Алфред Хичкок - Убийства, в которые я влюблен
— И это мы скажем полиции!
— Полиции?
— Конечно. Мы должны их вызвать, Рут. Неужели ты этого не понимаешь?
— Почему? Почему мы должны?
— Потому что не обратиться к ним опасно. Если тебя опознают — если этот продавец сможет дать твое описание, тогда все будет выглядеть хуже, чем есть. Разве ты этого не понимаешь? Мы должны их позвать!
Когда он набирал номер, Рут сказала:
— Но, Ралф… а что, если они мне не поверят?
Капитан Самьюэл Райт, седеющий, интеллигентного вида полицейский, отнесся к рассказу с недоверием. Его слова, когда Рут Муди рассказала всю историю, не ободряли:
— Послушайте, миссис Муди. Если вы что-то скрываете, то лучше не надо. Я не говорю, что ваша история выдумана. Чутье мне подсказывает, что это слишком дерзко, чтобы быть придуманным. Но я могу и ошибаться, очень ошибаться. Так вот, если бы вы могли дать ключ к опознанию этих людей…
Муж Рут горячо вмешался:
— Зачем ей лгать? Какую выгоду от этого она может иметь?
Капитан покачал головой:
— Ну-у… Это не аргумент. Она может иметь бриллиант, бриллиант стоимостью в восемь-десять тысяч. Она могла заподозрить, что ее приметили у «Трэвелл'з», и решила подстраховать себя этой выдуманной историей. — Он поднял ладонь вверх. — Я не говорю, что именно так и случилось. Но я не сижу на судейской скамье, мистер Муди. Я полицейский.
— Но это правда, — жалобно сказала Рут. — Так помогите мне, это же правда.
— Надо сказать, это дьявольский способ совершить ограбление. Многие ли поверят вам? — Он с сомнением пожал своими широкими плечами.
Некоторое время он мерил шагами комнату.
— Если бы вы только могли дать мне более подробное описание. Кроме того, что один был с обожженной кожей, нам не с чем работать. Вы говорите, они выглядели «обыкновенно».
— Но вы же проверили тот отель, вы знаете, что они занимали эту комнату.
— Мы знаем только, что кто-то занимал эту комнату, миссис Муди. Кто-то, кто расписался в книге как мистер Фред Джонсон из Кливленда. У нас нет возможности убедиться, вымышленное это имя или нет, теперь, когда этот человек выписался.
— Но разве это не доказывает…
— Это ничего не доказывает. Они могут покрасить волосы, изменить внешность. Обгоревший, например… Это же скоро проходит. — Он покусывал губу.
Ралф щелкнул пальцами.
— Тысяча долларов! Они обещали выслать ей тысячу долларов, если она согласится участвовать. Разве это не доказывает, по крайней мере, что моя жена невиновна?
— Не рассчитывайте на эту тысячу, мистер Муди. Если ваша жена говорит правду, вы ни звука никогда больше не услышите от этих парней.
Капитан сел, его лицо было напряженным.
— О'кей. Может быть, вы правы. Не исключено, что это новый трюк. Может быть, этим парням действительно удаются эти грабежи «без риска» повсюду. Возможно, один из них работает в магазине и имеет доступ к именам зарегистрированных клептоманьяков…
— Не могли бы мы проверить все магазины? Всех служащих?
— Вы представляете себе, сколько народу там работает? Вы хотите слишком многого, мистер Муди.
Опять полились слезы, и Рут потянулась за своей сумочкой и платком. Кончиком его она промокнула влажные глаза.
Что-то в сумочке, когда она собиралась ее закрыть, привлекло ее внимание.
Она вынула этот предмет и уставилась на него. Потом повернула боком и внимательно всмотрелась.
Когда она подняла голову, глаза ее блестели и были на удивление сухими.
— Капитан!
— Да, миссис Муди?
— Вам нужно их точное описание? А имя человека из комнаты в отеле могло бы помочь?
— Его имя? — Капитан подбоченился. — Вы смеетесь? Вы действительно можете сказать мне его имя?
— Могу. Я могу! — сказала Рут. И тут она захохотала. Этот хохот испугал ее мужа, пока он наконец не понял, что то был нормальный, искренний смех.
— Вот, — сказала она, протягивая предмет из своей сумочки. — Я не знаю, почему я это сделала, — но сделала. Я взяла это вчера в той комнате в отеле.
Капитан вертел предмет в руке. Это была довольно дорогая шариковая ручка, золотая, с черным колпачком. Он вгляделся внимательнее в золотые буквы, выгравированные на ней: «Гаррисон В. Мойер».
Он улыбнулся Рут и пошел к телефону. Номер полицейского участка он набирал кончиком этой ручки.
