Анна Данилова - Рукопись, написанная кровью
– Леша… – она растолкала заснувшего Чайкина. – Отвези меня, пожалуйста, на почту. Только на другую.
Она сложила все крымовские документы, включая кредитные карточки (наличные деньги, которых оказалось чуть больше восьмисот долларов, она оставила себе, поскольку ее целью было представить все как ограбление, причем не без известной доли благородства со стороны грабителя), в новый коричневый конверт и отправила с почты, расположенной на окраине города, на имя главврача больницы, в которой находился Крымов. Зная о том, какие теплые у них отношения, и полагаясь на порядочность доктора Шпакова, она была уверена, что Крымов получит этот конверт максимум через три дня, а то и раньше.
Теперь надо было избавиться от рукописи. И она бы сунула ее в первый же мусорный бак, если бы не решила для себя, что не имеет на это права. Уж слишком велика была ответственность и та миссия, которую кто-то свыше возложил на ее хрупкие плечи.
От этих записок зависело, быть может, станет ли Лазарев президентом страны или нет. Но где гарантия, что тот же самый Лазарев или даже Крымов не вели двойную игру, работая одновременно на две секретные службы – на свою и иностранную? Тем более что сама Троицкая назвала Лазарева первым предателем: "…он был другом Харыбина, и этим все сказано…», "…в Штаты он попал, выполняя операцию по внедрению, а не наоборот…»
Тогда в случае публикации этих записок (а из письма Троицкой выходило, что отец Кирилл, воспользовавшись своим имиджем и возможностями, превратился в самого настоящего проповедника и патриота и предал тех, кто его поставил на это место; вот только неизвестно, каким образом эти его разоблачающие записки были обнаружены и украдены у него) окажется, что она сорвала годами готовящийся план, и все это из-за некомпетентности, легкомыслия…
С другой стороны, если рукопись уничтожить, то Лазарев (в случае, если он на самом деле ставленник организации, именующей себя «х» – орденом), окружив себя своими единомышленниками-оборотнями, до конца развалит государство.
Смерть Адель Сора доказала, что за рукописью охотятся и что ее убили, быть может, даже не столько из-за того, что она вела активные поиски записок агента-священника, сколько для того, чтобы насмерть запугать ее отца, безусловно честного и порядочного человека, который собирался, как Юле уже стало казаться, не столько сделать на их публикации деньги, сколько совершить благородный поступок – раскрыть обществу глаза на существование подобной организации и тем самым сорвать чудовищные в своих масштабах и циничности планы ордена.
Думая об этом, она неожиданно пришла к объяснению того, почему Крымов не отдал Сора рукопись, а отправил ее в С. Возможно, Даниэлю Сора уже угрожали смертью его дочери, и он как отец отказался от своих намерений, о чем и вынужден был сообщить Крымову. Но тогда зачем же было ее убивать, если он отказался? Значит, не отказался. Или Адель собиралась это сделать сама…
Как бы то ни было, но Адель была мертва, и теперь любой, кто будет иметь какое-либо отношение к этим запискам, тоже может погибнуть.
Юлю бросило в пот.
– Леша, отвези меня, пожалуйста, к Харыбину.
* * *Она долго звонила, прежде чем открыть дверь своими ключами.
– Дима, это я… – сказала она на всякий случай, если вдруг он дома.
Но ей никто не ответил. Теперь, когда их с ним ничего не связывало, она чувствовала себя в этой квартире более спокойно, не боясь душераздирающих сцен, объяснений… Друзья – даже это громко сказано.
И если в передней она не заметила ничего особенного и прошла до гостиной спокойно, то, что она увидела, открыв дверь, потрясло ее. Гигантский миксер перемешал все, что было в комнате, где явно что-то искали. И она уже догадывалась что. Очевидно, этот КТО-ТО, так же как и она, думал, что на Крымова в аэропорту напал именно Харыбин… И этот человек или несколько человек пришли сюда, чтобы забрать то, что сейчас Юля держала в руках, крепко прижимая к груди, словно боясь выронить.
Она вышла из гостиной и осторожно подошла к двери, ведущей в спальню…
Чайкин, который ждал Юлю внизу, в машине, услышал ее душераздирающий крик, и волосы его встали дыбом.
* * *В Москве шел дождь. Он поливал деревья, дороги, сыпал на теплую по-летнему листву и разгоряченные утренним жарким июньским солнцем головы прохожих, освежая их, но и заставляя одновременно прятаться от него в магазинах и кафе.
