Кейт Аткинсон - Поворот к лучшему
50
— Глория, нам пора, — сказала Татьяна.
Машины по-прежнему шипели, качая воздух, Грэм по-прежнему летал в космосе. Глория наклонилась и поцеловала его в лоб. Благословение или проклятие или два в одном, ибо действительность объемлет в себе все. Черное и белое, добро и зло. Его плоть на ощупь уже была неживой.
Что такое настоящее преступление? Капитализм, религия, секс? Убийство — в принципе да, но не обязательно. Кража — то же самое. Но жестокость и безразличие тоже преступны. И плохие манеры, и грубость. А хуже всего — безразличие.
Вскоре после свадьбы они с Грэмом поехали к его родителям, Берил и Джоку, на воскресный обед. Глория запомнила тощую жареную утку и пышный сливовый пирог. Поразительно, она с трудом вспоминала прошлую пятницу, но могла в подробностях пересказать, что ела сорок лет назад.
В тот день их машина (Грэм купил к свадьбе «триумф-геральд») почему-то осталась в гараже, и домой их повез отец Грэма — к скромному «жилью от Хэттера» («Пенкейтленд», старая модель, давно снятая с производства), свадебному подарку Джока и Берил. Так называемый «первый дом». И почему никто не торгует «последними домами»?
По пути они заехали «на склад» — то ли у отца, то ли у сына было там какое-то дело, уже и не вспомнишь. В те времена «Жилье от Хэттера» было просто строительным складом с ветхой конторой в углу. Глория вышла из машины, она никогда прежде не бывала ни на складах, ни в конторах, и сейчас, когда она стала одной из Хэттеров, пора было проявить интерес. Не стоило отказываться от своей девичьей фамилии — Льюис. Теперь, когда она беглая вдова, самое время к ней вернуться. Люди постоянно меняют личины, ее собственный дед сделался Льюисом, приехав в Лидс из Польши с одним фанерным чемоданом и фамилией, которую никто не мог произнести.
Оба Хэттера зашли в контору. Глория бродила по складу, полному таинственных ящиков и мешков. Она даже представить себе на могла, как это — начать строить дом. Интересно, что бы случилось с человеческой расой, если бы она, Глория, была в ответе за прогресс, когда человек впервые ударил кремнем о кремень и создал орудия труда? Она бы и полку не смогла придумать, все хранилось бы в гамаках и мешках. Она была собирательницей, Грэм — владеющим отверткой охотником. Он шагал вперед и строил, она оставалась позади и заботилась обо всем остальном. Прошел всего месяц, как они поженились, искра еще не погасла, и Глория с безумным упоением накупала десертные тарелки и швабры с механическим отжимом.
Вдруг Глория услышала тихое мяуканье и, пойдя на звуки, обнаружила — вот радость-то! — гнездо с котятами, еще слепыми, как кроты, свернувшимися вокруг кошки-матери в углу склада, за грудой досок.
Хэттеры, старший и младший, вышли из конторы, и ее новоиспеченный свекор крикнул: «Ну что, Глория, нашла этих чертовых кошек?» Глория, которая уже представляла выстланную овчиной корзину, места в которой хватит по крайней мере двоим, а может, и всем котятам, откликнулась: «Да, мистер Хэттер, они такие хорошенькие». Котята были невыносимо милые. Глории пока не удавалось перейти на фамильярное «Джок», да так и не удалось за все те три года, что она была его невесткой. Хэттер-старший умер от обширного инфаркта, свалившись замертво в грязь на строительной площадке посреди шлакобетонного каркаса одного из своих домов. Столпившиеся вокруг рабочие в изумлении глазели на неподвижное тело. Титан покинул здание. Олимпиец же тем временем стоял на недостроенной кухне и размышлял, нельзя ли вставить окно еще поменьше.
— Грэм, — позвал Джок Хэттер, — займись этим мусором, ладно?
— Сейчас, — ответил Грэм, сгреб все пять мягких, теплых кошачьих телец и легким движением опустил их в стоявшую рядом с конторой бочку с водой.
Глория так удивилась, что целую ужасную секунду просто смотрела, онемев и не в силах двинуться с места, словно ее околдовали. Потом она закричала и рванулась к Грэму, чтобы спасти котят, но Джок удержал ее. Он был маленького роста, но удивительно сильный, и, как она ни извивалась и ни изворачивалась, ей не удавалось вырваться.
— Так надо, милочка, — мягко сказал он, когда она наконец успокоилась. — Так устроен мир, вот и все.
Грэм вытащил пять безжизненных маленьких телец из бочки с водой и бросил в старую цистерну из-под машинного масла.
— Долбаные кошки, — сказал он, когда она потом закатила ему истерику на кухне-камбузе их первого дома. — Глория, хорош уже сопли-то распускать. Это же просто, блядь, животные.
