Вилли Корсари - Из собрания детективов «Радуги». Том 2
Он густо покраснел.
— И что же вы обо мне подумали?
— Плохо подумала, уж извините меня.
Он от души рассмеялся:
— Приняли меня за пылкого сицилийца, не так ли?
На этот раз покраснела уже она.
Но внезапно они посмотрели друг на друга как двое старых друзей. Анна Карла встала и быстро пошла к телефону, чтобы позвонить домой.
11
Лелло сел на траву, но сразу же снова поднялся. На бежевых брюках может остаться зеленое пятно. Он огляделся и увидел неподалеку срубленное дерево. Осторожно сел на него, опершись руками о шершавую кору. Место было красивое, в ветвях щебетали птицы. Внизу стоял его желтый «фиат-500», а еще ниже в сплошном облаке дыма и копоти утопал город. А здесь воздух был совсем иной: пахло цветами и хвоей, словно в настоящем лесу. Сквозь просветы в деревьях видны были крыши и балконы домиков, вилл, ворота, живописные грибки. Как чудесно было бы жить тут! И не из снобизма и желания быть оригинальным, а просто чтобы насладиться солнцем, покоем и полной свободой.
Лелло зажмурился, откинул голову. Он был рад, что совершил эту вылазку. С одной стороны, она, правда, оказалась безуспешной, но с другой…
Здесь за несколько дней можно загореть до черноты, лучше, чем на берегу моря. К тому же этот холм в десяти минутах езды от центра! Не будь Массимо полон буржуазных предрассудков, они бы купили в этом райском уголке маленькую виллу с садом и с английским лужком. Вечером после работы он подрезал бы серпом изумрудную травку.
Размечтавшись, Лелло не услышал легкого шума шагов у себя за спиной.
12
Сантамарии казалось, что в душе у него звучит чудесная канцонетта. Странно, чужие канцонетты всегда представлялись ему унылыми и банальными, а вот своя звучала мелодично, нежно и неповторимо. Случайно или нет, но только солнце вдруг позолотило проспект Бельджо и ласкающие глаз холмы за рекой. Когда Анна Карла, сев за руль, предложила пообедать в ресторане за городом, он с энтузиазмом согласился.
— Предупреждаю, ресторан этот в стиле старомодных гостиниц.
— Хорошо, очень хорошо, — ответил Сантамария.
— Зато там есть великолепный парк.
— Еще лучше.
Аллея конских каштанов по дороге к ресторану была по-королевски величественной. Сам ресторан оказался виллой восемнадцатого века, недавно отреставрированной. Сантамарии она понравилась. Через небольшую дверь с тыльной стороны виллы они вошли в крохотный холл с темно-красным ковром на полу и деревянными панелями. Сантамарии понравился и холл, и расторопный любезный человек в синем костюме (где-то я его видел), который спросил, где им накрыть столик, внутри или снаружи.
— Снаружи, снаружи! — воскликнула Анна Карла.
Это «снаружи» понравилось ему еще больше. Оно оказалось широкой террасой, с которой открывался вид на серебристые тополя вдоль берегов По и на горную долину до самых Альп.
— Я сейчас чувствую себя туристом, — сказал он, окидывая взглядом чудесную панораму.
— Я тоже.
Они одинаково реагировали на одинаковые вещи, думали об одном и том же и в одно и то же время. В едином порыве они, конечно, заказали бы подряд все «чудеса» пьемонтской кухни, если бы седой метрдотель не объяснил им, какие в этом ресторане обычаи. Знаменитые фирменные яства подавались лишь вечером, а днем выбор блюд был ограничен.
Это их нисколько не обескуражило, они вполне удовлетворились бы и бутербродами с колбасой, которые с аппетитом съели бы прямо на траве. Увлекшись разговором, они не сразу заметили, что за соседними столиками сидят одни только пары. Это навело их на мысль, что на втором этаже есть, вероятно, комнаты для «незаконной любви». Само выражение «незаконная любовь» показалось им очень смешным.
Анна Карла сказала, что, откровенно говоря, к незаконной любви в плане как моральном, так и эстетическом следует теперь относиться по-иному. Ведь она никому не мешает и не оскорбляет ничьих вкусов. А может быть, он стоит за открытую, выставляемую напоказ связь, за нудизм, завезенный в Италию из Швеции?
Сантамария объявил, что он ярый противник таких вещей. Возможно, он думает, что это безвкусное подражание неоязыческим нравам имеет свои серьезные основания?
Нет, он далек от таких мыслей.
— Тогда как объяснить, что все одобряют неонатурализм и нудизм и что даже в таком чопорном и пуританском городе, как Турин, родилась индустрия каменных фаллосов?
Сантамария признался, что и сам не находит этому объяснения.
