Анна Данилова - Роспись по телу
– Не может быть. Шрам? У моей свекрови такой же шрам?
Они проговорили почти до утра, строя планы на будущее, плача и смеясь, вспоминая свою жизнь и рассказывая о себе почему-то самые грустные истории. И именно этой ночью у Земцовой родилась идея освобождения Ноденя. Ведь в банке Науру помимо денежных вкладов в одном из ящиков сейфа хранилось письмо, содержащее в себе название и адрес российского банка в Москве, а также код, по которому можно получить содержимое уже другого ящика сейфа. В нем-то Юля с Дмитрием и обнаружили папку с документами, которые могли бы помочь оправдать Ноденя и которые свидетельствовали о причастности Михаила Семеновича Бахраха к крупным финансовым аферам. Здесь же лежали и документы, «сделанные» Бахрахом против Ноденя, – с фальшивыми подписями и печатями. Юля поняла это не сразу, а лишь после того, как сопоставила печати на аналогичных договорах Бахраха. Но и после этого она не могла быть, конечно, ни в чем уверена. В сейфе была также видеокассета, адресованная непосредственно Дмитрию, – он не пожелал показывать ее Земцовой и ни разу после возвращения так и не предложил ей просмотреть ее. Вероятно, это было послание Бахраха сыну.
Юля же рвалась домой, в Саратов, чтобы как можно скорее добиться освобождения Ноденя.
И вот теперь, когда все было позади и Нодень пил у себя дома, наслаждаясь свободой, она поняла, что ни разу за все время не вспомнила ни Шубина, ни Крымова. Словно судьба уверенной рукой перевернула страницу ее жизни.
Утром, проснувшись, она сладко потянулась, зевнула и посмотрела в окно. Все, началась осень. Но ей не грозят холода и дождь, слякоть и серые тучи. Она едет в Испанию, к Дмитрию. Они купят дом и будут там жить. Просто жить и наслаждаться жизнью. Как друзья. Есть апельсины, сыр и теплый крестьянский хлеб. Дмитрий будет совершенствоваться в игре на гитаре, а она – греться на солнышке, купаться в море и пить красное вино. А потом она купит билет на самолет и полетит в другую страну… Нет, я туда не полечу. Если захочет, сам разыщет…
Она закрыла глаза и увидела себя сидящей в машине, мчащейся по ночной Москве. Они ехали за платьем Гел. Они так быстро домчались до дома Гел, поднялись к ней в квартиру, словно их преследовали. И сразу же, не сговариваясь, бросились друг другу в объятия. И почему-то никто, никто не заметил их долгого отсутствия…
Зазвонил телефон, и Юля с пылающими щеками приподнялась на постели, схватила трубку. Кто-то посмел так грубо вторгнуться в ее грезы.
– Земцова. Слушаю.
– Это я, Шубин. Я хочу извиниться. Ты как? Можно к тебе приехать?
Она улыбнулась:
– Приезжай, Игорь.
До нее только сейчас дошло, что вся работа по освобождению Ноденя была проделана ею самостоятельно, без участия Шубина. А это говорило о многом. Она стала решительнее, увереннее в себе.
Из трубки доносились короткие гудки: Шубин спешил к ней на встречу. Можно себе представить, как он удивится, когда узнает, что и он стал богат.
Юля снова закрыла глаза, чтобы видения повторились и чтобы мужчина, склонившийся над ней, обжег ее своим дыханием. Но вместо этого она увидела ярко-синее море, почти сливающееся с небом, и деревенский испанский пейзаж с виноградниками и аккуратными белыми домиками с красными крышами…
В три часа дня двадцать девятого сентября в дверь квартиры Гел позвонили. Она, с тюрбаном из махрового полотенца на голове, с фруктовой маской на лице, сначала долго выспрашивала, стоя под дверью, кто там. И когда ее терпение лопнуло, распахнула дверь, держа в руке небольшой чугунный ломик. Она теперь всегда держала у двери этот ломик, а в сумочке носила газовый баллончик. Так ей жилось спокойнее.
Но перед ней никого не было. Словно и звонок померещился. На завтра она приглашена на свадебную церемонию к Жене Рейс, а потому надо выглядеть соответствующим образом. Да и вообще все последнее время Гел посвящала только себе, своему здоровью, самочувствию и настроению. Она выходила из дома лишь в магазин или чтобы прогуляться, подышать свежим воздухом. Но если утром и днем чувствовала в себе прилив сил и энергии, то к вечеру ее охватывала хандра. Она не знала, чем себя занять и что предпринять, чтобы ослабить тоску, – средств против болезни, именуемой одиночеством, у нее не было.
И тут она увидела лежащий на пороге желтый конверт, при виде которого ее тело покрылось мурашками.
Нет, не может быть. Нет, только не это…
Она подняла его и дрожащими руками разорвала. Из него выпал белый листок.
