Владимир Свержин - Танцы на минном поле
— Ну, а Лаврентьев зачем в БМД возвращался? — Прервал монолог Артиста Повитухин.
— Видишь ли, майор. В БМД везли эти самые, чертовы, материальные ценности. Соответственно, когда машину сожгли, они, по идее, должны были остаться там. Понятное дело, алмазы — уголь, и сгорают дотла. И бумага тоже сгорает. Но если на обломках не будет найдено ничего, вот это уже странно. А поскольку дело не копеечное, искали там, вероятнее всего, с пристрастием. Вот о том, чтобы следы остались, Лаврентьев и позаботился. Потом, как я узнал, Лаврентьев возглавил прорыв колонны и за геройство получил еще один орден, ну а материальные ценности — Аллах дал, Аллах забрал, — развел руками Платов.
— Что было дальше? — Поинтересовался контрразведчик.
— Дальше меня увезли в Пакистан, благо, американские инструкторы очень интересовались советским спецназом. Подкормили, подлечили, стали предлагать сотрудничество. Я головой покивал, мол, нет проблем, сейчас только с мыслями соберусь. А как-то ночкой темною отвернул голову караульному, разжился оружием и побрел в сторону Индии. Как шел, разговор отдельный. Да и не о том сейчас речь. Перешел границу, сдался индийским пограничникам. Ну, поскольку “хинди-руси бхай-бхай”, взяли меня под белые руки и отвезли в советское посольство. Привели к тамошнему особисту, я ему все выложил, мол, капитан спецназа, контуженным попал в плен, был увезен в Пакистан, бежал. Перешел границу, сдался. Он начал выспрашивать, кто может подтвердить, что я — это я. Я, как водится, назвал командира части, начальника штаба. Он уточнил, кто у нас был особистом, я назвал. В детали решил не вдаваться. Дай, думаю, до родины добраться, а там я и сам с тобой разберусь. Да, видать, он уже подсуетился. Что-то около месяца выясняли, кто да что. Потом посадили в самолет, поздравили с предстоящим возвращением на Родину, а прямо в аэропорту мне навстречу — группа захвата. И, тебе, дезертирство, и, тебе, шпионаж, и все радости жизни. В общем, завезли меня на гнедых в Карелию, есть там одно забавное местечко посреди болот. Не знаю уж, какое адское зелье там испытывали, а только человек от него абсолютным придурком становится. Решил я этого светлого дня не дожидаться. Помирать, так с музыкой. Смастерил из рукава пращу, взял пару камешков, снял с вышки наблюдателя, а дальше — чему учили. Через запретку, и в бега. Погоня сутки на хвосте висела, в болото уткнулась. Я в этом болоте часов пять с пустой камышинкой просидел, ждал, пока собаки уйдут. Вылез, ни жив, ни мертв. Называется, приехал на Родину! А дальше, вышел к людям. Благо, Карелия, край зековский, пропасть не дали. Прибился к караванщикам. Бомбили иномарки, которые через Прибалтику из Германии гнали. Подбил себе деньжат, раздобыл документы, переделал под них личность. Ну, а дальше такое началось, что для военспеца самое раздолье. Сколотил группу. Кстати, майор, заранее тебе говорю, не спрашивай, называть все равно никого не буду. Ну, а дальше вот и на Лаврентьева вышел. Такая вот история, майор.
— Да, — помолчав, произнес Повитухин. — История, действительно. Но вернемся к нашему делу. Вы шантажировали бывшего генерала Лаврентьева, требуя передать вам секретные данные по демонтажу ядерных боеголовок и оказать вам содействие в их хищении.
— Шантажировал.
— Чем, каким образом?
— Не скажу, — покачал головой Платов.
— Понятно. Вы организовали и провели похищение боеголовок.
— Я.
— Цель вашего действия?
Бывший спецназовец испытующе посмотрел на контрразведчика:
— Степан Назарович, кажется? Я не ошибаюсь?
— Совершенно верно, — кивнул Повитухин.
— Скажите, уважаемый Степан Назарович, знаете ли вы, что такое мины?
— Конечно, знаю, — недоумевающе ответил контрразведчик.
— И что на складах они хранятся, тоже знаете?
— Ну?
— А танцевать вы умеете?
— К чему все эти вопросы? — Попробовал, было, возмутиться майор.
— Да вы не бойтесь, Степан Назарович, я с ума не сошел, я вам объяснить пытаюсь, — махнул рукой Артист. — Так умеете или нет?
— Умею.
— И наличие мин на складах вам при этом никак не мешает? — Платов с насмешливостью воззрился на своего недоумевающего собеседника. — Нет?
— Нет, не мешает.
