Миюки Миябэ - Горящая колесница
Хомме вспомнилась чисто убранная комната Кёко в квартале Хонан, вычищенные до блеска крылья вентилятора.
— Она не пользовалась бензином, когда отчищала вентилятор?
— А вы откуда знаете?
— Мне один знакомый Кёко-сан рассказывал.
— Да… Но всё равно вы меня напугали. Пользовалась, да. Только мне это не нравилось. Во-первых, запах. Ну, и потом, всё-таки страшно хранить дома бензин. Я ей сказала, чтобы она так не делала, попросила пользоваться моющим средством. Бензин у неё хранился в маленькой бутылочке на балконе, так что в принципе ничего опасного. Но, знаете, мало ли что… Тем более у нас на балконе старые газеты лежали. Ах, ну да! — вдруг воскликнула она. — Синдзё-сан почему-то выписывала токийскую газету.
— Токийскую?
— Да. То ли «Асахи», то ли «Ёмиури»… — продолжала она бормотать себе под нос. — Вспомнила! «Ёмиури»! — Итики снова заговорила громче. — Помню, я её даже как-то спросила, почему она выписывает токийскую «Ёмиури», ведь осакская гораздо интересней.
— И что Синдзё-сан вам ответила?
— Да я уж забыла теперь. И правда, что же она мне тогда ответила?
Сёко, чьё место планировала занять Кёко Синдзё, жила в Токио. Может быть, Кёко решила, что ей заранее нужно подготовить себя к жизни в столице.
Хотя, возможно, причина была психологического характера. Читая день за днём токийскую газету, Кёко таким образом подбадривала себя: «Выполню то, что задумала, и буду жить в Токио, всё пойдёт совсем по-другому».
— Интересно, с каких пор она стала выписывать токийскую газету?
— Мне кажется, с тех пор, как мы стали жить вместе. Иногда она даже делала вырезки.
Газетные вырезки… Хомма тут же переспросил Итики:
— Какие именно вырезки, вы не помните?
Она снова засмеялась:
— Извините, у меня с памятью плоховато. Может быть, кулинарные рецепты, из раздела «Для дома, для семьи»…
Действительно, было бы странно, если бы она помнила такие вещи. Хомма попросил Итики, если она всё-таки что-нибудь вспомнит, перезвонить за его счёт и положил трубку.
Загадка так и осталась неразгаданной. Теоретически Итики могла бы изучить повседневную жизнь Кёко Синдзё во всех подробностях. Но нет, даже от своей соседки по квартире Кёко Синдзё умела скрыть то, что творилось у неё внутри.
Устроившись в «Розовую линию», Кёко поселилась вместе с Каори Итики, которая работала с компьютерами и втёрлась в доверие к Катасэ. Она целенаправленно занималась поиском подходящего «объекта замены» и пыталась каким-то образом завладеть необходимой информацией.
После развода с Куратой Кёко поняла, что если ничего не предпринять, то счастливой и спокойной жизни у неё никогда не будет. И она решилась. Она непременно отвоюет себе новую жизнь!
Она никому не открывала своих намерений, не просила ничьей помощи и, уж конечно, не позволила бы никому встать на её пути. В основе её афёры железная воля и тщательно продуманный план. Немудрено, что за каких-то полмесяца Хомме не удалось разгадать этот план.
И всё-таки как же она получила доступ к базе данных? Неужели обошлось без участия Катасэ?
— Эх, не идёт дело! — невольно проронил он.
— Что такое? — переспросил его Сатору.
Он сидел рядом за столом и делал домашнее задание.
— Дык, ты, папаня, того — подался в осакские копы? — серьёзно проговорил он на ломаном осакском диалекте.
— Неважно у тебя получается.
— Говорить на осакском диалекте довольно-таки сложно!
Хомма давно уже не слышал, чтобы сын так смеялся — словно его кто-то щекочет.
— Ну как ты, полегче стало?
— Ага…
После того как выяснилось, что Склероза убили, Сатору всё время плакал, к нему было просто не подступиться. Так его было жалко, что даже отругать сына у Хоммы не было сил. Только Хисаэ, срочно прибегавшая на помощь, умела успокоить Сатору, и тогда мужчины могли вздохнуть с облегчением.
— Плакать больше не хочется?
— Иногда, но я стараюсь сдерживаться.
— Ты у меня молодец!
— Тётя Хисаэ сказала, что, если слишком много плакать, начнётся воспаление среднего уха.
Это похоже на Хисаэ: она не стала говорить Сатору, что он не должен плакать, потому что он мальчик.
— Мы посоветовались с Каттяном и решили сделать Склерозу могилку.
Хомму эта новость слегка озадачила. От Исаки он слышал, что, как ни искали, тело пса найти так и не удалось.
Сатору, видно, догадался, почему у Хоммы такой озадаченный вид, и сразу продолжил:
— Мы закопаем ошейник.