«Найди Гел в Москве, в стрип-баре „Черная лангуста“».
Знакомый до боли текст.
Она не помнила, как смывала маску с лица, как сушила голову феном, укладывая волосы с помощью геля в аккуратную прическу. После чего надела ярко-красное платье, красные туфли и накрасила губы ярко-красной помадой. Затем собрала небольшой чемоданчик. Сейчас я покажу им Гел и «Черную лангусту»… Я не боюсь вас. И мне ничего от вас не надо. Я ненавижу вас.
Она не знала, к кому обращается, но понимала, что это письмо ей подкинули не случайно и что те, кто стоит за ним, разослали желтые конверты и ее подругам.
Она вызвала такси и примчалась в бар в шесть часов. Она вся горела изнутри, тело казалось раскаленным. Переступив порог «Черной лангусты», она немного успокоилась. Все-таки это был ее родной бар, где ее многие знали. Она сразу же, поздоровавшись с несколькими удивленными ее появлением посетителями, направилась к хозяину – Карповичу-младшему.
– Я – Гел, – сказала она, разглядывая молодого холеного мужчину в бухгалтерских нарукавниках.
– Гел? Вот это да… А мы думали, что ты… того… – он даже привстал, чтобы получше рассмотреть легендарную стриптизершу.
– Я жива и здорова, чего и тебе желаю. У меня к тебе просьба. Позволь мне выступить сегодня, если надо, я даже заплачу тебе…
– Танцевать? Да пожалуйста, зачем деньги? Но костюм… У тебя есть костюм?
– Я смотрюсь хорошо и без костюма. Но если серьезно, то костюм у меня с собой. Правда, я его ни разу не надевала.
– Ты можешь мне показать его?
– Нет. Это сюрприз.
– Гел, я буду только рад твоему выступлению. А под какую музыку ты будешь танцевать?
– Под «Болеро» Равеля. Здесь есть эта запись, я знаю. Проводи меня в уборную, чтобы я успела загримироваться и одеться. А еще мне нужен утюг и немного черных перьев.
Она вернулась в зал и заказала себе мартини. Сын человека, которого убил Бюшгенс, пообещал ей свободную уборную и предложил подождать. Она знала, что он сейчас звонит бармену, чтобы спросить, действительно ли это настоящая Гел осчастливила бар своим присутствием. Через несколько минут ей была предоставлена комната, самая лучшая из всех, что имелись в баре, с распахнутым окном, огромным зеркалом почти во всю стену, с балетным станком и толстым ковром на полу. Гел вошла туда с чемоданчиком, а вышла почти через сорок минут, облаченная в черный бархатный костюм с серебряной вышивкой и бархатной шапочкой, украшенной черными страусиными перьями. Спереди костюм представлял собой тугой жакет с хрустальными пуговицами и черные чулочки, а сзади от талии свисал чешуйчатый хвост, доходящий до середины икр. На шапочке же, в самом центре были прикреплены тонкие длинные черные усики из тонкой проволоки.
Карпович-младший поджидал ее за кулисами, почему-то очень нервничая.
– Гел, что ты задумала? Скажи, в том, что ты здесь, нет ничего криминального? Ты можешь сказать мне причину, по которой ты собираешься сегодня выступить?
– Это моя прощальная гастроль, – устало улыбнулась Гел. – И ничего криминального в этом нет. Это – мои чувства, не больше…
– Знаешь, все в зале уже знают, что ты здесь. У меня сегодня, боюсь, не хватит выпивки. Я же не знал, что тебя тут все так любят… Только думаю, что все это неспроста. Ты что-то задумала…
– Объяви им, пожалуйста.
– Что?
– «Черная лангуста». Разве ты не видишь, кто перед тобой? – она кокетливо покачала усиками. – Это же я, настоящая черная лангуста. Я – символ этого стрипбара, и я ничего не боюсь. Я устала бояться.
– Значит, ты все-таки чего-то боишься? Гел, подожди…
– Объявляй, иначе я начну танцевать без музыки и объявления…
Она была уверена, что ее собираются убить. И пусть. Она умрет от выстрела, упадет на сцене. У всех на глазах. Это лучше, чем когда тебя избивают или насилуют где-нибудь в грязном подъезде.
Она замерла, вцепившись рукой в бархатный малиновый занавес, и вся напряглась. И вдруг стало тихо. Она поняла, что на сцене появился Карпович-младший.
– Добрый вечер, дамы и господа. Сегодня мы приготовили для вас сюрприз. К нам вернулась… Гел!!!
И тут же взрыв аплодисментов потряс небольшое помещение битком забитого бара. Мужчины толпились в проходе, сидели и стояли на чем придется вокруг столиков, за которыми сидели те, кто пришел раньше и успел занять удобные места. Свет стал гаснуть, а на сцену упал сноп яркого красного света. Так всегда начинался ее номер.
