Станислав Гагарин - По дуге большого круга
Стас Решевский существовал реально и не существовал вовсе. Он исчез как объект коммуникации моих чувств к нему и продолжал существовать как форма изображения.
И когда обнаружила, что он уходит от меня, я испугалась. Не думаю, чтобы Решевский ушел когда-нибудь в житейском смысле, хотя ничто так часто не губит женщину, как ее самоуверенность. Только его «уход» был еще страшнее физического отсутствия.
Долгими ночами я мучилась в поисках решения. Как удержать Стаса, как сохранить власть над ним… У меня не было больше ни сил, ни времени идти новым путем проб и ошибок. При всей рассудочности своей, тяге к анализу, самокопанью я дорожила Стасом, да у меня и не нашлось бы человека ближе, чем он… Ведь судьба жестоко меня наказала за совершенное предательство: у нас не было с Решевским детей. И оставшуюся жизнь мы должны были прожить друг для друга. Но как в этой оставшейся сохранить Стаса таким, каким был он раньше?
Выход видела только в одном: уговорить его вернуться в море.
Уговорить… Да он, оказывается, все эти годы только и ждал, чтобы я заговорила о море. Вот тебе и власть над мужчиной… Эта его готовность чуть ли не сию же минуту броситься сломя голову на причал больно задела, оскорбила меня, но виду я не показала. Уж если решилась — терпи, голубушка… Теперь у тебя будет все как у жены рыбацкой.
Стас хотел идти в море старпомом, он считал, что отвык от работы на промысле, не имеет права командовать судном после столь долгого пребывания на берегу. Он уже оформил все документы и готовился получить направление на судно, как вдруг объявился Рябов, потащил Решевского к начальству и убедил, что несолидно будет посылать в море старпомом такого заслуженного преподавателя нашей родной мореходки, ведь бывшие ученики его начинают уже выходить из порта капитанами.
Так стал мой Стас рябовским дублером. Говорили, на рейс-два, но вот пошел уже второй год, как он промышляет вдвоем с Рябовым на одном траулере, а собственного судна Решевскому пока не дают. По-моему, он особенно на этом и не настаивал. Убежал от моей опеки в распроклятую свою Атлантику — и был этим доволен…
Ах, как я ненавижу его, это море! Порою оказываюсь в состоянии трезво осмыслить и ребячливость своего неприятия их Мужского Дела, они так и произносят эти слова — с больших букв, и бесцельность собственной враждебности к этому огромному количеству соленой воды. Меня все еще хватает на отвлеченный анализ моего отношения к бытию, в котором все, что связано с морем, выкрашено исключительно голландской сажей. Но существование моря нарушало «правило золотого деления» души. Стоило мне подумать о нем, как мгновенно менялись пропорции необходимого состояния духа.
Поэтому я никогда не могла осознать счастливым собственное житие, ощутить его совершенность. Море искажало «золотое сечение» моей личности, уродовало ее — чем же, если не лютой ненавистью, должна была отвечать ему я?!
…И той ночью мне приснился Волков. Я редко видела его во сне, наверно, потому, что наяву запретила себе вспоминать о нем.
Мне привиделось, будто я превратилась в Волкова. Я знала и абсолютно не удивлялась тому, что веду с промысла траулер «Кальмар», план добычи рыбы выполнен с лихвой, мы прошли уже Датские проливы, идем Балтикой, скоро откроются входные створы в Морской канал, а там четыре-пять часов — и встреча с моей Галкой.
Это было самым удивительным — существовать сразу в двух образах. Я оставалась сама собой, осознавала это и была Волковым одновременно. Потом удивлялась такой степени перевоплощения в капитана рыболовного траулера, но, видимо, объяснение этому следовало искать в накопившейся разносторонней информации, которую получила и от Волкова, и от Стаса, от их многочисленных друзей-рыбаков, да и весь город наш жил заботами о Большой Рыбе.
«Кальмар» шел Морским каналом, и нетерпение охватывало меня… Я отдавала — или «отдавал»? — команды, и все это гляделось естественно и просто. Вот наконец и причал, куда поставлю сейчас траулер. Матросы подают на берег швартовы, я смотрю с мостика вниз и вижу у стены пакгауза двоих с цветами в руках. Это встречают меня мой друг Станислав Решевский и жена моя Галка. Да-да! Я стояла на мостике, принаряженная, в парадной морской форме, с галунами на рукавах, в крахмальной сорочке, которую всегда готовила мне Галка в рейс, чтоб надел ее в день возвращения, видела — или «видел» — саму себя на причале, и это не смущало меня. Я была капитаном Волковым, и все, что он должен был испытывать, подходя к родному причалу, сейчас накатило на меня, управляло моими действиями.