Убили. В Татьяниных устах это слово прозвучало странно. Оно было как раскат грома, от которого треснуло небо. Глории показалось, что треснувшее небо вот-вот рассыплется на куски и упадет ей под ноги. У нее подвело желудок. В животе было жарко и жидко, а сердце стучало слишком быстро для женщины, которая вот-вот получит пенсионный проездной. Убили подругу Татьяны. Лену. Хорошего человека.
Глория знала, что Татьяна сейчас скажет. И хуже всего то, что она поверила этому прежде, чем та успела назвать имя, даже назвала его за нее.
— Грэм, — без выражения сказала она.
— Да, — подтвердила Татьяна. — Грэм. Он очень плохой человек. Он приказал Терри убить ее. Все равно что убил сам. Никакой разницы.
— Да, — согласилась Глория. — Никакой разницы. Совсем никакой.
— Лена собиралась пойти в полицию, рассказать все, что знала.
— А что она знала? Про мошенничество?
Татьяна расхохоталась:
— Глория, мошенничество — ерунда. Есть вещи похуже. Грэм ведет дела с очень, очень плохими людьми. Тебе не стоит этого знать, они придут за тобой. Нам пора идти.
Глория склонилась над мужем и прошептала ему в ухо: «Внимает пусть трудам моим Всесильный и пусть трепещет».[113]
Они покинули место убийства. Это был настоящий побег. Глория нарушала правила, пусть и не свои собственные. Она прихватила черный мешок с деньгами и карту памяти, но никакой одежды, они бежали в чем стояли. Татьяна кому-то позвонила, к задней двери подъехала большая черная машина, и они в нее сели. Если Глория не ошибалась, это была та же машина, которая забрала Татьяну из больницы после сердечного приступа Грэма. За всю поездку водитель не проронил ни слова. Глория не стала спрашивать, кому принадлежит эта черная машина, — большие черные автомобили с тонированными стеклами чаще всего принадлежат плохим людям. Плохим людям вроде Грэма.
Они ехали на юг, к аэропорту, но Глория попросила «сделать небольшой крюк».
— Зачем? — спросила Татьяна.
— Дело, — ответила Глория, пока молчаливый водитель, выполняя ее указания, сворачивал с главной дороги к новому микрорайону. — Нужно закончить одно небольшое дело.
— Гленкрест-уэй, — объявила Татьяна, читая уличный указатель.
За Гленкрест-уэем последовали Гленкрест-клоуз, Гленкрест-авеню, Гленкрест-роуд, Гленкрест-гарденз и Гленкрест-уайнд — все до единого названия Татьяна читала вслух, вполне заменяя собой спутниковую навигационную систему, которая отказалась работать посреди бестолкового хаоса улиц новой застройки, экранированных зависшим туманом присутствия Грэма, облаком всезнания.
— Это район Гленкрест, — зачем-то сказала Глория, когда черная машина затормозила у обочины. — Реальные дома для реальных людей. Построены на старых горных выработках.
Она вытащила черный мешок для мусора, в котором было семьдесят три тысячи пятьсот фунтов стерлингов двадцатифунтовыми банкнотами.
Татьяна курила, прислонившись к крылу машины, а Глория перетаскивала черный мешок от дома к дому и раскладывала на порогах пачки купюр. На всех не хватит, но жизнь — это лотерея.
— Трагедия. — Татьяна покачала головой. — Глория, ты — чокнутая.
Они сели обратно в черную машину и покатили прочь. Вечерний бриз подхватывал двадцатки, и они кружились в воздухе, словно гигантские хлопья пепла. В зеркало заднего вида Глория успела заметить, как кто-то вышел из «Брикрофта» — одного из самых дрянных Грэмовых домов — и застыл в изумлении, глядя на летающие деньги.
У плохих отнимут, добрым отдадут. Робин Гуд, Робин Гуд, это Робин Гуд. Они бандитки, они разбойницы. Они — вне закона.
51
Чернота. Белый свет. Аплодисменты. Вполне мощные, как показалось Джексону, хотя чему удивляться — если не считать пары критиков, зал был набит друзьями, родственниками и преданными поклонниками. Для Джулии он сегодня должен был олицетворять сразу три эти категории и при этом ухитрился пропустить весь спектакль, проскользнув в зал, когда актеры уже выходили на поклон. Джексон знал, что убийство и боевые раны — не достаточно веские причины, чтобы пропустить выступление Джулии. Надо было все-таки прийти в крови.
Позже, в баре, труппа выпускала пар, словно перевозбужденные детсадовцы. Тобиас устроил целое представление, дабы убедиться, что у всех налито шампанское, а потом выдал экстравагантный поздравительный тост, который Джексон бросил слушать на середине. «За нас!» — заключили все и подняли бокалы.