Генри Слезар
ДЕНЬ КАЗНИ
Когда старшина присяжных заседателей, встав, зачитывал вердикт, Уоррен Селви, судебный обвинитель, слушал объявление о признании виновности, как будто эти слова были провозглашением его личной заслуги. В суровом тоне старшины он слышал не осуждение обвиняемого, который поник как сожженная спичка на скамье подсудимых, а воздание должного его, Селви, уму и блеску. «Признан виновным согласно обвинению…» Нет, торжествующе думал Уоррен Селви, виновен согласно моим доказательствам.
В какой-то момент меланхоличный взгляд судьи встретился с глазами Селви, и старый человек в судейском кресле испытал шок, увидев сиявшую в них радость. Но Селви был не в состоянии скрыть ощущение счастья, удовлетворения от проделанной работы, своей первой значительной победы.
Он быстро складывал бумаги, стараясь придать своему тонкому загорелому лицу приличествующее его положению выражение строгости, хотя его губы так и растягивались в улыбке. Он взял папку под мышку и повернулся к возбужденно шумевшим зрителям. «Извините», — проговорил он сухо и начал пробираться к выходу, думая теперь только о Дорин.
Он пытался представить себе ее лицо, увидеть алый рот, который мог быть жестким или тающе мягким в зависимости от того, какое настроение ею владело. Он старался вообразить, какое у нее будет лицо, когда она услышит его рассказ, как он ощутит рядом ее теплое тело, как ее руки обнимут его.
Но это воображаемое предвкушение прелестей Дорин было прервано. Люди старались перехватить его взгляд, протягивали ему руки, чтобы поздравить. Гарсон, окружной прокурор, улыбался и кивал львиной головой в знак одобрения своего подопечного. Ване, помощник окружного прокурора, улыбался натянуто, он был не в восторге от того, что младший по службе оказался в центре внимания. Тут же вертелись репортеры и фотографы.
Раньше всего этого было бы достаточно для Уоррена Селви. Но теперь была еще и Дорин, и при мысли о ней он стремился покинуть арену своей победы ради более спокойного, более полного вознаграждения.
Но ему не удалось сбежать. Гарсон поймал его за руку и затащил в серую машину, ожидавшую у обочины.
— Ну и как ощущения? — Гарсон усмехался, похлопывая Селви по колену, в то время как машина тронулась.
— Ощущения довольно приятные, — сдержанно сказал Селви, стараясь соблюсти скромность. — Но черт возьми, я не могу принять на себя всю заслугу, Гарсон. Ваши ребята обеспечили обвинение.
— Ну, в самом деле ты же так не думаешь. — В глазах Гарсона мелькнул огонек. — Я наблюдал за тобой во время процесса, Уоррен. Ты жаждал крови. Ты являл собой меч отмщения. Ты включил его в список на электрический стул, не я.
— Это не так! — резко сказал Селви. — Он был виновен как сам грех, вы знаете это. В конце концов, свидетельства были очевидны. Жюри ничего другого не оставалось.
— Правильно. При том, как ты вел дело, жюри ничего другого не оставалось. Давай посмотрим правде в глаза, Уоррен. С другим обвинителем они, может быть, могли поступить и как-то иначе. Где заслуга, там и хвала, Уоррен.
Селви больше не мог сдерживать улыбку. Она осветила его длинное, с острым подбородком лицо, и, расслабившись, он почувствовал облегчение. Он откинулся на мягкое сиденье машины.
— Может быть, и так. Но я считал его виновным и старался убедить в этом остальных. Ведь дело не только в наборе свидетельств. Это все юридическая софистика, вы же знаете. Иногда просто ощущаешь…
— Конечно. — Окружной прокурор посмотрел в окно. — Как жена, Уоррен?
— О, Дорин прекрасно.
— Рад слышать. Прекрасная женщина Дорин.
Она лежала на кушетке, когда он вошел в квартиру. Эту деталь своего триумфального возвращения домой он в воображении не проигрывал.
Он подошел к ней, и она слегка подвинулась на кушетке, чтобы дать ему возможность обнять себя.
Он сказал:
— Ты слышала, Дорин? Ты слышала, что случилось?
— Я слышала по радио.
— Ну? Ты понимаешь, что это значит? Я выиграл обвинение. Мое первое обвинение, и в крупном деле. Теперь я уже не младший обвинитель, Дорин.
— Что они сделают с этим человеком?
Он быстро взглянул на нее, пытаясь определить ее настроение.
— Я требовал смертного приговора, — сказал он. — Он хладнокровно убил свою жену. Почему он должен получить что-нибудь другое?
— Я только спросила, Уоррен. — Она прижалась щекой к его плечу.
— Смерть — часть этой работы, — сказал он. — Ты знаешь это так же хорошо, как и я. Ты не сердишься на меня за это?
