Анатолий Безуглов - Прокурор
Анегин приехал за ней в щегольском ослепительно белом костюме, на среднем пальце правой руки у него красовался массивный золотой перстень с монограммой. Он открыл дверцу «Жигулей» последней модели и, галантно поздоровавшись, пригласил Флору сесть рядом, на переднем сиденье.
Доехали до города незаметно. Там к ним присоединился Заремба с женой.
— Капитолина Платоновна, — представил он журналистке пухлую женщину лет сорока, с капризно сложенными губами и волоокими глазами.
Та протянула Бариновой холеную руку с тщательно ухоженными ногтями и японским магнитным браслетом на запястье. Одета она была довольно скромно — легкое платье из кремовой марлевки. Да и сам Фадей Борисович походил на заштатного счетовода в своих хлопчатобумажных брюках, рубашке с короткими рукавами и соломенной шляпе.
Главный художник фабрики ожидал их, оказывается, не на городской квартире, а на даче недалеко от Южноморска.
Дачка была более чем скромная: маленький деревянный домик посреди участка, расположенного на берегу моря. Десяток фруктовых деревьев, огородик и неизменный виноградник. Возле домика стояла собачья конура. Единственно, что бросалось в глаза, — несколько пышных кустов роз, усыпанных крупными яркими цветами.
Когда машина подъехала к забору, большой лохматый пес выскочил из своей будки и, гремя цепью, зашелся в лае.
Откуда-то из-за виноградника появился Боржанский, в шортах, майке и пляжных сандалиях. Он унял собаку, запер ее в конуре и открыл ворота.
Анегин подогнал машину к самому домику. Гости вышли. Боржанский встретил их приветливо, но руку никому не подал.
— Готовлю, — пояснил он и, видя, что Фадей Борисович направился к крыльцу, сказал: — На природу, на природу! Дышать воздухом…
Все пошли за ним.
Возле самой воды стояли стол, стулья. Рядом в мангале весело трещал огонь под чугунным котлом, в котором шкворчало мясо с луком. Приехавших приветствовала высокая женщина, лет тридцати пяти, в старых потертых джинсах и в майке с короткими рукавами. У нее было продолговатое лицо, мечтательные глаза и пепельно-серые волосы, падающие на плечи.
— Моя жена Эрна, — сказал Боржанский, обращаясь к тележурналистке.
— Очень приятно. Флора, — протянула руку девушка и подумала, что зря вырядилась, как на торжественный прием.
— Плов? — потянул носом Заремба. — Фирменное блюдо.
— Да, — кивнул Боржанский, шинкуя острым ножом морковь.
— Вы еще и кулинар! — воскликнула Флора.
— Только плов, — покачал головой Герман Васильевич. — Память о Средней Азии.
— Но уж зато готовит его — язык можно проглотить, — сказала Эрна. Меня даже не подпускает к котлу…
— Боюсь, не разучился ли, — сказал Боржанский.
Анегин, Заремба и Капитолина Платоновна уселись на стулья, а Эрна потащила Флору в дом (Баринова при этом заметила, что Боржанский укоризненно посмотрел на супругу).
Домик состоял из двух небольших комнат и застекленной веранды. Обстановка — самая простая. Кровати, старомодный платяной шкаф, телевизор старой модели. Зато на всех стенах — картины. Преимущественно пейзажи. В рамках и без них.
— Это все Герман, — с благоговением произнесла Эрна.
Чтобы не казаться невежливой, Флора стала внимательно рассматривать работы Боржанского.
— Здесь чувствуется влияние Юона, — сказала она, указывая на зимний пейзаж.
— Сразу видно знатока! — обрадовалась жена Боржанского и особенно оживилась, когда Флора включила магнитофон: — А вы знаете, Юон пророчил мужу большое будущее! — Она вздохнула. — Если бы Герман захотел… Я ему твержу: займись по-настоящему организацией своей персональной выставки. Ведь у него столько почитателей! Пора бы уж и в Союз художников. В свое время ему предлагал рекомендацию сам Коненков! А Герман говорит: Левитан не был членом Союза художников, но это не помешало ему стать Левитаном… Ну посмотрите, разве это не совершенство? — обвела она руками вокруг. Вам нравится?
— Очень, — кивнула Баринова.
Она остановилась возле небольшого холста с вечерним пейзажем.
— Герман Васильевич не выставлялся в Москве? — спросила она. Кажется, я эту картину видела…
— Выставлялся, а как же! — ответила с гордостью жена Боржанского. Ему и теперь предлагают, а он… Боже мой, ну как мне ему доказать, что нельзя так относиться к собственному таланту?!
И Эрна стала сетовать на то, что если бы муж бросил фабрику и целиком отдался живописи, то куда было бы больше пользы и ему и людям.
