Луиз Пенни - Последняя милость
Голова Матушки склонилась на грудь.
Он все-таки сделал это. Причем сделал это сознательно и с большим удовольствием.
— Элеонора и Матушка провели в общине полгода, — начала свой рассказ Эм. Ее руки беспокойно двигались, нервно теребя чашку с эспрессо. — Матушка все глубже погружалась в новые для нее идеи, но Эл снова овладела страсть к перемене мест. В конце концов она покинула ашрам и вернулась в Канаду. Но не домой. Долгое время мы вообще ничего о ней не слышали.
— Когда вы поняли, что она психически неуравновешенна?
— Мы всегда это знали. Эл с детства была эмоционально неустойчива. Она никогда не могла сосредоточиться на чем-то одном. Постоянно увлекалась какими-то проектами, чтобы почти сразу же их забросить. Но надо отдать ей должное. Если какая-то идея действительно увлекала ее, Эл становилась одержимой ею. В этом случае она мобилизовывала всю свою энергию, все свои многочисленные таланты и создавала нечто поистине потрясающее.
— Например, шар Li Bien? — Гамаш снова залез в портфель и извлек оттуда картонную коробку.
— Что вы еще прячете в своем волшебном портфеле, старший инспектор? — поинтересовалась Эм. — Я не удивлюсь, если там окажется хоккейный клуб «Монреаль Канадиенс» в полном составе.
— Надеюсь, что нет. Они сегодня играют.
Эм завороженно наблюдала за тем, как большие руки Гамаша неторопливо и осторожно распаковывают шар. Теперь он лежал на столе, рядом с деревянной шкатулкой, и, глядя на него, Эмили Лонгпре на один короткий, счастливый миг снова стала юной Эм. Такой, какой она была, когда впервые увидела шар Li Bien, светящийся изнутри и сияющий удивительной, эфемерной красотой, скрытой под невидимым слоем тонкого стекла. Он был прекрасен. Но это была пугающая красота.
Этот шар был отражением души Элеоноры Аллер.
В тот момент юная Эмили Лонгпре поняла, что они ее потеряют. Что их удивительная, светящаяся изнутри подруга не сможет выжить в реальном мире. И вот теперь шар Li Bien вернулся в Три Сосны, но без своей создательницы.
— Можно его подержать?
Гамаш взял шар и передал его Эмили. На этот раз ее ладони не были открытыми. Руки Эм сжимали шар осторожно, но крепко, как будто она хотела защитить его хрупкую красоту от враждебных посягательств.
Гамаш в последний раз склонился к своему портфелю и достал оттуда длинный засаленный кожаный ремешок, покрытый грязью и испачканный кровью. На нем покачивалась голова орла с разинутым в крике клювом.
— Мне нужна вся правда, мадам.
Бювуар сидел рядом с Матушкой и завороженно слушал ее рассказ. Последний раз он испытывал нечто подобное в детстве, когда мама читала ему полные драматизма истории о необыкновенных событиях и рискованных приключениях.
— Когда Сиси впервые появилась в наших краях, — говорила Матушка, — она сразу начала проявлять к нам какой-то болезненный интерес.
Бювуар инстинктивно понял, что под «нами» она подразумевает Эмили, Кей и себя.
— Она заявлялась к нам и устраивала самые настоящие допросы. Даже по меркам такой беспардонной особы, как Сиси, эти посещения никак нельзя было назвать обычными визитами вежливости.
— Когда вы поняли, что она дочь Эл?
Матушка заколебалась, но Бювуар видел, что она не собирается обманывать его. Просто ей было необходимо время, чтобы мысленно вернуться в прошлое.
— Это происходило постепенно. У меня отпали всякие сомнения, когда я прочла упоминание о Рамен Да в ее книге.
Матушка кивнула в сторону небольшого алтаря у стены, где на яркой подстилке стояли подставки с ароматическими палочками, распространяющими вокруг себя удушающий запах ладана. К стене был прикреплен большой плакат, под которым висела фотография в рамке. Бювуар встал и подошел поближе. На плакате была гора, на которой стоял невероятно худой индус в набедренной повязке. Он сжимал в руке длинную палку и улыбался. Бювуару он напомнил Бена Кингсли в роли Ганди. Впрочем, для него все пожилые индусы были на одно лицо. Именно в этом плакате инспектор пытался раствориться во время своего предыдущего визита. На фотографии тот же самый индус сидел между двумя молодыми женщинами западного типа, изящными и улыбающимися, одетыми в нечто вроде развевающихся ночных сорочек. Хотя, может быть, это были шторы. Или чехлы для мебели. Потрясенный Бювуар обернулся к Матушке. Растрепанной, обремененной грузом прожитых лет Матушке, чья фигура напоминала грушу.
