Леонид Влодавец - Душегубы
Андрей Ильич с ответом помедлил, постаравшись так сформулировать фразу, чтоб ее содержание еще больше насторожило Сорокина, но вместе с тем и не прояснило ничего толком.
— Хорошо. Не вдаваясь в подробности, могу сказать, что ситуация в течение этих суток изменится, грубо говоря, до неузнаваемости. И я, несмотря на свою полную незаинтересованность в таком исходе, буду вынужден действовать по обстоятельствам. Ни о каком сотрудничестве и даже о переговорах речи не пойдет. Отпадет и возможность реализации «минимального» варианта.
— То есть, — спокойным тоном резюмировал Сорокин, — возникнут обстоятельства, которые заставят вас провести операцию по уничтожению моей группы?
— Мне не хотелось произносить слово «уничтожение», но речь пойдет не о задержании, это точно.
— Иными словами, теперь вы все-таки предъявляете ультиматум… Надо было раньше сказать.
— Раньше я не знал о том, насколько велика ваша информированность. Для человека, с которым собираешься сотрудничать, она даже полезна. А вот для того, кто работает против тебя, — очень вредна. Таких носителей информации всегда лучше нейтрализовать. Но опять-таки повторю, что такой вариант развития ситуации меня крайне не устраивает.
— И что же конкретно изменится за эти сутки? — спросил Сорокин. Тон собеседника озадачил Рындина. Интонации были странные. В них не слышалось даже скрытого волнения или напряжения. Впечатление создавалось такое, будто Сорокин уже знает наперед, какой ответ должен дать Рындин, если вдруг пожелает быть откровенным. Андрей Ильич откровенничать не собирался — это слишком усилило бы позицию его оппонента. Мысль о том, что информированность Сорокина доходит до таких пределов, конечно, ужалила, но только на мгновение. «Блеф — испытанное оружие разведчика, — успокоил себя Рындин. — Он же бывший пэгэушник, там психологическая подготовка на мировом уровне. Не имеешь информации — имитируй ее наличие… Не может он знать об этом. Просто умело держится».
— Пока я могу сообщить вам только то, что сказал, — произнес областной чекист.
— Тогда боюсь, что наша встреча вообще не имела смысла, — с умело отрежиссированным сожалением вздохнул «компаньеро Умберто». — Вы говорили о возможности компромиссов, то есть предлагали вроде бы равноправное сотрудничество. Хотя конкретных направлений этого сотрудничества четко не обозначили. Я таких направлений загодя не продумывал и предложил отложить дело на сутки. Теперь выясняется, что вам ждать некогда и вы просто-напросто начинаете диктовать условия. Откровенного разговора не выходит — вы все время темните. Я показал вам, что осведомлен о ваших трудностях и понимаю всю сложность вашего положения. Вы мне в ответ угрожаете, как говорится, без всякой вуалировки: задерживать не буду, пристрелю, как собаку, если не станешь на меня работать. Это уже совсем не разговор партнеров. Какие тут, к черту, компромиссы и консенсусы — лопай, что дают. Соответственно отпадает и тема для беседы. Будем прощаться?
— Не хотелось бы, — с искренним огорчением сказал Рындин. — Может быть, все же есть возможность найти взаимопонимание?
— Есть, пожалуй, — придав голосу задумчивую окраску, медленно произнес Сорокин, — если вы все-таки просветите меня, медведя из берлоги, насчет того, какие завтра предстоят изменения…
Эта неприкрытая издевка насчет «медведя из берлоги» почти вызывающе намекала: «Ты думаешь, я ничего не знаю, сидя в лесу? Ошибаешься, дорогой…»
— Наверно, я бы мог кое-что сказать дополнительно к тому, что уже сообщил… — неуверенно произнес Рындин. — Но до окончательного определения наших взаимоотношений это было бы нежелательно. То есть если б я уже точно знал, что мы заключаем союз…
— Не мучайтесь, Андрей Ильич, — сжалился Сорокин, — я еще раз скажу за вас то, что вы должны были мне сами сказать, если уж надеетесь на сотрудничество или даже, как сейчас сказали, союз. Потому что я лично сотрудничаю и заключаю союзы только с теми людьми, которые со мной откровенны в достаточной степени. Вы, к сожалению, пока откровенности не проявили… Так вот, что же произойдет завтра? Точнее, уже сегодня, поскольку скоро четыре утра…
— Интересно, интересно… — пробормотал Рындин, ощущая, что пульс явно прибавил интенсивности.
