Станислав Гагарин - По дуге большого круга
«Ишь ты, умник какой, — подумал Рябов о радисте. — Демократы, видите ли, дружба и прочее. Морское право есть морское право. Спас иностранное судно — гони валюту. Да и нечего нас спасать. Если дырку залатаем — сами выкрутимся. А нет — так и весь флот Атлантики не выручит».
Ему никак не хотелось признаться, что наконец попался и сам он, капитан Рябов. Не имевший за многие годы работы на море и штурманом, и капитаном каких-либо даже незначительных аварий, Рябов окончательно уверовал в собственную исключительность, утвердился в непоколебимой мысли, что все в океане можно предусмотреть, и случайности приходят только к нерадивым, к судоводителям-разгильдяям… Любимым словечком «разгильдяй» Рябов определял любого, кто хоть на йоту отступал от нормы, а нормой был он сам.
Мучило Рябова изменившееся на его памяти общее отношение к Капитану. Он застал еще тех мастеров, из старого доброго времени, когда матросы видели их чаще, чем бога, а обращались реже, чем к богу. Когда капитан был таинственной фигурой, эдакой «вещью в себе», недоступной и непостигаемой. Рябов и в мореходку пошел, начитавшись историй о сильной личности на море, наделенной неограниченной властью. Его любимой книгой был «Морской волк» Джека Лондона, которому Рябов, признавая писателя настоящим мужчиной, не мог, однако, простить развенчания Ларсена и собственного самоубийства.
В 1951 году Рябов окончил первый курс Дальневосточного мореходного училища и попал на учебное судно «Полюс». В море его поставили на руль. Собственно, руля на «Полюсе» никакого не было, существовали две большие кнопки-контакты, с их помощью и управляли электрической рулевой машиной. Кнопки забавно щелкали, когда с силой их утопляли в панели, заменившей рулевую колонку. Рябову было скучно на вахте, и молодой курсант, перекладывая перо руля, чтоб удержать «Полюс» на курсе, принялся щелкать кнопками.
Капитаном на «Полюсе» был прославленный дальневосточник Кирий. Потом его именем назвали судно… Он услышал, как забавляется на руле салага, но, как говорится, ухом не повел. Не отрывая глаз от горизонта, Кирий спокойно сказал вахтенному штурману:
— Предупредите этого мальчика, чтоб не развлекался больше на вахте!
И все… Рябов был потрясен. Вот это капитан! Ведь рулевой был ближе к нему, нежели штурман. Но мастер счел ниже своего достоинства делать замечание какому-то лядащему курсантику. Незначительный будто бы случай, но стал в процессе формирования личности Рябова ключевым. Возможно, капитан «Полюса» вовсе не был таким, каким представился он будущему судоводителю, но этот его малый поступок определил все дальнейшее поведение Рябова-капитана. И к титулу этому шел он легко потому, что особицу затвердил Рябов только за мастером. Когда он сам был помощником капитана, то и мысли не допускал, чтоб внешне проявить некую исключительность. «Пока ты только штурман, — твердил себе Рябов, — потому и спрячь амбицию в карман, она тебе сейчас не по чину…» И Рябов числился по разряду исполнительных штурманов, прекрасно постигнувших тайны судовождения, хотя, признаться, особых тайн в сей науке не водится, Тайнами кажутся практические результаты сплава опыта и добросовестности, серьезного отношения к такому непростому противнику, каковым является Океан.
Был Рябов уже старпомом на сухогрузе «Дон» и числился на хорошем счету в пароходстве, когда неожиданно вдруг уволился и перешел в рыбопромысловый флот. Тут ему изменила выдержка… Не захотелось ждать поворота судьбы долгие годы. Торговый флот только раскачивался в своем развитии, судов было мало, а специалистов много. У рыбаков же флот рос, а кадров не хватало. А главное — с геройскими Звездами в рыбной конторе было просто. Там ждала Рябова фартовая удача. Жар-птицы реяли над мачтами сейнеров и траулеров, будто чайки, и парень не промах имел реальную возможность схватить любую из них за хвост.
И Рябов схватил… Портреты его замелькали в газетах, имя молодого капитана называлось рядом с починами. Рыбы было много, океан казался неисчерпаемым. Рябов начал с лова косяков жирующей сельди в Охотском море, у островов Спафарьева и Завьялова, только рыбы той хватило на несколько путин. Знатного рыбака из Приморья пригласили наставлять атлантических промысловиков в Калининграде, учить их кошельковому лову. Тут он развернулся, заткнул всех за пояс и получил желанную Звезду.
По этой части у Рябова ажур, а вот определенный демократизм на рыбацком флоте, простота нравов были Рябову не по душе. С тоской вспоминал, какие порядки были у него на «Дону», хотя и работал он там только «чифмейтом».