Юля прилетела из С. в том же черном платье, в котором хоронила Харыбина. Она смутно помнила то, что было на кладбище, потому что там ей сделалось дурно, и ее отпаивали какой-то успокаивающей травяной горечью…
Она не хотела разговаривать с Корниловым, которого считала подлецом, не имеющим права работать в прокуратуре. Не хотела разговаривать с Крымовым, с которым просто не знала, как себя вести. Не хотела разговаривать еще с великим множеством людей, пришедших на похороны. Но разговаривала. Слушала их и сама дивилась своему терпению.
Рядом с ней постоянно находились Наташа Зима и Миллерша – два ставших ей самыми близкими после мамы человека. Да еще Чайкин и Шубин, которые взяли все хлопоты о похоронах Димы на себя.
Бродягина, одна из первых позвонившая ей после трагедии и попросившая о встрече, почему-то решила, что в смерти Харыбина виновата именно она, и долго плакала у Юли дома, прося прощения за то, что обратилась к ней за помощью. Она была уверена, что Харыбина убили потому, что он тоже вместе с Юлей занимался расследованием убийства ее дочери. На вопрос Юли, почему она так считает, Александра Ивановна, находящаяся явно не в себе, отвечала, что ее дочь была связана с Берестовым, а его тоже убили, что она не верит в то, что с ним произошел несчастный случай и депутата Думы загрызли его же собаки… Берестов в ее представлении был связан с мафией и занимался грязной политикой – общие, избитые фразы…
Еще Бродягина благодарила Юлю за то, что она нашла силы и время распутать дело Марины. Понимая, в каком состоянии находится Земцова, Александра Ивановна, не обращая внимания на то, что Юля отказывалась от доплаты, которую требовала раньше за экспертизу, перед уходом оставила на столе конверт с деньгами. Но Юля не заметила этого. Даже разговаривая с Бродягиной, она все еще представляла себе распростертого на полу в спальне застреленного в голову Диму Харыбина.
«Он погиб, теперь очередь за мной…» – сказала она Шубину, и он ничего не понял.
Он погиб, убитый неизвестным преступником, так и не успев рассказать Юле, какую же роль он сам играл в этих событиях, связанных с записками отца Кирилла. Но, зная его характер и то обстоятельство (которое Юля не хотела вспоминать из уважения к покойному), что Харыбин действовал сообща с Аперманис, чтобы выйти через Юлю на Крымова, можно было предположить, что он все же действовал в корыстных целях: хотел продать Адель рукопись и заработать на этом деньги. Тем более он сам говорил об этом Юле в их последнюю встречу. (Точнее, в предпоследнюю, потому что в последнюю Шубин в драке разбил ему нос и повредил губу. По этому поводу Игорь так убивался, раскаиваясь, что сразу же после похорон, проводив Юлю домой, напился на пару с Чайкиным… В морге.) Но, с другой стороны, Харыбин мог преследовать сразу две цели: корыстную и патриотическую (одновременно служебную)…
Так и не найдя ответ на вопрос: на кого же работал ее бывший муж, Юля, спустя пару недель придя в себя от потрясения, начала собираться в Москву, к маме. Ей требовался отдых. Крымов, который постоянно звонил ей, прося о встрече, так и не увидел ее до отъезда. Они выехали из С. с разницей всего в пару дней: она – в Москву, он – в Париж, к Щукиной и своей новой жизни.
Шубин рассказывал Юле о том, что Крымову вернули документы, выслав их в больницу на имя главного врача. «Представляешь, там были даже кредитные карточки!» «Но он почему-то недоволен, чем-то сильно расстроен, словно что-то потерял. Уж не тебя ли, Земцова?»
«Вы все меня потеряли», – хотела она ответить ему, но не могла произнести это вслух, боясь обидеть Игоря. Как не могла сказать и о том, что Крымов потерял свою часть бесценной рукописи…
Понимая, что те, кто убил Адель и Харыбина, теперь наверняка следят и за ней и будут следить до тех самых пор, пока рукопись где-нибудь да не всплывет (слежка может быть установлена также и за Лазаревым в Москве), Юля отправила записки тоже по почте, но теперь уже в Париж. На свое имя. Она знала, что наступит день, и тот, кому эта рукопись понадобится, объявится. Даст о себе знать. И она поняла это спустя сутки после своего возвращения в Москву. Только вот было неясно, радоваться ли ей этому обстоятельству или нет.
Ей позвонили. Она как раз позавтракала, поцеловала маму за вкусные блинчики и прилегла у себя в комнате, как ее позвали к телефону.
– Слушаю?
– Это Лешевич, помните? Владимир Лешевич. Мы познакомились с вами в Париже, я журналист, приятель Щукиной…
