Роберт Ладлэм - Дом Люцифера
— Стоило, — поспешил заверить его Джон. — Скажите, у вас есть семья?
— Вообще-то есть. А почему вы спрашиваете?
— Чтобы вы поняли, насколько важно это дело. Если повезет, вы можете спасти жизни своим близким.
Агент ЦРУ покосился на Рэнди. Она кивнула, и тогда он снова взглянул на Джона.
— Что ж, раз так, я не против. Но тебе придется объясниться на эту тему в Лэнгли, малыш.
— А ты уверен, что этот «харриер» сможет забрать нас обоих? — спросила Рэнди.
— Так он же, можно сказать, голенький. Все спецоборудование снято, никаких ракет[7], один пилот. Не шибко комфортно, но для такого дела сгодится.
БМП продолжал катить по обдуваемой ветрами пустыне. Луна, свалившаяся уже к самому горизонту, отбрасывала серебристое сияние на скалы и дюны. Но все пассажиры машины по-прежнему не теряли бдительности. Взгляды их непрестанно обшаривали окрестности. Как знать, где могла подстерегать очередная опасность.
И вот к северу от дороги показались развалины. Смит пристально всматривался в них. Остатки каменных стен торчали из песка, напоминая гнилые потемневшие зубы. К ним прибило ветром скелеты кустарника, а неподалеку рос усыпанный колючками тамариск, верный признак того, что где-то рядом, под слоем серого песка и солончаками, находится вода.
Донозо приказал водителю охранять бронемашину, и все они уселись под стенами, укутавшись в легкие одеяла, чтобы было легче переждать холодную звездную ночь. В сухом воздухе попахивало солью, все страшно устали. Некоторые быстро уснули, и их тихое похрапывание сливалось с шелестом ветра в сухих ветвях тамариска. Но ни Рэнди, ни Джону не спалось.
Он смотрел на девушку, примостившуюся в тени у развалин. Сидел, откинув голову на камень, и видел, как быстро меняется ее лицо, отражающее целую гамму эмоций. Точно это было не лицо, а музыкальный инструмент. Вот и Софи была в точности такой же. Все, что она чувствовала, тут же отражалось на лице. Ему, человеку, довольно сдержанному во всех внешних проявлениях, страшно нравилось в ней это качество. Нет, Рэнди, конечно, куда сдержанней Софи, что и понятно. Она — профессиональный агент. Ее долго учили и тренировали, чтобы не демонстрировала своих истинных чувств. Но сегодняшний день стал исключением. Сегодня она оплакивала страшную утрату, и, видя ее страдания, Джон не мог не сострадать ей.
Вот Рэнди закрыла глаза, подавленная горем. И облик старшей сестры тут же предстал перед ней. Она так ясно видела каждую ее черточку — тонко очерченное лицо, нежно заостренный подбородок, длинные шелковистые волосы, собранные в конский хвост. Вот образ Софи улыбнулся ей, Рэнди с трудом подавила рыдания. Я так виновата перед тобой, Софи! Прости, что меня не было рядом.
И тут вдруг из прошлого выплыли самые дорогие и сокровенные вспоминания. И Рэнди радостно погрузилась в них, в надежде на утешение. Завтраки — вот что запомнилось лучше всего. Ей казалось, что она снова вдыхает упоительный аромат кофе «Максвелл Хаус», слышит веселую болтовню родителей, сбегает вместе с Софи вниз по лестнице, чтобы присоединиться к ним за столом. А вечером — пикники и роскошные закаты над Тихим океаном, от их красоты замирало сердце. Она вспомнила, как весело играли они с сестрой в «классики» и кукол Барби, вспомнила шутки отца и добрые руки матери.
Но над всеми воспоминаниями о детстве доминировало их сходство с сестрой. Люди отмечали это с самых ранних лет, а Рэнди с Софи воспринимали это как нечто само собой разумеющееся. Господь наградил их уникальной комбинацией генетических факторов — обе были блондинками, но не с голубыми, а карими глазами. Темно-карими, почти черными. Маме это очень нравилось. И чтобы дочери могли наглядно проследить параллель со столь необычным сочетанием цветов в природе, посадила возле их дома в Санта Барбаре, в Калифорнии, гибискусы с кремовыми лепестками и темными глазками. Каждое лето эти цветы распускались и благоухали на всю округу.
Видимо, именно эти цветы и пробудили в Софи интерес к биологии, а поразительной красоты виды, открывавшиеся с террасы на необъятный Тихий океан, пробудили в Рэнди жгучее желание узнать, что лежит там, за горизонтом. Семья их владела двумя домами — один находился в Санта Барбаре, второй — в Мэриленде, в Чисапик Бей. Отец был биологом, изучал морскую флору и фауну, много путешествовал, и Рэнди с сестрой и мамой часто сопровождали его в поездках.
