Андрей Троицкий - ФАЛЬШАК
– Что, сверху сильно давят?
– Давят, – кивнул Липатов. – Вы передадите Бирюкову мои слова? Обещаю, что оперативное наблюдение за вами установлено не будет. Можете с ним встретиться в любом удобном месте и потолковать. Пусть поймет, что все очень серьезно. Жду ответа через пару дней. Пусть просто позвонит мне и скажет, согласен ли он на мое предложение. И больше вас не задерживаю.
Глава двадцать вторая
После завтрака постояльцы дома ветеранов «Железнодорожник» разбредались по врачебным кабинетам или отправлялись на утреннюю прогулку. В этот день отец Бирюкова Владимир Васильевич, решив, что в погожее утро просто грех торчать в затхлой комнатенке и пялиться в окно, вышел из корпуса, чтобы размять ноги и втянуть в себя сладкие осенние запахи. Попутчиков не нашлось.
Сосед по комнате, которого около месяца назад отвезли в районную больницу с сердечным приступом, назад не вернулся. И, видимо, уже никогда не вернется. Бирюков старший спросил няньку, застилавшую койку соседа чистым бельем, что слышно о Матвеиче. Женщина не сразу нашлась с ответом. «Я точно не знаю, – послед долгой паузы ответила она. – Кажется, его забрали родственники». «В морг?» – уточнил Бирюков. «Не знаю», – нянька с остервенением взбивала тощую подушку. «Значит, он не вернется?» – не отставал Владимир Васильевич. «Да, скорее всего, не вернется», – нянька наконец оставила подушку в покое.
«Я так и думал, – Бирюков поднял вверх палец и мрачно заявил. – Потому что оттуда не возвращаются. Вот, наверное, родственники радуются. Прибрался старик. Мои сыновья такие же. Заведут веселую музыку и спляшут на отцовых поминках. В присядку пойдут. Я им как кость в горле, хоть я и далеко, хоть и сбагрили меня сюда, все равно мешаю. Ладно, не долго ждать осталась. Скоро и я того… Дуба врежу к чертям собачьим». Няньке не нравились загробные разговоры, поэтому она заторопилась и ушла, оставив после себя запахи какой-то аптечной дряни. Бирюков старший вышел на асфальтовую дорогу, которая спускалась вниз. Дорога шла мило котельной, мимо «площадки шахматистов», где летом старики, рассевшись за врытыми в землю деревянными столами, резались в карты и в домино, дорога бежала дальше через распахнутые настежь ворота интерната. Бирюков обернулся, посмотрел на четырехэтажный дом с колонами, похожий на клуб, стоявший на невысоком холме, вздохнул и смачно с чувством сначала плюнул на асфальт, а потом высморкал обе ноздри. За те месяцы, что Владимир Васильевич проторчал здесь, стариковский приют надоел хуже каторги. Бирюков хотел снова плюнуть в сторону интерната, но в горле пересохло.
Навстречу попалась процедурная сестра Леночка, которая жила в километре отсюда, в заводском поселке, мчалась на работу, как призовой рысак, но почему-то всегда опаздывала. Она сбавили ход, понимая, что рабочий день уже давно начался и торопиться уже некуда:
– Владимир Васильевич, сейчас у вас начинается лечебная физкультура, – на ходу протараторила она. – Возвращайтесь обратно.
– У меня от вашей физкультуры только геморрой расходится.
Но Леночка не дослушала ответа, цокая каблуками, она бежала дальше. Пару минуту Бирюков старший разглядывал облетевшую березовую рощу, разросшуюся в низине. Мысли в голову лезли грустные, он достал из кармана шерстяного полупальто папиросы, пустил дым и уже собрался продолжить прогулку, когда услышал за спиной звук приближающихся шагов. Оглянулся и увидел мужчину в замшевой куртке и кожаных штанах, шагавшего от корпуса к воротам. В двух шагах от Бирюкова он остановился.
– Простите, вы случайно не Владимир Васильевич? – спросил Панов.
– Он самый.
– А меня Борей зовут. Искал вас в интернате. И в комнате побывал и в кабинетах врачей засветился. Нет нигде Бирюкова.
– Простите, а вы…
– Я друг вашего старшего сына, – Панов тяжело вздохнул, и выдержал паузу, словно ему тяжело было говорить. – Дело в том, что случилась, как бы это сказать… Неприятность что ли… Ваш Леонид выполнял заказ в одном заведении. Точнее говоря, расписывал потолок в ресторане. Там очень высокие потолки.
– Что с Леней?
Недокуренная папироса выскользнула из пальцев, голос дрогнул.
– Ничего страшного, он жив, – Панов шмыгнул красным носом. – Он сорвался с лесов. Не совсем удачно упал. Приземлился на четыре точки. Вы только не волнуйтесь. Сейчас он в травматологическом отделении института Склифосовского. Возможно, операцию сделают уже сегодня, во второй половине дня. Потому что тянуть никак нельзя. Врач так и сказал: «Нельзя ждать ни минуты».
– Я должен поехать к сыну.
– Совершенно верно, поэтому я здесь, – взмахнул руками Панов. – Леня хотел вас видеть, сказать что-то очень важное. Машина за воротами. С вашим главным врачом я уже обо все договорился. Так что, в корпус можно не возвращаться. Тут каждая минута дорога.
