтожен каким-то сумасшедшим? — спросила Лола.
— Нет, он не был уничтожен сумасшедшим. — Я снова повернулся к Матосу. — Этот парнишка, Хулито Бенгочеа, отдаст тебе медицинскую карту Лидии, заведенную в психиатрической клинике. Я все сказал.
Я сделал еще один глоток. Они так и стояли как вкопанные, неотрывно глядя на меня.
— Тони… — начал Матос. — Я позвоню тебе завтра, идет? И объясню, что у меня за связи с Ричи и этой фирмой, с «Тоталсекьюрити».
— Не нужно, я в курсе. Ты был адвокатом «Тоталсекьюрити», так? И теперь работаешь на них? Я уже ничему не удивлюсь. Даже если ты продолжаешь, как и прежде, работать на епископат. И знаешь, мне сейчас в голову пришла занятная мысль. Скорее всего это по твоей милости Асебес отказался от своих показаний, так что они не попали в полицейские отчеты. И тебе вряд ли составило много труда провернуть все это. Проклятый грильяжный туррон снова в деле, Матос. Будет лучше, если ты никогда больше не станешь звонить мне.
Глава 23
Они ушли, а я вновь щелкнул зажигалкой Zippo, закуривая очередную сигарету, Лола оставила ее рядом с пачкой. Парочка в углу так ничего и не заметила. Они тихонько переговаривались, касаясь друг друга головами. Мужчина снял очки, думаю, ему так было удобнее.
Неслышным шагом приблизился Матиас:
— Вы уходите, Тони?
— Нет, я побуду еще немного. Ты продаешь джин бутылками?
— Нет, Тони, к сожалению, нет. Мы его подаем только стаканами.
— Слушай, все-таки принеси мне бутылочку, четыре тоника и пару лимонов. Так я буду меньше тебя беспокоить.
Матиас удалился, а я вновь приложился к своему джин-тонику. Обычно, когда меня охватывает гнев, кровь словно вскипает, кажется, будто мое тело — это сосуд, до краев наполненный горячей жидкостью. Но в этот раз все было по-другому — я чувствовал себя иссушенным и усталым.
Ладно, сейчас я спокойно опустошу бутылку, что принес Матиас. Стакан за стаканом, пока не уйдет тоска. Мне снова восемнадцать, я снова стою в коридоре родительского дома. В спортзале лопнула труба, и Тигре Аточа, тренер, разрешил нам разойтись по домам. Моя мать вернется не раньше десяти, она убирается в мансарде в богатом доме на Пасео-дель-Прадо.
Вокруг царит тишина. Отец, скорее всего, отсыпается после вчерашней пьянки. Он трудился чистильщиком обуви в «Немецкой пивной» на площади Санта-Ана. И никогда не уходил туда раньше шести. А сейчас еще только пять.
И этот туман в коридоре. Я не могу его забыть. Туман и стоны, доносящиеся из спальни… Эгей, а вот и Матиас с еще одной бутылкой… Спасибо, Матиас. Я сейчас сам налью себе джина, выдавлю туда лимон и налью тоник… Вот так… Гляди-ка, кажется, и вправду полегчало. Да, точно лучше. Но я не должен был идти туда, и дверь в комнату родителей не должна была быть открыта.
Я знал, что произойдет. Знал, прежде чем все случилось. Но просто обязан был толкнуть проклятую дверь. Зачем я сделал это? Зачем я считаю необходимым открывать все двери, что подсовывает мне жизнь? Оставь все как есть, поверни назад, выйди из квартиры и нажми кнопку звонка. Ведь можно же сказать, что ты забыл ключи. Или уходи и не возвращайся раньше положенного времени.
Но нет. Я пересек темноту коридора, затянутого белесой дымкой, и толкнул дверь.
Отец был в постели с моей девушкой, Манолитой Саседон. Она была старше меня на год, ей исполнилось девятнадцать, и работала в швейной мастерской у Ремедиос Челин, где десять девчонок изготавливали одежду для «Галериас пресиадос» — по шестьдесят сентимов за брюки и по две песеты за мужской пиджак. Манолита боялась приходить в спортивный зал, чтобы не видеть, как мы колотим друг друга на тренировках. Она спрашивала: «Ты будешь любить меня всегда, Тони?» — «Да, Манолита, я всегда буду любить тебя», — отвечал я.