— Ошейник?
— Да. У Склероза их было два. Когда он пропал, на нём был тот ошейник, который против блох. А хороший, кожаный, на котором вырезано его имя, остался.
— Тогда понятно. И где же вы хотите закопать этот ошейник?
— Пока не знаю. Мы с Каттяном сейчас как раз ищем подходящее место. — Мальчик задумался. — Если мы без спроса закопаем ошейник в парке Мидзумото, то нам влетит от садовника? Ты как считаешь?
— Да, наверное, это не самая лучшая идея.
— Я тоже так подумал. — Сатору подпёр щёку рукой. — Братец Тамоттян обещал придумать, как сделать могилку, чтобы её можно было легко найти.
Сатору совсем привык к Тамоцу и теперь называет его «братец Тамоттян». И как ему только удаётся это выговаривать?
— Дядя Исака сказал, что теперь за Склерозом будет присматривать мама.
— Вот оно как…
— На том свете много свободного места. Так что там его можно будет спускать с поводка. — Сатору посмотрел в сторону алтаря, где висела фотография матери. — Папа…
— Что такое?
— Как ты думаешь, почему Тадзаки убил Склероза?
— А тебе как кажется? Постарайся представить себе что чувствовал Тадзаки.
Сатору довольно долго сидел в задумчивости и болтал ногами.
— Ему, наверное, было скучно, — ответил он наконец.
— Скучно?
— Да. Ему ведь дома не разрешали заводить животных.
— Я думал, что у него была собака.
Мальчишка же вроде бы говорил: «Держать животных в муниципальном доме — это дерзость, если хотите завести собаку, купите особняк…»
— Нет, у него не было собаки. Вообще-то, в школе мы немного это обсуждали, про Склероза… Теперь и соседи знают, все вокруг об этом говорят. Дяденька Исака слышал, что этому Тадзаки дома не разрешают держать никаких зверей. Его мать совсем недавно купила дом в кредит и не хочет, чтобы собака там пачкала.
Глядя на серьёзное личико Сатору, Хомма ответил:
— Мне кажется, что на самом деле он не хотел убивать Склероза.
— Думаешь?..
— Тадзаки-кун хотел заботиться о собаке, а не убивать. Но ему не разрешали. Поэтому он очень завидовал, что у Каттяна есть собака. Думал: а я почему должен страдать?
— И поэтому он убил?
— Думаю, что да.
— Но тогда он мог бы просто сходить к Каттяну и попросить у него разрешения поиграть со Склерозом. Правда же?
— Вряд ли такая мысль пришла бы ему в голову. Скорее всего, в тот момент ему было так обидно, что ни о чём другом он думать не мог.
Есть люди, которые могут справиться со своими бедами, лишь выплёскивая гнев наружу, считал Хомма. Сатору ещё слишком мал для такого разговора. Однако пройдёт ещё два или три года, и придётся объяснить ему, что общество, в котором ему предстоит жить, полным-полно людей, которым не удаётся получить желаемое и стать такими, какими им хотелось бы. Такие люди выплёскивают свою обиду, совершая жестокие преступления.
И как же тогда жить? Придётся сказать сыну правду: ответ на этот вопрос он отныне должен искать сам.
Вертя карандаш в руках, Сатору заявил:
— Я дяденьку Исаку тоже спрашивал.
— Почему Тадзаки убил вашу собаку?
— Да. Я спросил, что он об этом думает.
— И что Исака-сан ответил?
Сын задумался. Наверное, несмотря на свой ещё сравнительно небольшой словарный запас, он пытался точно передать то, что сказал ему Исака. Так серьёзно Сатору едва ли задумался бы, даже если сейчас в окно к ним влез бы марсианин и пригрозил, что упрячет в зоопарк того мальчишку, который в пять минут не решит некое уравнение, которое не проходят в школе.
— Дяденька Исака сказал, — наконец-то заговорил Сатору, — пап, ты меня слушаешь?..
— Конечно.
— Он сказал, что на свете бывают люди, которым многое не нравится в других: и то и это…
— Вот как…
— Такие люди, как заметят то, что им не нравится, — сразу норовят это уничтожить, а уж потом придумывают себе оправдания. Так что, даже если Тадзаки станет объяснять, почему он убил Склероза, слушать его нельзя. Важно не то, что он думал, когда это делал, а сам факт, что он всё-таки это сделал.
Такое суждение показалось Хомме неожиданным. Не похоже, что оно исходило от добродушного Исаки. Хотя, возможно, он специально напустил на себя строгость, чтобы хоть как-то смягчить душевную рану Сатору.
С другой стороны, ничего удивительного. Возможно, Исака вовсе не такой «мягкий» человек, каким кажется на первый взгляд. Создаётся такое впечатление, словно они с Хисаэ живут весело и беззаботно, но на самом деле именно «железные сваи» подпирают их повседневный быт.
