Андрей Ветер - Я, оперуполномоченный
– Это в нашей стране уже было, – отрицательно покачал головой Жуков-старший. – До основания мы уже всё разрушали. И потом долго бродили по колено в крови, нищие и обозлившиеся на всю планету, пока не нашли относительно разумного социального устройства.
– Очень хорошо, что ты употребил слово «относительно». Кое-что у нас есть, конечно, что достойно уважения. Но этого мало. В мире существует много такого, что мы можем и обязаны позаимствовать. Не нужно изобретать велосипед.
– Ты опять про капитализм? Нет, дорогой мой, он красив лишь со стороны.
– Согласен, есть у него и отрицательные стороны. – Борис сделал успокаивающий жест и прошёлся вдоль стола. – Я же не говорю, что надо цапать оттуда всё подряд. Нужно подойти к этому делу с умом…
– Мы вообще ничего не сможем взять оттуда, – ответил ему отец.
– Почему? – изумился Борис.
– Потому что там, на Западе, всё строилось веками. Оно там на своём месте, на своей почве.
– Папа, о чём ты говоришь?! Брось! Какая почва? Почва для экономических законов всюду одинакова. Если нашим людям дать возможность развернуться…
– То они создадут здесь государство, в котором будут править воры! – оборвал сына Николай Константинович. – Если к нам впустить законы капиталистического рынка, то у нас прежде всего начнётся передел собственности, а это означает, что крупнейшие государственные предприятия вмиг перейдут в частные руки.
– Что же тут плохого?
– То, что при классическом капитализме хозяевами становятся не в один миг, а в результате кропотливого труда. Предприниматели там создают своё производство. Прибегают при этом к помощи бандитов и всякой прочей мрази, но всё-таки трудятся, из кожи лезут вон. Никому в мгновение ока там не упало в руки уже существующее гигантское хозяйство. Никто там не стал владельцем фабрик и заводов ни с того ни с сего. А у нас попытаются захватить государственные предприятия и сделать их частными. И никто не пожелает начинать свой бизнес с нуля! Постараются просто уворовать то, что уже есть!
– С таким подходом можно что угодно свести на нет… – В голосе Бориса послышалось раздражение. – В любом хорошем начинании при желании отыщутся отрицательные стороны.
– Пока я никаких начинаний не вижу, – ответил Николай Константинович. – И дай-то бог, чтобы никаких радикальных перемен подольше не было. Пусть всё происходит постепенно. Только постепенно! Никаких внезапных поворотов! Иначе мы на долгие годы провалимся в средневековую разнузданность…
– Средневековая разнузданность? – Борис растерянно обвёл всех взглядом. – Вы слышали? Папа, да ты посмотри на этот стол!
На столе стояли в основном заграничные продукты, которыми родители Лены регулярно снабжали молодую семью. Обычно они присылали сладости, гранулированный кофе, ликёры и сигареты, но время от времени из Парижа приходили «сувениры» с дорогим сыром, бужениной, ветчиной. Борис любил похвастать перед гостями этими продуктами, непременно выносил их сначала в упаковке – красивой, яркой, аккуратной. «Это вам не кусок негнущейся бумажищи, в которую у нас и колбасу заворачивают, и бельё в прачечной упаковывают. Это вам не первобытная серость», – приговаривал он.
– Вижу я твой стол, – спокойно ответил Николай Константинович.
– Если это – плоды средневековой разнузданности, то что ты скажешь о наших магазинах?! – возмущённо воскликнул Борис. – Чтобы купить вонючую колбасу или сосиски в обыкновенном универсаме, тебе надо прилавок с боем брать. Раздавить могут, затоптать! Вот уж где средневековье! Тухлая картошка, консервы с морской капустой и пакетики с творогом, похожим на понос… Нет уж, я выбираю плоды, как ты выразился, средневековой разнузданности. Мне они больше нравятся. И уж если придётся мне вдруг жить при диких законах джунглей, то я сумею выжить и победить…
Этот вечер оставил в душе Смелякова тяжёлый осадок. Ему не понравилось то, что говорил Борис, и не вдохновило сказанное Жуковым-старшим.
«При чём тут капитализм? Зачем говорить о том, чего у нас нет и быть не может? Какой-то маразматический спор. Бессмысленный, бесполезный, угнетающий… Да, у нас надо многое изменить. Только не Борису же принимать решения! Такому, как он, только дай шашку в руки… Не понимаю, почему он живёт в СССР, если его настолько всё не устраивает. Ведь эмигрируют же люди на Запад. Стало быть, ему тут удобнее. Ещё бы! Папа – чекист, тесть – дипломат, они всегда поддержат, прикроют, отведут беду в случае чего… Нет, Боря не революционер, но если бы что-то началось, то он бы в стороне не остался. И боюсь, что друзей своих он бы легко оттолкнул. А то и по трупам их прошёл бы… Чёрт возьми, что у меня за мысли? Всё ведь в общем-то нормально, спокойно, войны нет, пули не свистят. Почему людям всегда чего-то не хватает?..»
