Светлана Успенская - Блондинки начинают и выигрывают
— И попонятнее, — прошелестел Вася.
— Понятнее не могу. Это вам не нефтью торговать! Это высокая наука, наука души человеческой! — патетически возвысил свой петушиный басок Ефимыч. А потом продолжал уже более спокойно: — С внешней точки зрения большую часть времени Рыбасов абсолютно нормален и вменяем, находится в полном сознании, адекватен действительности, но на самом деле… На самом деле он глубоко болен, господа! В нем живет не одна личность, а целых две. Одну из них мы все отлично знаем, это собственно сам Рыбасов. Второго же индивидуума я изучил недостаточно глубоко и знаю о нем совсем немного. Это Иннокентий Иванович Стрельцов. Ярко выраженный маргинал со стремлением к асоциальному образу жизни. Груб, раздражителен, агрессивен.
— Кусается? — опасливо спросил Вася.
— Вероятно. Не могу поручиться наверное… Я лично не поручусь! Тем более, если его довести… Находясь в личине, в образе своего «альтер эго» Стрельцова, мой пациент способен на неадекватные поступки. Поэтому прошу не судить его слишком строго. Это глубоко больной, несчастный человек, страдающий от своей раздвоенности. Две личности, обитающие в нем, лишь смутно подозревают о существовании друг друга и…
— Но он соображает? Когда превращается в этого Стрельцова?
— Да-да, конечно, вполне. И в образе другого человека он не утрачивает ясности ума и правильности мышления.
— И надолго он так… переключается?
— Когда как… Бывало, на несколько часов, а бывало и…
— А может, он симулирует? Водит нас за нос? Дурачит?
Ефимыч гордо усмехнулся и презрительно произнес:
— Вас, неспециалистов, провести не составит труда. Но меня — никогда! Я, между прочим, кандидат наук и сейчас занят написанием докторской диссертации. Я эксперт, инженер человеческих душ, простите за нескромность. Кроме того, некоторое время я добровольно и тайно следил за ним и имел возможность лично наблюдать случаи его деперсонализации. Если бы, господа, вы воочию видели, как ваш коллега ест колбасу из мусорного бака даже не второй, а двадцать второй свежести… Как он собирает бутылки, роется на помойке, ночует в подъезде… У вас бы тоже не осталось ни малейших сомнений! Кстати, а где сам больной? Я мог бы оказать посильное медикаментозное лечение, чтобы облегчить его страдания…
— Не нужно, — оборвал Дерев властным жестом. — Мы сами облегчим его страдания. Лично. А вы… Благодарим вас за внимание! Гонорар за визит вам выплатят немедленно… Вы свободны!
Но Ефимыч неожиданно взъерепенился.
— Но я все-таки хотел бы его видеть. Я даже настаиваю! Я мог бы вернуть его в нормальное состояние. То есть если он в данный момент находится в личине своего «альтер эго», то я мог бы…
— Ладно, — неожиданно согласился Дерев. — Приведите…
Щурясь от пронзительного электрического света, ножом полоснувшего по глазам после спасительной темноты, я ввалился в комнату.
Я уже примерно представлял, как себя вести.
— Александр Юрьевич! Боже мой, в каком виде!
Я непонимающе огляделся, точно просыпаясь. Изумленно дернул бровью, растерянно пробормотал «Где это я?».
— Виктор Ефимович, а вы как здесь очутились? У нас, знаете ли, корпоративная вечеринка, а я, кажется, выпил лишку и заснул в ванной. Какой-то туман, тяжесть в голове.
— Вот видите, господа! — Ефимыч оборотился к тюремщикам, как бы демонстрируя подтверждение своим словам. — Абсолютная амнезия в отношении моментов бессознательности. Что и требовалось доказать… Голубчик, Александр Юрьевич, — обратился он ко мне с мягким докторским сочувствием, — вы больны? Плохо себя чувствуете? Дайте-ка я пощупаю пульс… Пульс в норме… Вам плохо?
— Да, — слабо проговорил я, покачиваясь на ногах. — Очень плохо, знаете ли.
— Так, может быть, вас в больницу?
Я ухватился за эту идею, как утопающий хватается за соломинку.
— Да, в больницу, конечно, в больницу!
— Никаких больниц! — властно прервал наше влюбленное курлыканье босс. — Доктор, мы больше вас не задерживаем. По коридору направо лестница, до станции электрички полчаса неторопливым шагом…
— Но я…
Доктора с двух сторон подхватили под локотки, отчего полы кургузого пиджачка смешно задрались. Несмотря на протестующие вопли, ученого безжалостно поволокли к выходу.