— А на минном поле танцевать не пробовали? Попробуйте. Как-нибудь на досуге, расскажете мне свои ощущения. — Он рывком поднялся и, опершись обеими руками о стол, навис над Повитухиным. — Майор, хрен знает, сколько стран имеет в своих арсеналах ядерное оружие. Все об этом знают, и никому это не мешает развлекаться по прежнему. Это называется тактикой ядерного сдерживания, ибо никто всерьез не думает швыряться подобными игрушками в соседей. Ядерное оружие, оно, как презерватив, одноразового использования. Больше использовать будет некому. Все это принимают, как должное, и не валяют дурака. А теперь представь себе на минутку, что появляется банда отморозков, которые демонстрируют всем и вся, что ядерное оружие похитить можно. И использовать тоже можно, в любой точке нашего шарика. Ну что, как оно, танцевать-то на минном поле?
— И что, вы положили столько жизней, потратили уйму денег только для того, чтобы доказать, что ядерный шантаж возможен?
— Да, и я это доказал. Насчет жизней. Вы что, считаете, что взяли беглого бандита? Нет, майор. У меня с вами война. А война вещь суровая. Я показал, убедились? А дальше, брюхо прихватит — штаны снимешь. Головы к плечам не под фуражку приделаны. Ну, а насчет денег… Скажи мне, майор, ты сколько получишь за то, что меня поймал? По курсу, баксов двести, не больше. Ты что, меня ради двухсот баксов брал?
Повитухин молчал.
— Да, в этом ты прав, — наконец произнес он. — Не ради двухсот баксов. И насчет танцев, тоже прав. В самую точку. У нас, по твоей милости, с сентября веселье и дым коромыслом! Музыка от твоих боеголовок, ну, прямо, вальс Шопена!
— Неужели, все-таки, Санаев предал, — помрачнел Платов.
— Да нет. Санаев геройски погиб, отстаивая интересы независимой Ичкерии. А вот боеголовки какие-то отморозки действительно похитили. Понимаешь, о чем я говорю?
— Взорвать их практически невозможно.
— Практически, Андрей Дмитриевич, не означает невозможно, — жестко произнес контрразведчик, — и для нас, танцующих, со счетов сбрасывать такую возможность нельзя.
В дверь постучали.
— Товарищ майор, машина готова. Можем выезжать в Москву! — Доложил вновь появившийся прапорщик.
— Что ж, Андрей Дмитриевич, — развел руками контрразведчик, выключая диктофон. — На сегодня все. Думайте. В Москве продолжим наши беседы. Товарищ прапорщик, выводите арестованного.
ФСБешник, переполненный осознанием святости долга, стал еще жандармистее и, подойдя к Платову, резко скомандовал:
— Руки вперед! Выходить, не оборачиваясь! Вас ждать, товарищ майор? — Осведомился он, покидая кабинет.
— Да, — кивнул Повитухин, закрывая папку “Дело”. — Я сейчас зайду, подпишу документы и спущусь.
Он подошел к окну и, опершись на подоконник, стал глядеть на заснеженный двор, еще раз переживая разговор со спецназовцем и машинально выбивая пальцами дробь. — “Танцы на минном поле”, — крутилось в его голове: — “Вся наша работа — это танцы на минном поле”.
Посреди двора стоял “воронок” с открытой задней дверью. Два давешних сержанта с автоматами наизготовку вывели капитана Платова и повели его к машине. У самой двери они остановились и Артист, со скованными впереди руками начал как-то неуклюже влезать внутрь. Вот он поскользнулся и один из сержантов рефлекторно сделал попытку поддержать его. И в ту же секунду ноги спецназоваца ножницами сошлись на ногах охранника, сбивая его наземь. “Что он делает?” — прошептал Повитухин, ударяя ладонью по мелкой решетке, блокирующей окно допросной комнаты. Платов уже был на ногах, и в правой руке у него был автомат охранника. Тишину Звенигорода разорвал короткий резкий звук, похожий на треск разрываемого полотна, потом еще и еще. С третьего этажа контрразведчику было видно, куда направлен ствол автомата. Он был направлен изрядно поверх голов. “Живьем, живьем брать!” — в отчаянье закричал майор, беспомощно осознавая, что отсюда его никто не услышит. Он опрометью выскочил из кабинета, сбив кого-то, промчался по коридору и буквально скатился по лестнице вниз.
Платов лежал на снегу лицом вверх, и из-под спины его по снегу медленно расползалась красная кровяная лужа. Автомат лежал чуть поодаль, так и не поднятый хозяином. Сам обезоруженный сержант, как, впрочем, и его вооруженный соратник стояли тут же с лицами, белее свежевыпавшего звенигородского снега. Увидев подбегающего майора, стрелявший сержант поднял на него почти безумные глаза и прошептал, оправдываясь:
— Он при попытке к бегству.
Повитухин наклонился, приложил два пальца к яремной вене, молча выпрямился и, развернувшись, медленно пошел назад в здание.