— У Массимо на этот счет есть своя теория, — сказала Анна Карла. — Он утверждает, что Турин — город опасного ханжества. Он вовсе не чопорный и не пуританский. Наоборот, он первым ассимилирует зло и затем распространяет его по всему полуострову. И еще Массимо утверждает, что внимательный наблюдатель сразу заметит такое любопытное явление: во всех наших бедах видна рука Турина.
— Начиная с объединения Италии?
— Конечно. Первый автомобиль тоже был построен в Турине, здесь же впервые появились и первое кино, первая телевизионная станция, первая фабрика, левые интеллектуалы, социологи, книга Де Амичиса «Сердце», внепарламентская оппозиция, заводские советы — словом, все. По твердому убеждению Массимо, Турин — заграничный город, который ненавидит всю остальную Италию и повсюду рассылает своих гонцов зла.
— Словом, это город заговорщиков?
— Нет-нет! — воскликнула Анна Карла. — Он говорит, что не только итальянцы, но и сами туринцы не понимают, что происходит. Туринцы верят, что они первооткрыватели и что они действуют во имя добра и справедливости.
— Значит, один ваш Массимо все понимает? Вот пусть что-нибудь и предпримет!
— Он считает себя объективным свидетелем и говорит, что не в состоянии в одиночку разрушить Вавилон. Поэтому он собирает доказательства и по мере сил пытается кое-что исправить.
— Думаю, он будет доволен, когда вы ему расскажете об артистическом павильоне Дзаваттаро.
— Да он умрет от зависти! Вообще-то важных дел у него не было, он и сам мог поехать с нами.
Затем Сантамария узнал, что у Массимо своя теория, как следует проводить летний отпуск, и в глубине души возблагодарил Монферрато. Ведь Массимо вначале собирался провести август в Верчелли, куда пригласил и Анну Карлу. Но в августе в Верчелли должен состояться международный конгресс о взаимосвязи кибернетики и балета, и это спутало все планы Массимо.
Еще Сантамария узнал, что Массимо — идеалист, наивный человек и неврастеник. Он образован и интеллигентен и потому нередко бывает на удивление ограничен и даже глуп, ибо это оборотная сторона интеллигентности. Он часто бывает нагл и безжалостен, но сердце у него, в сущности, доброе, и он очень раним…
— Вы большие друзья? — спросил Сантамария.
— О да, с ним так весело, — ответила Анна Карла.
Сантамария подумал, что сам он острит, как могильщик.
— Но порой я его ненавижу, он мне дохнуть свободно не дает, — добавила Анна Карла.
Сантамария облегченно вздохнул.
— Я не должна делать того, не должна делать этого, не должна читать эту книгу и смотреть этот фильм! И горе мне, если я поеду на тот остров, а если он меня увидит на мотоцикле, между нами все кончено. Он, поверите ли, просто меня терроризирует!
— А вы ездите на мотоцикле?
— Мне бы очень хотелось, но Массимо запретил. Так же как запретил мне интересоваться йогой, курить марихуану, летать на планере, ехать на Кубу с друзьями. Он ужасный моралист.
Сантамария, хоть он и не испытывал истинной ревности, подумал, что этот Кампи занимает слишком много места в ее жизни.
— Что же вы, по его мнению, должны делать?
— Быть хорошей матерью и женой. Играть в бридж, заниматься благотворительностью, покупать платья в Париже. Словом, быть добропорядочной буржуазной синьорой. — Тут она поднялась. — Ну, а теперь я покажу вам парк, идемте! — повелительным тоном сказала она.
Однако по пути она увидела, что на площадке, обрамленной платанами, играют в шары, и тоже захотела сыграть хоть одну партию.
Но сыграли они целых три. Сантамария одну выиграл, а две проиграл после упорного сопротивления. Анна Карла сказала, что прежними, деревянными шарами было приятнее играть, чем нынешними, металлическими. А затем повела его по ухоженному парку с самой разнообразной флорой. Жаль только, что скамьи были грубые, из необтесанного дерева. У садовника, который подрезал большой куст, она спросила, как называются те красные цветы. Садовник ответил, а затем подарил ей один цветок, а она ему — сигарету. Анна Карла понюхала цветок и воткнула его в волосы.
— Всего на минутку, чтобы доставить удовольствие садовнику, — извиняющимся голосом сказала она. — Экзотическая, южная женщина не мой тип.
У первого же куста Анна Карла бросила цветок на траву, и Сантамария чуть его не поднял. В разных местах, в тени деревьев, он несколько раз готов был ее обнять, а во время разговора, полного глубокого тайного смысла и в то же время совершенно легковесного, едва не назвал ее на «ты». Но каждый раз его что-то удерживало.