Кто знает, когда человек принимает решение, кем ему стать в этой жизни? Для Рэнди оно начало формироваться именно во время этих поездок. Особенно поразили ее Средиземноморье и некоторые другие далекие моря и страны, куда ездил отец. И постепенно ей стало нравиться познавать неизведанное, встречаться с незнакомыми и необычными людьми. А потом она уже просто не мыслила себе жизни без всего этого.
Рэнди проявляла незаурядные способности в изучении иностранных языков, и ей удалось получить стипендию в Гарварде, отлично закончить его, став обладательницей степени бакалавра. Затем блестящее знание испанского помогло получить должность в правительственных структурах, и ее направили на работу в Колумбию. И везде, где бы она ни оказалась, она поступала на дополнительные языковые курсы и вскоре свободно владела семью языками. Именно в Колумбии ее и завербовали в ЦРУ. Вскоре Рэнди превратилась в ценного агента по сбору самой разнообразной информации — тут сыграли роль и знание языков, и общительный характер, и образованность. На опасные спецзадания ее, разумеется, не посылали... но тут вдруг в Сомали погиб Майк.
И не от пули или ножа, но от невидимого глазом вируса, который привел к столь мучительному и ужасному концу. Даже теперь, при одной только мысли об этом, у нее перехватывало в горле, а сердце жгла тоска по несостоявшейся их с Майком жизни.
И постепенно она начала все нетерпимее относиться к несправедливостям бытия. Повсюду, куда ни поедешь, голодные, больные люди. Люди, которым бесконечно лгут, а их свободы и права постоянно попираются. Это приводило ее в бешенство. Рэнди замкнулась в себе, работа стала всем в ее жизни. Раз Майка у нее больше нет, единственно важным и значимым стало стремление сделать этот мир хоть чуточку лучше.
Но ей так и не удалось сделать этот мир безопасней для родной сестры.
Рэнди глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Надо взять себя в руки. У нее есть цель. Она знала, что в глубине души никогда не простит Смита, возможно, никогда не будет доверять ему полностью, но это сейчас не самое главное.
Сейчас он ей нужен.
Она поднялась и с накинутым на плечи одеялом оглядела спящих мужчин. Затем, так и не расставаясь с «узи», двинулась туда, где находился Джон. И прилегла рядом с ним. Тот поднял голову, посмотрел на нее.
— Ты как, в порядке? — спросил он.
В голосе его звучали искренняя теплота и озабоченность. Но Рэнди решила не придавать этому значения. Она прошептала:
— Хочу, чтобы ты понял одну вещь, раз и навсегда. Умом я понимаю, что ты вовсе не хотел убивать Майка. Лихорадку «Ласса» очень трудно отличить от малярии, особенно на первом ее этапе. Скорее всего она бы все равно его убила. Но если бы ты вовремя поставил правильный диагноз и запросил помощи, его можно было бы спасти. Хотя бы попытаться.
— Рэнди!
— Тс-с... Не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить тебя. Слишком уж самоуверенным ты всегда был. Слишком категоричным. Можно подумать, знал и понимал все на свете.
— Да, пожалуй, ты права. Только теперь понимаю, насколько невежественен я был. Как, впрочем, и большинство военных врачей, приезжавших лечить редкие тропические болезни, — он устало вздохнул. — Я допустил ошибку. Фатальную ошибку. Но не потому, что был невнимателен или не старался. Я просто не знал. Это не оправдание, это просто объяснение случившегося. Лихорадку «Ласса» до сих пор принимают за малярию. Я пытался объяснить тебе, чем была для меня смерть Майка. Что именно она послужила причиной перевода во ВМИИЗ, где я мог специализироваться по инфекционным заболеваниям. Мне казалось, что только таким образом я могу хоть как-то восполнить эту утрату, постараться сделать все, что в моих силах, чтобы не допускать подобных случаев впредь, с другими врачами. Мне страшно жаль, что Майк умер, я сожалею, что не смог помочь ему, — он поднял глаза на Рэнди. — В самом слове «смерть» заключена чертовская безысходность.
Она уловила боль, звучавшую в его голосе, и поняла, что он, должно быть, снова вспомнил Софи. И ей захотелось простить его, забыть обо всем этом, но она не могла. Несмотря на искреннее раскаяние, Смит, как ей казалось, оставался все тем же старым ковбоем, безрассудно галопирующим по жизни и преследующим только свои личные интересы.
Впрочем, и это теперь не имело значения.
— У меня к тебе предложение.
Джон скрестил руки на груди и нахмурился.