А когда заканчивались тренировки, она ждала у входа, и мы вместе гуляли по кварталу. Она жила совсем близко, на улице Пуэбла. По понедельникам мы танцевали в «Юлии» на улице Аточа, где играл отличный оркестр. Вся округа знала, что это моя девушка. Сеньор Маркое, хозяин магазина «Солнце встает для всех», часто спрашивал о ней: «Так что, Тони, как дела у Манолиты?» Тогда я даже и не думал, что стану полицейским. Я работал продавцом в магазине и делал все, чтобы попасть в чемпионат Испании в среднем весе. Вот такая у меня была жизнь, такие мечты…
Манолита заметила меня раньше отца. Она соскочила с кровати, вскрикнула, зажала рот ладонью. Глядя на меня огромными, как блюдца, глазами, она пыталась прикрыться простыней, колотилась о стену, словно пытаясь спрятаться, просочившись сквозь бетон.
Отец громко захохотал. Не помню точно, сказал ли я что-нибудь. Это сон, это всего лишь сон, который повторяется всякий раз, когда тоска и бешенство заполняют каждую клеточку моего тела. Потом я помню лишь удары. Один, два, три… Пока лицо моего отца не превратилось в кровавое месиво. Он не шевельнулся, не пытался закрыться или защититься. Он позволил мне избить себя.
Я очнулся по дороге в лавку сеньора Маркоса, куда спрятался, как раненый зверь. День спустя пришла мать, она принесла документы, кое-какую одежду из моего небогатого гардероба и бумагу от отца, в которой он давал мне письменное разрешение идти в десантные войска. Она ничего не сказала. Не прозвучало ни вопроса, ни комментария. Ничего.
Я никогда больше не видел ни отца, ни Манолиту. Мать навещала меня пару раз в казарме. Она не могла надолго оставить дом и свою работу. Восемь лет спустя умер отец. Но к тому моменту я уже был полицейским и вполне самостоятельным человеком — и покончил со всей своей ненавистью, злобой и разочарованием, или по крайней мере я сам так думал. Я оставил бокс. Потому что уже не мог бить кого-то без всякой причины.
Что от меня хочет эта девушка?
Она говорит что-то, держа сигарету во рту. У нее зеленые дремотные глаза, немного грустные. Но я чувствую, что в душе у нее бьется радость. Девушка маленькая и красивая.
— Дайте закурить, пожалуйста!
Я очнулся от забытья.
— Да, конечно. — Я протянул ей Zippo.
Она щелкнула зажигалкой и с улыбкой протянула ее обратно:
— Спасибо, вы очень любезны.
— Оставьте себе, — сказал я. — Это вам.
— Мне?
— Да, я решил бросить курить. Возьмите, пожалуйста.
Ее спутник подошел и положил руку ей на плечо. У него в зубах тоже была зажата неприкуренная сигарета. Оба улыбались. Девушка протянула ему зажигалку и сказала:
— Вот, нам подарили.
— Да? — спросил он.
— У меня дома есть другая, — ответил я. — Оставьте себе.
— Ладно, спасибо.
Они попрощались, пожелав мне спокойной ночи, и ушли, обнявшись. Я наблюдал за ними, пока они не скрылись из виду.
Еще не рассвело, но чувствовалось, что солнце вот-вот взойдет. Вокруг царила белесая мгла, какая бывает только перед рассветом. Я в буквальном смысле этого слова не держался на ногах. Боль в левом бедре стала невыносимой, а грудь давило так, что я не мог вздохнуть. Кафе «Орландо» находилось в трех минутах ходьбы от моего дома. Но я потратил, наверное, все пятнадцать, чтобы одолеть небольшой кусок улицы Эспартерос — двадцать метров, отделявшие меня от моей постели.
Я шел, цепляясь за витрину магазина напротив, где продавали всякие безделушки. Мимо проезжали редкие в такой час автомобили. Я очень боялся, что не смогу пересечь улицу. Но домой нужно было добраться.
Подождав некоторое время, я все же двинулся к своему подъезду, сильно хромая. Споткнувшись о бордюр, я упал на тротуар и чуть не разбил лицо. Пытаясь смягчить удар, я ободрал руки и здорово расшиб колени. Я закричал от боли. Потом с трудом поднялся на ноги, качнулся в сторону двери, успев, однако, переставить ноги и буквально повис на ней, вцепившись в ручку. Теперь предстояло попасть ключом в замочную скважину.
Это удалось мне с третьего раза.
Увидев привратницкую с затянутым желтой лентой выходом, я вспомнил мертвого Асебеса, белого и раздутого от газов. Вывалившись во внутренний дворик, я сообразил, что в глубине есть старенькая раковина. Меня вырвало. Умывание холодной водой несколько освежило голову. Я прислонился к стене, чувствуя себя лучше.
Я посмотрел на часы — было 6.45 утра. Небо быстро светлело. В воздухе веяло свежестью, осень уже вступила в свои права. Я собрал в кулак все силы, чтобы подняться к себе на четвертый этаж. В голове почему-то возник образ смуглого здоровяка из «Службы уборки Очоа», который, возможно, прикончил Асебеса. Я видел его после, но где?