Сдаст он в восемь утра вахту третьему, попьет чаю в кают-компании, подымется на палубу, и тут его ждет «дракон», боцман, значит, на предмет ежедневного обхода судна.
Боцман у Рябова был школеный. Следует за старпомом позади и чуть в стороне и в ответ на замечание чифа только кивает: будет, дескать, сделано. А «фитили» Рябов раздавал отнюдь не голосом — взглядом. Идут они вдоль фальшборта, и вдруг видит старпом кусок ветоши в ватервейсе. Пристопорит шаг и, полуобернувшись, в сторону «дракона» взглянет. Боцман подтягивается и кивает. Бывало, так за утро и слова друг другу не вымолвят…
А уж чтоб капитан в судовые дела вник — ни боже мой! Рябов ото всего кэпа освободил, сам вкалывал за десятерых, зная, что придет когда-нибудь и его, капитанское, время… Как красивую сказку вспоминал он откровения старого мастера, с которым встретился в доме отдыха однажды, в Океанской.
— Другие были времена, — вздыхал пенсионер-судоводитель, — чтили тогда капитанов, понимали люди, что тот, кто Бог в море, должен быть окружен почестями и на берегу… Сейчас ведь как? Не успел яшку в Золотом Роге кинуть, а уж на причале куча инспекторов стоит. И санитарный, и пожарный, и техника безопасности, и портнадзор, и из Морского регистра парни… И все норовят к капитану, только мастера им подавай — и больше никого. К нему вопросы и по грузу, и по топливу, и по дебоширству в команде… Задергают капитана до такой степени, что капитан и на жену родную смотреть не может, не поднимается у него… взгляд, молодой человек. Такие дела… И думает тогда капитан: скорее бы в море от этой сутолоки!
Рябов пожимал плечами. Старик говорил по уму. Разве он сам не наблюдал такое?
— А ведь раньше все не так было… Идем мы в порт, не в свой, где приписаны, в чужой порт, да только и понятия тогда такого не было: «чужой»… Для моряка любая гавань — родной дом. Вот… Даю я с моря радиограмму: закажите мне номер в отеле «Конкорд», на втором этаже, окна во внутренний сад, хочу, дескать, отдохнуть от вида моря. И пришлите на причал такси… Подхожу и вижу: машина ждет. Пароход мой, заметьте, швартует старпом, я только рядом стою традиции ради и на всякий случай. Одет по полной форме, саквояж собран в каюте. Подали веревки на берег — жму старпому руку и говорю опять-таки традиционное: «Буде что произойдет — найти меня знаете где». Спускаюсь по трапу, авто рядом, сажусь — гуд бай пароход, команда, береговые хлопоты. Все дела ведет старпом, который когда-нибудь станет капитаном. А я отдыхаю на берегу. Наношу визиты знакомым, принимаю их сам, езжу за город, прогулки верхом, охота, театр. Словом — жизнь, молодой человек. Капитан, который берет на себя риск отвечать за всех и за все в такой несвойственной и враждебной людям среде, каким является море, имеет право на небольшие мгновенья береговой жизни. Да… Раньше корабли были деревянные, а люди плавали на них железные…
Став капитаном — «первым после Бога», Рябов и среди коллег стремился занять главенствующее место. Ни одно начинание атлантических рыбаков не обходилось без того, чтобы в нем хоть как-то не принимал участия капитан Рябов. Довольно скоро он занял известное положение в определенных сферах, о нем постоянно справлялась главная контора на Рождественском бульваре, были сделаны Рябову и предложения, связанные с серьезной руководящей работой на берегу.
Но берега Рябов боялся. Он понимал, как там все не просто, опасался, что ему не справиться с изощренными интригами сухопутных ловкачей… Это тебе не судно, где действует устав, в море только он определяет отношения людей, и никакой тебе демагогии… Термин этот был вторым бранным словом у Рябова.
Правда, он был уже намерен согласиться на перевод в главк заместителем по флоту, это был невиданный скачок для капитана БМРТ, но тут приключилась история с Мариной Журавской, и об эдаком служебном взлете оставалось только вспоминать с неутоленным вожделением.
Причины, по которым решился Рябов оставить Валю с двумя дочерьми, были сложными и противоречивыми.
Никто ни о чем не догадывался, и потому случай этот заставил говорить весь Калининград. Ни рыбаки, ни их жены, а также и начальство не могли взять в толк, почему Рябов, рискуя заработать крупные неприятности, сменял, как говорится, кукушку на ястреба, ушел от веселой и красивой Вали и чудесных дочек, от доброго налаженного быта к неприятного обличья бабище Журавской, неряшливой, с хриплым прокуренным голосом фельдфебельского тембра, обладающей сомнительной репутацией сорокалетней холостячки, у которой если что и было за душой, так это ученое звание… Так ведь не с доктором наук ложишься ты, извините за выражение, в постель!