— А произойдет вот что. Примерно в 14.30 господа Соловьев, Сноукрофт и Резник в сопровождении десяти человек охраны и господина Тихонова Эдуарда Сергеевича в качестве Ивана Сусанина отправятся на оптовую базу «Белой куропатки» с деловым визитом. Основной, хотя и не очень афишируемой целью данного визита предполагается принятие любимого сыночка господина Соловьева в заботливые отеческие руки. Другой целью, еще менее афишируемой, будет вывоз с территории базы нескольких очень интересных для представителей «Джемини-Брендан» людей. Я даже могу назвать их имена, если хотите. Кроме людей, мистера Сноукрофта и Резника может заинтересовать кое-какое научное оборудование, размещенное в лаборатории, в одном из складских помещений базы, а также материалы научных исследований этой лаборатории. Но больше всего господа Сноукрофт и Резник жаждут встретиться с гражданином малюсенькой островной республики Хайди, неким Сесаром Мендесом, которого в августе 1994 года привезли в Россию с колумбийским паспортом. Однако, к сожалению, данная встреча не состоится, ибо по пути к оптовой базе на лесной дороге некие злодеи в шапочках-масках — примерно таких, как у меня, — совершат на них вооруженное нападение. Само собой, что злодеями этими будут ультралевые коммунистические террористы из группы «Смерть буржуазии!». Конечно, спецподразделения областного ФСБ под вашим чутким руководством в течение суток обнаружат этих проклятых коммуняк и уничтожат с минимальными потерями. Вот такое у вас со мной планируется сотрудничество. Мне оно представляется очень скучным и неплодотворным.
Рындин порадовался, что Сорокин не может видеть его лица. Будь на площадке малость посветлее, не сумел бы Андрей Ильич как следует скрыть свое волнение и ошеломление. Вот это прокол! Перебрать в памяти тех, кто был посвящен в тайну готовящейся операции, было несложно. По пальцам перечесть — еще проще. Да и сам замысел родился всего лишь десять часов назад. А этот уже все знает. Пришел на встречу, полчаса ваньку валял, любовался тем, как Рындин выкручивается и темнит, припугнуть пытается. Провинциал ты, Андрюша, деревня неумытая!
С досады Рындин даже не стал говорить, что, мол, фантазия у вас, Сергей Николаевич, разыгралась, ничего такого мы не замышляли… Хотя что бы это дало? Ладно уж, откровенно, так откровенно.
— Поздравляю, — произнес Андрей Ильич, — классно сработано. Хотя и рискованно, я ведь теперь ваш источник наверняка вычислю.
— Вычисляйте, — благодушно согласился Сорокин, — только теперь вам это уже не поможет. Если, допустим, Соловьев запустит тот механизм, которым шантажировал вас с Иванцовым, — я имею в виду прошлогоднюю историю с иконой и отпущенным смертником, — вам хана. Сами понимаете, таких заподлянок не прощают. Сушите сухари! А если еще окажется, что начальник областного УВД Найденов не своей смертью умер, — это уже совсем плохо. Ну и со Степой — я имею в виду господина Тихонова, которого вы собирались дважды подставить, — у вас могут возникнуть проблемы.
— Почему это дважды подставить? — вырвалось у Рындина.
— Потому что живым вы его собрались подставить под пули, а мертвым — под удар Чудо-юда. Как и меня, разумеется. Весь замысел прост до ужаса. Под благовидным предлогом пригласить Тихонова в «Русский вепрь», куда он с большой охраной не поедет. Там сообщить ему, что Чудо-юдо дал санкцию на ознакомление штатников с достопримечательностями «Белой куропатки» и передачу Соловьеву его юного наследника-дезертира. Если он поверит и не начнет требовать подтверждений лично от шефа, то поедет добровольно. Если заподозрит что-то и начнет упираться — второй вариант. Охрану тихо нейтрализовать, Тихонова под дулом пистолета усадить в машину к Соловьеву. Мол, хочешь жить, Степа, помоги договориться с Фролом. Навести меня на кортеж Соловьева и американцев, перекрошить всех моими руками, а потом и нас тоже ликвидировать. Поскольку нашу базу вы действительно уже знаете.
«Иванцов!» — змея-разгадка ужалила Рындина аж в самую середину мозга. Эти подробности задумки, кроме самого Андрея Ильича, знал пока только облпрокурор…
— Неприятно, когда в лицо правду говорят, верно? — спросил Сорокин. — И плохо, когда никакой домашней заготовки на этот случай не припасено. Не надо только эмоциям поддаваться, товарищ полковник. В смысле размышлять о превентивном применении оружия, о чем вы, как я улавливаю, начинаете думать. Опередить меня лично вы не успеете. «Волгу» вашу сейчас на мушке у «мухи» держат. Прикрытие даже выскочить не успеет. И потом все-таки надо поблагороднее быть. О чести не забывать. Мы же еще не совсем в бандитов перестроились, а как-никак бывшие советские офицеры. Давайте спокойно расходиться и заниматься каждый своими делами.