Виктор чувствовал себя подавленным. Вера молча посматривала на него, но вопросов не задавала.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. АПРЕЛЬ 1984
В колонию, где отбывала наказание Наталья Кутузова, Смеляков приехал ближе к вечеру. Погода стояла мягкая, ярко-красный солнечный диск опускался к горизонту, и колючая проволока над высоким забором выглядела в сочных розовых красках заката почти как ажурная вязь узора. Стоя у окна отведённого ему кабинета, Виктор задумчиво смотрел на прогуливавшихся во дворе женщин.
«Каждая из них могла быть счастливой. Каждая могла любить и быть любимой. Но они выбрали иной путь. И этот путь привёл их сюда, на зону. И никакой благостный пейзаж заката не превратит проволоку с мощными металлическими шипами в украшение. Никакое солнце, несмотря на свою неподражаемую красоту, не превратит зону в курорт, потому что здесь – ад, хотя и здесь (в окружении бессмысленной жестокости и насилия) живут и улыбаются люди. Впрочем, не уверен, что их можно назвать людьми. Зона низводит подавляющее большинство людей до животного состояния…»
Дверь за его спиной отворилась.
– Осу́жденная Кутузова прибыла по вашему приказанию, – проговорил певучий девичий голос, делая стандартное для мест заключения ударение на букву «у» в слове «осуждённая».
«Почему они все говорят так? И ведь не только осуждённые. Весь здешний персонал от нижних чинов до высших. Своего рода шик – шик уголовников, шик трагической неграмотности, шик переставленных местами ценностей, шик скотской клановости…»
Смеляков повернулся к вошедшей. Перед ним стояла девушка среднего роста, весьма миловидная, несмотря на всю неухоженность и усталость, характерную для всех женщин колонии. Её затравленные глаза лежали в глубоких тёмных кругах – несмываемой печати утомлённости.
– Здравствуйте, Наталья Сергеевна, присаживайтесь, – сказал Виктор доброжелательно.
– Спасибо, гражданин начальник. – Девушка послушно опустилась на стул и уставилась в дощатый пол.
– Курить хотите? – Смеляков подвинул к ней пачку «Столичных».
Она коротко взглянула на него и кивнула.
– Спасибо.
– Небось только «Беломор» тут садите?
– Это в лучшем случае…
– Устали здесь?
Она молча пожала плечами.
«А ведь и впрямь хороша. Могла бы настоящее счастье какому-нибудь мужику составить. Нет же, парится на зоне. И всё из-за чего? Красивой жизни захотелось? Лёгких денег? Так ведь не было у неё красивой жизни-то. Выпивка была дармовая и нескончаемая, пацаны всякие. Только это всё – дешёвка. Ничего хорошего и по-настоящему красивого она так и не получила, связавшись с ворами. Приучили её к анаше, привыкла она под кайфом ходить – вот и всё, чего добилась. А ведь мечтала актрисой стать, театр любила, по-своему, но всё-таки любила. Но оступилась, а сил подняться не хватило. Так и покатила вниз. Вряд ли теперь ей удастся вернуться к своей прежней мечте. Слабые люди не поднимаются…»
– Наталья Сергеевна, я к вам по делу, – сказал Смеляков.
Она кивнула и чиркнула спичкой, закуривая.
– Можно ещё взять? – Она выпустила дым, задула спичку и робко указала глазами на сигареты. – Впрок?
– Можно, – разрешил Виктор.
Щелчком она выбила из пачки ещё пару сигарет.
– Да вы всю пачку возьмите. – Смелякову стало грустно. – С подругами поделитесь.
– Спасибо, гражданин начальник.
– Есть подруги-то? Или все на воле остались?
Она неуверенно пожала плечами. Откуда возьмутся подруги в царстве одиночества и бесконечного унижения, где запросто могут убить за пачку чая? Мир, в который она попала, был ужасен.
– Да и на воле-то были небось не настоящие подруги, – предположил Виктор.
– А где они, настоящие-то? – отозвалась без энтузиазма девушка и мотнула головой, отбрасывая упавшую на глаза прядь сальных волос.
– Наверное, если бы вы в театральный всё-таки поступили, были бы хорошие друзья сейчас, а не эти… – Виктор указал глазами на окно.
– Теперь уж поезд ушёл, – с убийственным равнодушием сказала Наташа.
– Ну, зря вы так… Изменить жизнь к лучшему никогда не поздно.
