Фрэнк Лин - Девять жизней
Сидя в канаве, я соорудил подобие перевязи для левой руки из ремня кожаной куртки Гордона. Над болотом дул холодный ветер, но куртка прекрасно согревала, и, наблюдая, как крошечные фигурки вдалеке подбираются к тонущей машине, я начал клевать носом. Они привязывали к вертолету тросы. Это напоминало спасение на море, только роль буксиров выполняли пожарные машины. Наверное, я все-таки заснул, потому что когда открыл глаза, уже стемнело. Я посмотрел на часы. Они показывали половину второго – вероятно, остановились во время падения. Попытка пошевелиться вызвала адскую боль в руке. Без сомнения, это был перелом, но, слава богу, закрытый. Я приготовился продолжить путь.
Скоро я выбрался на узкую дорогу, ведущую, как гласили дорожные знаки, к ферме «Мосс». Я поплелся по ней, не имея ни малейшего представления, в какую сторону иду. Время от времени мимо проезжали машины, но то ли водители не замечали меня в темноте, то ли не желали подбирать сомнительного путника. Вдоль дороги росли кусты боярышника, и меня очень тянуло расположиться в них на ночлег.
Окрестности представляли собой вовсе не пустынные поля, как мне показалось с воздуха, а богатые фермы. По обеим сторонам дороги на жирной, плодородной земле росли овощи.
Я шел дальше. Начался дождь. Через некоторое время я увидел впереди высокий откос трассы М-62 и вышел на магистраль А-57, обсаженную пирамидальными тополями. Я проковылял мимо большой фабрики и нескольких домов с террасами, и в конце концов вошел в центр Эрлама – промышленного городка, выросшего вокруг сталелитейного завода. Завод, разумеется, не действовал, – как все в округе, сердито подумал я, пытаясь найти работающий телефон-автомат.
Оживленная главная улица представляла собой участок шоссе, связывающего Манчестер с Уоррингтоном.
Я позвонил Джею домой. Услышав мой голос, он не сразу пришел в себя от изумления, а когда понял, что это действительно я, немедленно согласился за мной приехать. Я был очень рад, что он не успел заявить в полицию. Несмотря на то, что он собирался надеть синюю униформу, привычка к скрытности его не покидала. Я сказал ему, чтобы он высматривал заметную коричневую куртку, а сам прислонился к стене магазинчика хозяйственных мелочей.
Куртка давила на плечи так, что я ощупал правой рукой оба кармана, чтобы проверить, нет ли в них кирпичей.
Кирпичи имелись. Один из них представлял собой плотную пачку купюр по пятьдесят фунтов, завернутую в полиэтиленовую пленку. Хитрюга Гордон хотел, чтобы у полиций не осталось никаких сомнений в том, чье именно тело обнаружили в разбитом вертолете. Эта подробность должна была убедить спасателей, что труп принадлежит Джейку Гордону. Кроме того, я нашел паспорт, стальной браслет и зажигалку с выгравированным на том и на другой именем Гордона и несколько сигар его любимых сортов.
С трудом я закурил одну из них и стал прикидывать, чем я, собственно, располагаю. Лачки были толщиной со среднюю книжку в мягкой обложке, но такие плотные, что в каждой, вероятно, было не меньше пятисот банкнотов; шесть пачек давали сумму в сто пятьдесят тысяч. Я знал, что не могу тратить его деньги. Во всяком случае, много.
Наконец появился Джей и доставил меня в частную клинику в Чидле.
– Это очень дорогое место, босс, – обеспокоился он. – Может быть, все-таки отвезти вас в городскую больницу Уайтингтон?
Его забота меня тронула; я дал ему одну из сигар Гордона. Он недоверчиво посмотрел на меня.
– Это табак, Джей, – объяснил я. – Если собираешься поступить в полицию, привыкай к легальному куреву.
Наличность, сложенная в больничный сейф, обеспечила мне максимум внимания и заботы. Перед тем, как проститься с Джеем, я внушил ему, что все происшедшее должно остаться в строгом секрете.
– Если ты не станешь об этом говорить, Либерти скоро все забудет, – заверил его я.
– Забудет про обещанную ему прогулку на вертолете? Он твердит о ней день и ночь.
– А почему бы вам вдвоем не устроить себе небольшие каникулы? – предложил я. – На неделю или даже на две, Я уверен, у него в школе не будут возражать. Поставь телефон в офисе на автоответчик или попроси Финбара заходить каждый день и принимать звонки. Свози мальчишку в Центр-Парке. Тот, что в Шервуд-Форесте – совсем близко.
– Я вас понял, босс, – медленно произнес он. Прежний Джей и новый Джей-полицейский уживались пока неважно. – А что все-таки произошло в этом вертолете?