— А что, разве он сейчас не пишет? — поинтересовалась Флора.
— В последнее время совсем забросил кисти и мольберт. Заедает производство… Хоть вы скажите ему! — попросила Эрна.
Баринова пообещала.
Когда они снова вышли во двор, Флора заметила странного человека. Это был высокий жилистый мужчина, загорелый до черноты, с копной совершенно седых спутанных волос. На нем были короткие, чуть ниже колен, выцветшие штаны.
Мужчина сидел прямо на песке возле большой бочки, лежащей на боку в дальнем углу участка Боржанских за кустами виноградника.
— Кто это? — Баринова остановилась от неожиданности.
— Пойдемте, пойдемте, — заторопилась смутившаяся Эрна. — Он у нас немного того… — она дотронулась пальцем до виска.
Флора успела еще разглядеть его светло-серые, спокойные и в то же время пронзительные глаза. Она невольно несколько раз обернулась в его сторону. И как ей ни хотелось подробнее расспросить хозяйку о странном мужчине, все же не решилась.
Боржанский пригласил всех к столу.
— Ну, за встречу!
Все подняли бокалы.
Фадей Борисович не выдержал, встал для тоста.
— Товарищи! — Он откашлялся. — Друзья! Герман Васильевич поднял первый бокал за встречу. Я бы хотел несколько расширить его выступление… Прошу прощения, я имею в виду тост… Нашей фабрике оказали честь представлять на голубом экране тружеников города. В лице Флоры Юрьевны, Заремба слегка поклонился в ее сторону, — подчеркну, очень милой и обаятельной, мы принимаем сегодня у себя в тесном кругу представителя славного отряда работников искусства. Это не просто встреча. Она символизирует союз творческих сил и производства…
Директор фабрики говорил в том же духе еще минут пять и всех утомил. А когда он закончил и все наконец выпили, Боржанский не без иронии заметил:
— Ну, слава богу, как раз и плов подоспел.
На столе появилось исходящее ароматом блюдо с живописно уложенным рисом, кусками баранины и целыми головками распаренного чеснока.
— Может, пригласим Иннокентия? — вдруг предложила жена Зарембы. — Он всегда так интересно говорит…
— Да-да, где ваш брат? — обратился к Эрне Фадей Борисович.
— Он не пойдет, — ответила та.
— Ну я прошу, — капризным голосом сказала Капитолина Платоновна.
— Хорошо, — поднялся Герман Васильевич. — Попросим осчастливить своим присутствием Диогена-второго…
Боржанский вернулся с Иннокентием. Помимо штанов теперь на нем была надета просторная белая рубашка с вырезом на груди.
Брат Эрны поздоровался, скромно пристроился у краешка стола.
Флора исподтишка разглядывала его. При всей внешней экстравагантности Иннокентий производил впечатление спокойного, уравновешенного человека. Она даже ощутила какую-то уверенность и силу, исходящую от него.
Все набросились на плов. Он же положил себе на тарелку лишь несколько листиков салата, ломтик огурца. К вину, которое налил ему хозяин дома, Диоген-второй даже не притронулся.
— Прекрасный плов! — сказал Заремба, орудуя вилкой. — Выше всяких похвал.
— Зря ты, Кеша, отказываешься, — поддел Анегин.
— У Иннокентия свои принципы, — вступилась Капитолина Платоновна.
— Это принципы для всех, — сказал Диоген-второй, невозмутимо жуя зелень.
— Поделитесь, — попросил Заремба.
— Надо потреблять пищу, которая несет жизненную силу, — спокойно ответил Иннокентий. — В муке нет жизненной силы, а в неразрушенном зерне есть. Потому что сохранен зародыш…
Баринова обратила внимание, что Капитолина Платоновна слушает его, чуть ли не раскрыв рот.
— А как насчет мяса? — с улыбкой спросил Анегин.
— Мясо убитого животного вредно, — с прежней невозмутимостью ответил Иннокентий. — Перед тем, как скотину убивают на бойне, она испытывает страх, и организм ее наполняется ядами…
Видя, что речи брата отвлекают гостей от еды, Эрна решила переменить тему.
— Герман, налей еще вина, — сказала она.
Боржанский наполнил бокалы. Подняли тост за гостью из областного телевидения. Заговорили о будущей передаче. Об Иннокентии, казалось, все забыли. Да и сам он незаметно исчез из-за стола.
После плова подали арбуз.
Отяжеленные едой гости решили немного пройтись. Тем более, как сказала Эрна, рядом находился минеральный источник, и Флоре было бы интересно побывать там, попробовать целебную воду. Вчетвером — жена Боржанского, супруги Заремба и журналистка — отправились на прогулку. Герман Васильевич и Анегин остались вдвоем.