– Да, да, конечно…
Бирюков так быстро зашагал вниз к воротам, что Панов едва поспевал за ним. На вахте, как обычно в утренние часы, никого не было. Полосатая палка шлагбаума поднята. Бирюков проскочил через калитку, в десяти метрах от себя он увидел светлую «Волгу». Распахнув заднюю дверцу, сноровисто забрался на сидение. Панов сел рядом, тронул за плечо бритого наголо мужика.
– Трогай.
– Домчим быстро, с ветерком, – оглянувшись назад, пообещал Ищенко. – Весело доедем.
«Волга» промчалась вдоль поселковой улицы, не притормаживая на поворотах, выскочила на узкую дорогу, ведущую к Минскому шоссе. Бирюков старший ерзал на сидении, вздыхал и от волнения почесывал переносицу.
– А подробности того, что случилось? – обратился он к Панову. – Расскажите подробности.
– Загремел человек сверху, – Панов зевнул. – Так загремел, что позвоночник чуть в штаны не высыпался. «Скорая» целый час не приезжала. А когда приехали, взглянули на него, пульс пощупали и долго не могли понять, как его из зала выносить. Головой вперед или лучше сразу вперед ногами. И прямиком на кладбище. Вот и все подробности.
– Надо же.
– Да, плохо дело, – кивнул Панов. – Теперь лежит весь переломанный. Ждет…
– Чего ждет? – побледнел Бирюков старший.
– Ясно, не Деда мороза.
Панов снова зевнул.
– Я вот тоже одно время находился в казенном заведении, далеко от Москвы. Кормят там неважно и удобств совсем никаких, – обратился он к отцу Бирюкова. – То есть абсолютно никаких удобств. Ни бабы, ни водяры, ничего такого. Это давно было, на заре туманной юности. Как вот, там ко мне сразу кликуха прилепилась. Пан. Это не от фамилии производное. Просто я сумел себя правильно поставить. Завоевал авторитет. Понимаете?
– Понимаю, – кивнул Бирюков старший, занятый своими мыслями.
– Вот вы скажите, в стариковском приюте тоже кликухи лепят?
– Это с чего бы?
– Ну, для простоты, для удобства общения.
– А-а-а… Разве что для простоты.
– У тебя вот какая кликуха?
– Нет у меня никакой кликухи.
– Напрасно, – вздохнув, Панов осуждающе покачал головой. – Кликан тебе позарез как нужен. Ничего… Но это дело поправимое. Я тебе подберу что-нибудь такое… Подходящее. Что соответствует твоему почтенному возрасту и заслуженному высокому общественному положению. Скажем, Отсос Отсосович, а? Устроит? Нет, староват ты для такой кликухи. Это для молодых, для начинающих петушков. Лучше уж называть вещи своими именами. Ты у нас будешь просто Старое Говно. Коротко и ясно. Тебе самому-то нравится?
Бирюков открыл от удивления рот, не зная, чем ответить на хамство.
– Я тебе буду говорить: «Эй, Старое Говно, ты где?» А ты ответишь: «Старое Говно на месте, ваше сиятельство. Где ему и положено быть. Пока еще плаваю. Меня в сортир не спускали». Ну, дурень, нравится тебе новая кличка?
– Вы, молодой человек…
Развернувшись, Панов ударил Бирюкова по лицу открытой ладонью. Из носа брызнула кровь. Панов снова развернулся и ударил сильнее. Кулаком по горлу, в острый кадык. Бирюков охнул от боли, закашлялся. Изо рта потекла розовая слюна, вывалилась вставная челюсть. Панов наступил на челюсть каблуком ботинка, раздавил напополам.
– Я же говорю, весело доедем, – обернулся Ищенко и заржал.
– И, главное, с пользой, – поддержал Панов. – Вон старику подходящий кликан прилепили. Это уже большое дело. А, Старое Говно, чего сопли пускаешь? Тут тебе не родной сортир.
***
Полдня и добрую часть ночи Архипов трудился, не покладая рук. Задание, которое, уходя, оставил Бирюков, сводилось к следующему. Нужно изучить альбом с фотографиями, найденный в квартире покойного Самойлова – Горобца. Возможно, Архипов узнает кого-то из общих знакомых. Затем предстояло залезть в портативный компьютер, просмотреть фотографии клиентов Самойлова, а также дела, которыми адвокат занимался в последние годы жизни. Под утро, когда за окном занимался серенький рассвет, Архипов закончил свои изыскания.
Выключив компьютер, он стал просматривать записи, сделанные в тощей ученической тетрадке. Альбом не содержал ничего, заслуживающего внимания. На сотне фотографий, сделанных в разные годы, можно узнать лишь одного Самойлова. Остальные персонажи – люди случайные. В интерьерах квартир, ресторанов, Московского ипподрома и горячих южных пляжей красовались в основном молодые девицы, худосочные и глазастые, похожие одна на другую, словно выращенные в одном инкубаторе. Реже попадались немолодые мужчины, в основном усатые кавказцы, сидевшие за карточным столом, те же мужчины в обществе фривольно одетых нетрезвых девушек. Место этому альбому в мусорном ведре.