– Ты все равно мне не поверишь. Меньше знаешь – крепче спишь. – Увидев, что из меня ничего не выжмешь, он широко улыбнулся и встряхнул головой. Хороший из парня выйдет коп, подумал я: он знает, как обращаться с людьми. Я велел ему говорить всем, кто будет спрашивать обо мне, что я сломал руку в дорожной аварии, и дал ему денег для поездки в парк аттракционов. Либерти заслужил катание не только на дверных притолоках.
На руку наложили гипс, и я просидел в больнице три дня, принимая сеансы физиотерапии и поглощая неимоверные количества изысканнейших блюд. Сестрички были одна милее другой, но я держал себя в рамках. Делиз не показывалась, но в последнее утро приехал Финбар Салвей с сеткой винограда.
– Надеюсь, ты не думаешь, будто я стал тебя сторониться, – сказал он.
– Что ты, Финбар, – успокоил его я. – Ты имел полное право меня подозревать. Ты ведь думал, что тот человек, который входил в квартиру Глории Риштон в день убийства, возможно, был я?
Я видел по его лицу, что ему неловко.
– Значит, Коулман видел Джейка Гордона и убийцу, Сиджвика? – спросил он.
Я ничего не ответил.
– Ты видел что написали в газетах? Гордон покончил с собой!
В «Сан» написали: «Нефтяной магнат совершил последний полет с бюстом бывшей супруги».
Я улыбнулся возмущению Финбара и понадеялся, что, спускаясь, Гордон успел еще раз погладить свой сувенир.
Финбар отвез меня в город, без умолку рассказывая по дороге о деле королевской семьи.
20
Возвращение к нормальной жизни заняло у меня несколько недель.
Я находился в постоянном напряжении, полагая, что настоящий убийца Глории Риштон может нанести мне визит в любой момент.
Делиз не приезжала, я ей не звонил. Я надеялся, что она вскоре простит мои многочисленные прегрешения, и смирился с временной разлукой. Несмотря на ее отсутствие, дела агентства удивительным образом пошли на лад. Появление моего имени в газетах никак мне не повредило. Помимо других предложений, меня пригласили выступить консультантом по установке сигнализационного оборудования в общежитии университета Метрополитан. С этой задачей я вполне мог справиться даже с загипсованной рукой. Мои расходы на такси выросли так, что пришлось перейти на контракт.
Джей вернулся из поездки в Центр-Парке похудевшим и как будто окрепшим. Либерти каникулы также пошли на пользу. Он приехал в модной дутой куртке, пуловере, бордовых джинсах и новых ботинках. Слуховой аппарат также был на нем. Он уже не выглядел таким дикарем, как прежде, хотя качаться на притолоках не перестал.
Отработав еще некоторое время у меня, Джей перешел в полицию. Я не стал искать ему замену. Мне приходилось много разъезжать; в мое отсутствие за офисом присматривал Финбар. Попытка управлять велосипедом одной рукой привела к тому, что я сломал гипс на другой, и спортивные занятия пришлось отложить.
Киллер все не появлялся, но я знал, что рано или поздно это произойдет. Вопрос заключался только в том, как долго продержится его гордыня.
Сенсация, вызванная внезапным уходом из жизни Джейка Гордона, прошумела положенные десять дней. Его приземление на территорию заповедника «Рисли-Мосс» было еще более эффектным, чем мое. Участок, куда он упал, представляет собой бывший полигон, на котором сохранилось множество укрытий. Одно из них – башня, из которой любители птиц наблюдали за синичками, зябликами, малиновками и дроздами, живущими в зарослях папоротника и осоки. Гордон рухнул в самый большой пруд, погрузившись быстрее, чем любой нырок. Птицы, как и туристы, в панике разлетелись.
Тело, увязшее глубоко в иле, вытащили на берег крюком подъемного крана. Если не считать сотрясения, как выражаются медики, несовместимого с жизнью, оно почти не пострадало, как и столь же безжизненный бюст Сандры Торкингтон. В каком-то смысле я бы предпочел чтобы Гордон приземлился на бетон, например, на крышу студии «Альгамбра», но случившееся облегчило идентификацию тела: личность погибшего была очевидна. Мне было интересно, когда именно у него созрел план выдать мой труп за свой – сразу, как только мы познакомились, или позднее? И не был ли полет вместе с Либерти пробным заходом?
После похорон, на которых я, в отличие от Ланса Тревоза и Саймона Риштона, не присутствовал, газеты стали строить догадки о мотивах его самоубийства. Меня забавляло, как аргументированно ведущие телевизионных программ доказывали, что он намеренно выпрыгнул из вертолета именно над заповедником. На экстравагантный выбор места уже жаловались «зеленые»: они не хотели, чтобы добровольная смерть над заповедником вошла в моду.
