Дик Фрэнсис - На полголовы впереди
— Знаете, он мне нравился, — сказал Мерсер озадаченно.
— Он умеет быть обаятельным.
— Билл Бодлер пытался предостеречь меня в Виннипеге, — сказал он, но я и слушать не захотел. Я действительно думал, что процесс над ним был подстроен и что он не виноват. Он сам мне так говорил... и говорил, что не питает ни малейшего зла против Жокей-клуба.
Я улыбнулся.
— Еще как питает, — сказал я. — Он пригрозил им прямо в глаза, что найдет способ сунуть им палку в колеса и устроить неприятности в международном масштабе. Маклахлан оказался той самой палкой.
Мерсер сидел в огромном кресле, а я стоял у окна.
— А почему против Филмера возбудили дело, — спросил он, — если доказательства были так слабы?
— Доказательства были железные, — ответил я. — Филмер подослал одного очень опасного человека, который запугал всех четверых свидетелей обвинения, и дело развалилось. На этот раз, сегодня утром, мы решили устроить что-то вроде репетиции суда, чтобы он не мог добраться до свидетелей, и все зафиксировать на случай, если кто-нибудь потом пойдет на попятный.
Он скептически взглянул на меня:
— Вы думали, что меня можно запугать? Уверяю вас, что нет. Теперь уже нет.
После паузы я сказал:
— У вас есть Занте. У Эзры Гидеона были дочери и внуки. Одна из свидетельниц по делу о Поле Шеклбери взяла назад свои показания, потому что ей объяснили, что случится с ее шестнадцатилетней дочерью, если она этого не сделает.
— Господи, — сказал он с тревогой, — надеюсь, теперь его упрячут за решетку?
— Во всяком случае, лишат допуска на скачки, а этого он хочет меньше всего. Он и убийство Пола Шеклбери организовал, чтобы этого не случилось. Я думаю, скаковой спорт теперь будет от него избавлен. Что же до остального... посмотрим, что смогут сделать канадская полиция и «Ви-Ай-Эй», и будем надеяться, что они разыщут Маклахлана.
Хорошо бы Маклахлана не съели медведи, подумал я. (И они его не съели: неделю спустя он попался на краже инструментов в эдмонтонском депо и позже был вместе с Филмером осужден за тяжкое преступление — попытку устроить крушение поезда — главным образом на основании показаний одного человека, временно работавшего в составе поездной бригады и одетого в форму компании «Ви-Ай-Эй». Компания задним числом зачислила меня в свой штат и вознаградила рукопожатием. Филмер попал за решетку, хотя и доказывал, что не давал Маклахлану никаких конкретных указаний ни по какому поводу и незадолго до конца путешествия пытался остановить его. Было установлено, что он по собственной инициативе завербовал человека, склонного к актам саботажа, и то, что Филмер впоследствии изменил свои планы, не было сочтено достаточным оправданием. Филмер так и не узнал, что я не официант, потому что его адвокатам не пришло в голову об этом спросить, и в глазах присяжных ему очень повредило то, что он напал на беззащитного железнодорожника без всякого повода в присутствии многих свидетелей, хотя и знал о его сломанной лопатке.
Генерал просидел весь процесс с непроницаемым лицом. «Все прошло замечательно, — сказал он мне потом. — Даффодил Квентин просто молодец — как она убедила их, что бедный мальчик был зверски избит совершенно без всякой причины, если не считать того, что он спас их всех от ужасной смерти! Отличные показания. После этого у версии о том, будто он переменил свое решение, не осталось никаких шансов. Присяжным просто не терпелось признать Филмера виновным». Маклахлан, в свою очередь, клялся, что я чуть не прикончил его там, на рельсах, и пришел в ярость, когда ему не поверили. «Не знаю, сломал я ему там что-нибудь или нет, только этот официант дерется, как тигр, — сказал он. — Не мог Филмер его поколотить». Однако Филмер это сделал, и при свидетелях, факт есть факт.) Во вторник же, в день скачек на приз Жокейского клуба в честь Скакового поезда на ипподроме Выставочного парка, когда до суда оставалось еще много месяцев, а боль от ударов Филмера еще отнюдь не превратилась в воспоминание, председатель правления ипподрома зашел в свою личную комнату, чтобы повидаться с Мерсером и мной и показать нам, что можно отдернуть занавеску, закрывавшую правую стену, и тогда нам будет видно, что происходит в зале приемов.
— Вас им видно не будет, — сказал он. — Это полупрозрачное стекло. Он потянул за шнур, и мы увидели все собравшееся там общество. — Я слышал, что сегодня утром все прошло хорошо, если не считать самого конца. — Он вопросительно посмотрел на меня. — Мистер Лорримор и Билл Бодлер просили обращаться с вами как с самым почетным гостем... но, может быть, вам лучше прилечь?
— Нет, сэр, — сказал я в ответ, я ни за что не соглашусь пропустить эту скачку.
