Антон Леонтьев - Трудно быть солнцем
– В его доме полно занимательных вещиц, – сказал Роман. – А подвал превращен в настоящий храм сатанистов. Придется работать всю ночь… Юлия и вы, Виктория Карловна, немедленно отправитесь домой. И на этот раз, – он махнул рукой, подзывая к себе милиционера, – без всякой самодеятельности. Вам нужно отдохнуть. Вам выносится особая благодарность от лица милиции, но хватит играть в сыщиков… Демьянов, проводи женщин до дома!
– Ромочка, – сказала Виктория Карловна сладким голосом. – У меня к вам будет последняя просьба. Прошу вас, достаньте мне дневник Елены Карловны! Он нам необходим.
– Попробую, но не могу ничего обещать, – сказал Морозов.
Юлия с Викторией Карловной, сопровождаемые полным усатым милиционером, направились по ночному Староникольску. Дождь перешел в ливень, Юлия распахнула зонт. Впервые она ощутила себя в безопасности и почувствовала дикую усталость. Все завершено… Все завершено!
24 сентября
Юлия открыла глаза около двух часов дня. Она ощутила себя отлично выспавшейся. Виктория Карловна, облаченная в светлое платье, выглядевшая удивительно молодой, возилась на кухне, что-то напевая. Завидев Крестинину, она помахала небольшой тетрадью:
– Ромочка оказался таким хорошим мальчиком! Он дал мне вещественное доказательство! И я знаю, деточка, кто убийца, кто был Садовником в 1916 году!
– Кто? – сразу же спросила Юлия, но Виктория Карловна поставила перед ней тарелку с овсяной кашей:
– Вам нужно подкрепиться, всему свое время, деточка! Вы прочитаете, записей совсем немного… Ага, пирог уже готов. Думаю, он вам понравится, с яблочками и смородиной, мой фирменный…
По местному радио передавали единственную сенсационную новость – разоблачение Садовника. В особняке отца Василия нашли огромное количество доказательств его причастности к Секте Тринадцати и убийствам женщин. Среди прочего нашли и список членов секты.
– Вы представляете, деточка, как не повезло Валерию Афанасьевичу, его имя оказалось в списке! А также имя жены мэра! Кто бы мог подумать, что Инна Станиславовна тоже состоит в Секте Тринадцати! Еще несколько именитых персон, например, театральный режиссер, владелец крытого рынка, теща профессора Машнэ… Им придется иметь дело с милицией, хотя вряд ли им что-то смогут предъявить. Отец Василий, оказывается, использовал в церемонии ходули, поэтому и выглядел трехметровым гигантом! Это нагоняло ужас! И он увлекался любительской химией и пиротехникой, устраивал небольшой аттракцион – знаете, синее пламя, которое само по себе гаснет и вновь загорается, летающие огоньки и прочая псевдомистическая чушь…
День выдался хмурым, солнце заволокли тучи, но когда Виктория Карловна предложила Юлии прогуляться, а затем наконец-то прочитать окончание записей Елены Карловна, та тотчас согласилась. Они вышли на улицу. Олянич сказала:
– Мне нравится такая погода, деточка. Пройдемся до монастыря, вы же его еще не видели…
Они отправились к Староникольскому монастырю. Величественное здание, располагавшееся за городом, около речки, было затянуто туманной дымкой. Они прошли сквозь боковые ворота и оказались около звонницы.
– Посмотрите, – прошептала Виктория Карловна, указывая на яркую розовую клумбу. – Именно тут и обнаружили тело Арсения Поликарповича… Только тогда здесь росли астры. Деточка, пойдемте… У меня в монастыре есть своя келья – я так называю небольшое помещение, в котором я иногда работаю. Там множество книг и записей… Там нам никто не помешает.
Они поднялись по винтовой лестнице с истертыми тысячами подошв ступеньками наверх, Виктория Карловна отперла дверь, обитую железом.
Юля и Виктория Карловна оказались в небольшой комнатке со стрельчатым окном, украшенным витражом. В комнате был стол и масса книг – в шкафах, в стопках на полу, в старом кресле и на табуретке.
– Мое тайное убежище, – сказала она Юлии, закрывая окно. – Посмотрите, какие тучи! Сегодня обещали бурю… Ну что же, деточка, я вижу, вы сгораете от любопытства… Я вас понимаю, я сама прочитала дневник меньше чем за час, ночью… Вот он!
Она протянула Юлии тонкую тетрадь в темном переплете.
– Я вас оставлю, деточка, читайте, вам никто не помешает. Мне надо поговорить с настоятелем монастыря, отцом Сильвестром. Он никак не может прийти в себя от новости касательно отца Василия… Читайте, читайте!
И, оставив Юлию одну, Виктория Карловна вышла. Крестинина устроилась в глубоком кресле и открыла последнюю часть дневника.
Ну что же, Елена Карловна, мысленно произнесла она, так кто же является убийцей?