— Это вы? — Он указал на одну из женщин. Матушка с улыбкой присоединилась к нему. Ее совершенно не обидело изумление Бювуара и полная неспособность инспектора его скрыть. Она и сама часто изумлялась, глядя на эту фотографию.
— А это Эл. — Она указала на вторую женщину.
Если Матушка и гуру просто, улыбались, то эта женщина, казалось, светилась изнутри. Бювуар не мог оторвать от нее глаз. Потом он вспомнил посмертные фотографии Эл, которые ему показывал Гамаш. Да, Матушка сильно изменилась, однако ее хотя бы можно было узнать. Изменения, происшедшие с ней, были естественными, пускай и не слишком привлекательными. Но эта, другая женщина просто исчезла. Свет померк, и сияние исчезло, скрытое под слоем грязи и застывшей маской безысходности.
— Немногие люди знали о Рамен Да. Конечно, было не только это, — продолжала Матушка, вернувшись на свое место. — Сиси назвала свою философию Li Bien. Я прожила на свете больше семидесяти лет и до сих пор слышала эти слова только от одного человека. От Эл. Сиси назвала свою компанию и свою книгу «Be Calm». И для своего логотипа она выбрала символ, о котором знали только мы.
— Орла?
— Символ Элеоноры Аквитанской.
— Расскажите мне об этом, Матушка! — Бювуар не мог поверить в то, что он произнес это слово. Тем не менее он это сделал, и это вышло совершенно естественно. Оставалось надеяться, что у него не возникнет желания припасть к ее груди.
— В школе мы изучали историю Британии и Франции, — начала рассказывать Матушка. — Канада, как вам должно быть известно, фактически не имеет истории. Как бы там ни было, мы дошли до раздела об Элеоноре Аквитанской. Ее история совершенно заворожила Эл. Она вообразила себя Элеонорой Аквитанской. Не надо смотреть так насмешливо и высокомерно, инспектор. И не пытайтесь уверить меня, что вы никогда не играли в ковбоев и индейцев. И не представляли себя Суперменом или Бэтменом.
Бювуар презрительно фыркнул. Он никогда не делал ничего подобного. Что он, слабоумный? Он представлял себя Жан-Клодом Килли, величайшим лыжником всех времен. Он даже просил мать называть его Жан-Клод. Она отказалась. Но это не помешало ему в своей спальне выигрывать бесчисленные лыжные гонки и завоевывать олимпийское золото, по ходу дела опережая гибельные лавины, спасая беспомощных монахинь и благодарных миллионеров.
— Уже тогда Эл постоянно находилась в поисках собственного «я». Ее преследовало ощущение, что с ней что-то не так, что она живет чужой жизнью и в чужом теле. Мысль о том, что на самом деле она Элеонора Аквитанская, утешала и поддерживала ее. Эм даже сделала для нее кулон с геральдическим символом Элеоноры. Орлом. Крайне агрессивным орлом, я бы сказала.
— Итак, вы сложили все это вместе и поняли, что Сиси — дочь Эл.
— Да. Мы знали, что у Эл был ребенок. После того как она на несколько лет исчезла, мы неожиданно получили от нее открытку из Торонто. У нее был роман с каким-то парнем, который довольно быстро бросил ее, но за то короткое время, что они встречались, Эл успела забеременеть. Тогда, в конце пятидесятых, это был позор. Мать-одиночка становилась предметом всеобщих пересудов. Еще в Индии я поняла, что Эл эмоционально неустойчива. У нее был светлый ум, но ее психика была очень хрупкой и неуравновешенной. Ребенку, который вырос рядом с такой матерью, не позавидуешь. Неудивительно, что Сиси была одержима идеей гармонии и равновесия. — Произнеся последнюю фразу, Матушка потрясенно замолчала. Очевидно, мысль о подобной взаимосвязи впервые пришла ей в голову. — Я не испытываю ни малейшего сочувствия к Сиси и не сожалею о ее смерти, — спустя некоторое время сказала она. — Поначалу, когда мы поняли, что она дочь нашей любимой Эл, мы пытались впустить ее в свою жизнь. Но из этого ничего не вышло. Она была чрезвычайно отталкивающей особой. Эл была доброй, нежной и любящей. Казалось, она вся соткана из солнечного света. Но она породила тьму. Сиси не жила в тени своей матери, она сама была этой тенью.
— Это было зажато в руке Эл. — Гамаш старался говорить как можно мягче, хотя понимал, что никакая интонация не может смягчить жестокость его слов. — Возможно, психика Эл и была неуравновешенной, но ее душа осталась прежней. Она знала, что по-настоящему важно в этой жизни. В течение лет, проведенных на улице, она бережно хранила вот эти две вещи. — Он коснулся шкатулки и кивнул на кулон. — Память о вас троих. Она окружила себя своими друзьями.