Через стекло нам были прекрасно видны все лица, ставшие такими знакомыми за последние десять дней. Ануины, владельцы Красного Жара, супруги Янг...
— Могу я вас попросить?:
— начал я.
— Хоть полцарства, так сказали Билл Бодлер и генерал Кош.
Я улыбнулся:
— Нет, не полцарства. Вон там стоит молодая женщина в сером костюме, со светлой косой и озабоченным выражением лица.
— Нелл Ричмонд, — сказал Мерсер.
— Вы не будете возражать, если она ненадолго придет сюда?
— Нисколько, — ответил председатель, и через несколько минут я увидел; как он что-то ей говорит. Но он, видимо, не сказал, кого она застанет в этой комнате, потому что, войдя и увидев меня, она удивилась и, как мне показалось, обрадовалась.
— Вы на ногах! Даффодил сказала, что тот официант был ужасно избит. Она осеклась. — Я боялась...
— Что мы не полетим на Гавайи?
— Ох... — Это было что-то среднее между смехом и всхлипом. — Я не уверена, что вы мне так уж нравитесь.
— А вы постарайтесь как следует.
— Ну что ж... — Она раскрыла свою сумочку и принялась рыться в ней, потом подняла глаза и увидела через стекло всех остальных. — Как здорово, сказала она Мерсеру. — Вы оба с нами, хотя вас там и нет. — Наконец она нашла какой-то сложенный листок бумаги и протянула мне. — Я должна идти туда, нужно всех рассадить по местам.
Мне не хотелось, чтобы она уходила.
— Нелл... сказал я и услышал, что в моем голосе слишком явно прозвучали и тревога, и просто физическая боль, но сказанного не вернешь. Выражение ее лица изменилось. Играм пришел конец.
— Прочтите это, когда я уйду, — сказала она. — И я все время буду здесь — за стеклом.
Она, не оглядываясь, вышла из председательской комнаты и вскоре появилась там, среди остальных.
Я медленно развернул листок бумаги, надеясь, что меня не ждет какая-нибудь скверная новость, и обнаружил, что это телекс. В нем говорилось:
"РИЧМОНД, ОТЕЛЬ «ЧЕТЫРЕ ВРЕМЕНИ ГОДА», ВАНКУВЕР.
ПОДТВЕРЖДАЕМ ОТПУСК ДВЕ НЕДЕЛИ НАЧИНАЯ НЕМЕДЛЕННО. ОТДЫХАЙТЕ. ЖЕЛАЕМ ХОРОШО ПРОВЕСТИ ВРЕМЯ".
Я зажмурился.
— Это надо понимать как отчаяние? — спросил Мерсер.
Я открыл глаза. В телексе по-прежнему было написано то же самое. Я протянул ему телекс, и он пробежал его глазами.
— Надеюсь, — сказал он ироническим тоном, — что Вэл Кош примет такое же решение.
— Если нет, то я уволюсь.
Мы прекрасно провели день и с профессиональным интересом следили за предварительными заездами. Когда Пришло время для заезда на приз Жокейского клуба в честь Скакового поезда, Мерсер решил, что Шеридан Шериданом, но он все же спустится вниз, чтобы посмотреть, как седлают Право Голоса: из нашего наблюдательного пункта на самом верху туда можно было спуститься на лифте, а потом вернуться, чтобы смотреть заезд.
Когда он ушел, а комната за стеклом почти опустела, я посмотрел вниз, на флаги, транспаранты, плакаты, воздушные шары и все прочее, чем украсил себя Выставочный парк, чтобы не ударить в грязь лицом перед «Ассинибойя-Даунз» и «Вудбайном». Я припомнил все, что произошло за время нашего путешествия через просторы Канады, и подумал — интересно, каково мне теперь будет толкаться под дождем на трибунах британских ипподромов? Станет ли это для меня облегчением или скучной повинностью? Стоит ли заниматься этим дальше?
Но я решил, что время покажет — так всегда и выходило.
Я вспомнил миссис Бодлер, с которой мне уже никогда не познакомиться.
Как я хотел бы, чтобы она могла видеть этот заезд! И тетю Вив я тоже вспомнил с благодарностью.
Вернулся Мерсер — вид у него был довольный. И спокойный, как будто он уже отогнал от себя зловещие призраки.
— Даффодил — это что-то необыкновенное, — сказал он. — Распоряжается там вовсю, осыпает поцелуями свою лошадь, смеется, — просто наверху блаженства. Кажется, с регистрацией Лорентайдского Ледника в этом заезде не было никаких проблем, хотя формально он все еще наполовину принадлежит Филмеру.
— В программке стоит фамилия Даффодил, — сказал я.
— Верно. И Янги — Роза и Кит со своей Спаржей, и эти, с Красным Жаром... Там внизу просто как в клубе. Они сказали, что рады меня видеть.