«Мой рассказ стремительно подходит к завершению, и финал этот является страшным и полным трагического пафоса… Поэтому я постараюсь изложить все en detail, ибо каждый из нас имеет право знать правду. Правда приносит успокоение, будь она даже страшной и горькой.
Мой бедный Арсений, как же я люблю его, теперь я понимаю, как мне не хватает его. Только теперь, когда тело его предано земле и ничего изменить уже нельзя. Я знаю, кто является монстром, именующим себя Садовником, но от этого не легче. Разве это вернет мне любимого? Я дописываю эти строки в полутьме, около меня горит керосиновая лампа, а рядом в кроватке мирно сопит мой Карлуша. Я не знаю, что сделаю, когда поставлю точку. Но все должны узнать, кто же скрывается под черным капюшоном Садовника…
Двадцатого сентября я проснулась от того, что кто-то барабанил в дверь, настойчиво и призывно. Накинув халат, я спустилась вниз. Я думала, что это Арсений Поликарпович, но вместо него на пороге я узрела городничего. Тот, трясясь, как желе, сказал:
– Елена Карловна, Елена Карловна… Арсений Поликарпович… Этого не может быть…
– В чем дело? – спросила я, кутаясь в халат. – Что произошло, вы можете мне сказать толком или нет?
Городничий ответил:
– Арсений Поликарпович умер. Пойдемте скорее, вы нам нужны!
Я, не в состоянии переварить слова, которые произнес городничий, машинально оделась и последовала за ним в пролетку, которая ждала нас около моего дома. Мы направились за город. Рассветало. Серость сентябрьской ночи медленно умирала под жаркими лучами восходящего солнца. Я пыталась выяснить у городничего, в чем же дело, но он не мог сказать ничего путного.
Мы остановились около Староникольского монастыря и прошли во внутренний двор. Там уже толпились монахи, некоторые из них крестились и громко читали слова молитвы. Я увидела настоятеля, отца Иннокентия. Подойдя ко мне, он произнес:
– Дорогая моя, крепитесь…
Я протиснулась сквозь толпу. На цветочной клумбе, среди угасающих звездочек бордовых астр, я увидела распластанное тело. Это и был мой Арсений.
Я не могу писать о том, какие чувства охватили меня. Я склонилась над ним и взяла его безжизненную руку. Уссольцев был мертв. Он лежал лицом вниз, и я отказывалась перевернуть его, дабы не лицезреть его испорченное такой страшной смертью лицо.
– Его нашли братья, – сказал отец Иннокентий. – Рано утром, когда шли к заутрене. Арсений Поликарпович, видимо, выпал оттуда, – он указал на звонницу. – Какая трагедия, но, увы, против воли божьей ничего не поделаешь…
– Смерть Арсения Поликарповича не божья воля, – сказала я, чувствуя, что слезы душат меня. – Это злой человеческий умысел. Вчера вечером он позвонил мне и сказал, что знает, кто является Садовником. Я просила его сообщить мне немедленно, но он отказался, заявив, что хочет поговорить с этим человеком сам. Садовник убил его. Он сбросил Арсения Поликарповича со звонницы…
Городничий взглянул на меня, и я поняла, что он думает: «Бедная, она сошла с ума, видит во всем преступления…»
Я, не обращая ни на кого внимания, прижалась к холодной руке Арсения и зарыдала. Вместе с ним умерла моя любовь, умерла частица меня…
Мне было очень, очень тяжело, и единственное, что отвратило меня от страшного шага самоубийства, был мой Карлуша. Я не могла оставить мальчика одного. Я все думала – что же узнал Арсений Поликарпович, кто же был убийцей? Я только знала, что он посещал дворец Святогорских в тот вечер, когда звонил мне. Итак, это все же молодой Феликс…
События последующих дней позволили мне на какое-то время забыть о своей утрате. Тело Арсения Поликарповича в тяжелом свинцовом гробу отправили в Петроград. Я так хотела сопровождать его, но не могла… Староникольск оказался ловушкой, в которой я была жертвой… Я простилась с Арсением на вокзале в Ярославле, и паровоз, воя и гремя, унес его от меня прочь. Навсегда.
Утром двадцать третьего сентября разразилась буря – в переносном смысле. Моя родственница, вдова Любимова, получила новое послание.
Ты роза, предел совершенства!
Клавдия, я выбрал тебя в качестве последней жертвы!
Ты роза алая, королева сада!
Прекрасная и недоступная, как тень звезды…
Но свой благоухающий бутон свесишь набок ты,
Когда Садовника секатор острый убьет тебя,
Лишив тебя великолепного наряда…
Завтра ты умрешь, Клавдия!
Клавдия Любимова, прочитав ужасное послание, грохнулась в обморок. Я могла только грустно улыбнуться, представив, какое это незабываемое зрелище – моя троюродная сестра в обмороке! Все ее десять пудов белого мяса тряслись от ужаса, когда я навестила ее в пансионе. Она заперлась у себя в спальне, обложилась пистолетами, тесаками и топорами.