Дерев заговорщицки мигнул одним глазом Васе. Юрким бесенком тот подскочил к шефу, трепетно приблизил свое ухо к начальственным губам. До меня донеслись только обрывки фразы:
— Вызови охрану… В соседний номер его… До выяснения… Будет орать — заткните рот…
Мне показалось, что речь идет обо мне, но, видимо, я ошибся. Вася быстро вернулся (наверное, за дверью доктора приняла с рук на руки бессловесная охрана) и вопросительно уставился на главного. Тот пока колебался.
— Я не понимаю, что, собственно говоря, — начал я оскорбленно, — происходит… И почему…
Но патрон так мрачно прищурился, что пришлось заткнуться.
В комнате сгущалось и росло напряжение. Я буквально кожей ощущал, как окружающий воздух становится вязким и липким, забивает ноздри, мешает дышать, угнетает, давит, душит…
— Если бы он действительно заключал сделку, будучи ненормальным, — вслух произнес Дерев, — то признался бы в этом, будучи ненормальным. И вообще, как он мог, совершенно ничего не соображая, зарегистрировать предприятие в Регистрационной палате, найти фирму-партнера на Кипре, оформить все без сучка без задоринки? Для этого нужен чертовски ясный ум!
— Не мог он! — звонко выкрикнул Вася.
— Нет, не мог, — подтвердил Недыбайло.
Дерев окинул меня оценивающим взглядом, в опасной мути крошечных глазок плескались равнодушные льдинки.
— Значит, врал. Врал, будучи Рыбасовым или будучи Стрельцовым — разницы никакой нет. Ни тот ни другой нам не нужен.
— Не нужен! — поддакнул Вася.
— Не нужен! — кивнул Недыбайло.
— Свои деньги конечно же мы вернем. Хорошо, что вовремя спохватились… Недаром мы проверили все счета!
— Очень хорошо! — тявкнул Вася.
— Правильное решение, — пробасил Недыбайло.
— Этот мнимый псих все лето копался в наших деньгах, думая, что остается незамеченным. Конечно, если бы не неизвестный доброжелатель, вовремя предупредивший по телефону о фальшивой сделке, мы бы потеряли все… Но, слава богу, я успел сообщить в банк, чтобы они приостановили перечисление…
Банк приостановил перечисление денег! Вот это новость!
А что за неизвестный доброжелатель? Кто это? Верно, имеется в виду тот самый телефонный звонок в разгаре пиршества… Как я не догадался!
Но кому стало известно о сделке? Ведь я никому не…
Между тем Дерев продолжал размышлять вслух:
— Следовательно, он нам не нужен. Пора от него избавиться. — Массивная рука с безвкусной печаткой прикрыла воспаленные веки. Решение было трудным, но единственно верным. — Вот что, ребята…
Две фигуры подобострастно вытянулись в струнку.
— Что?
— Мы слушаем?
— Отведите его и…
Все было ясно без слов.
— Сделаем!
— Без проблем!
Вязкое дыхание смерти заполонило всю комнату, мешая дышать. Я хотел рвануться, крикнуть, втянуть легкими душный воздух, полный ароматов стоялой еды и пролитой выпивки, я хотел расшвырять своих тюремщиков в стороны, заорать изо всех сил, разбить стекло, — но вместо этого лишь безмолвно шевельнул губами.
— Уберите его! — Массивная рука с печаткой небрежно махнула в сторону двери и спокойно опустилась на полированный поручень старинного кресла.
Недыбайло грубо толкнул меня в плечо:
— Пошли!
— Но… Но ведь я ни в чем… Я… Я только…
— Хватит болтать! — Резкий тычок в спину чуть не свалил меня на пол.
Я невольно сделал шаг вперед. Прощайте, море, пальмы, белый береговой песок! Прощай, слякотная осень, исплаканное дождем небо, прощайте, моя семья, моя дом, моя жизнь… Прощай!
— Стойте! Ни с места!!! — Внезапно за спиной раздался заполошный крик.
В тот же миг в комнате точно плеснули прозрачной водой из ведра, — это разбилось стекло, рассыпалось хрустальными брызгами по комнате, мелодично звеня и подпрыгивая.
— Ни с места! — по-ковбойски произнес неизвестный, стоя в выбитом проеме окна, куда плавным потоком вливался прохладный, чуть горчащий воздух. В руках его мрачно чернело нечто похожее на пистолет. — Вы арестованы!
— Кеша! — безголосо пробормотал я, теряя сознание от невероятности происходящего. — Кеша, это ты?.. Ты! Ты!
Кеша мягко, по-кошачьи спрыгнул на пол и произнес уже на полтона ниже, словно напоминая:
— Вы все арестованы! Стоять! Не двигаться!
Ну уж, конечно, не я. Ведь я — это он, а он — это я. Ведь я его самый лучший единственный друг, а он — мой брат, мой верный помощник, мое «альтер эго»…