Медленно спускаюсь по трапу. Эти двое молча смотрят на меня, стоят у стены не шелохнувшись. Все ближе, ближе подхожу к ним, и вдруг бешеная ревность охватывает меня. Останавливаюсь… Теперь в состоянии только смотреть на них, и я впериваю испепеляющий взгляд в Решевского. Он жалко улыбается, порывается произнести нечто.
Напряжение нарастает.
Я чувствую, как вся моя ревность, чувство злобы переливается в этот взгляд. Вижу, как задрожал Решевский. Лицо исказилось, подернулось дымкой, дрожь его тела становилась все сильнее. Я вкладываю во взгляд последнюю энергию ненависти к Стасу и с чувством облегчения вижу, как он медленно тает, растворяется в воздухе.
Когда Решевский исчез, решаюсь взглянуть на Галку. Но я теперь Волков, хотя и понимаю краешком подсознания, что не просто Волков, а Галка, превратившаяся в него. И эта-этот Галка-Волков уже облегченно, ведь ненависть ушла на уничтожение Стаса, спокойно смотрит на береговую Галку.
Она растерянно улыбается. Я грубо хватаю Галку за плечо и понимаю, что меня влечет к ней сейчас неодолимое желание. Галка не сопротивляется… Я стискиваю ее в объятиях, хватаю затем на руки, мчусь по причалу, заполненному людьми, мне нужно уйти от них, чтобы остаться вдвоем с Галкой, но кругом люди, люди… Силы оставляют меня, ноги подкашиваются, она с призывной улыбкой тянется ко мне… Со сладким замиранием в груди я склоняюсь над Галкой — и на этом незавершившемся мгновении сон мой обрывается.
Потом пыталась связать этот сон с теми событиями, что разыгрались в ту ночь и в последующие сутки в далекой Атлантике. Случайное ли совпадение? А может быть, существует некая связь между близкими людьми, еще не известный человечеству вид энергии, и ее излучение улавливается другими людьми в тот самый момент, когда с кем-либо приключается нечто из ряда вон выходящее… Кто знает, как обстоит все в действительности, только странный этот сон снился мне именно в ту ночь, когда в океане погибал траулер «Лебедь», и два капитана, Рябов и мой Стас, тщетно пытались его спасти, а им на помощь спешил среди других судов, направляющихся к месту катастрофы, бывший мой муж, капитан Волков.
…Узнала я обо всем уже утром. День был воскресным. Добрый июльский день, он выдался солнечным и тихим. Еще с вечера звонила мне Валя Рябова и предложила поехать за город на машине, захватив с собой ребятишек. Эту старенькую «Волгу» оставил ей Рябов, когда ушел к «мадам». Странно, как Журавская не отстояла автомобиль. Квартиру она у Валюши оттягала, а с машиной пришлось бы доводить дело до суда, и, будучи юристом, Журавская, видно, поняла, что проиграет дело. Правда, Валя убеждала меня, будто Рябов сам потребовал оставить машину бывшей семье, но странную Валину позицию — всегда защищать и выгораживать Рябова — знала и отнеслась к ее заверениям скептически.
Как бы то ни было, а машина Вале пригодилась. Она вывозила на ней ребятишек за город, ездила в соседнюю Литву навестить родичей в деревне, привозила оттуда продукты, иногда, когда я провожала Стаса в океан и оставалась одна, мы отправлялись с нею вдвоем на заброшенную бетонку Берлинского шоссе и гнали «Волгу» на бешеной скорости, загоняя в тяжелые плиты глухую бабью тоску.
Подружились мы с Валей, когда ее Рябов перебрался к Журавской, родившей от него сына. История получила серьезную и — увы — скандальную огласку. Рябова увещевали, грозили переводом на берег, он упирался, потом поехал в Ригу, в Москву, и оттуда последовали вскоре советы оставить такого знаменитого и прославленного капитана в покое.
А главное, конечно, было в том, что Валя ни разу не пожаловалась на Рябова. Более того, когда ее пригласили для беседы и, что греха таить, намекали на необходимость определенных действий с ее стороны. Валюша в довольно резкой форме, это она умеет, заявила, что предоставляет мужу полную свободу, считает его достойным человеком, и если его попытаются опорочить, то она, его бывшая жена, которая не перестала, однако, оставаться матерью детей Рябова, сама начнет кампанию против людей, намеревающихся запятнать доброе имя отца ее дочерей.
На этом все и кончилось. Я ругала ее только за то, что она уступила Журавской квартиру, а Валя смеялась в ответ и говорила, что у Рябова теперь сын, он так хотел наследника, и этот сын вырастет и приведет в дом невесту, ему нужна будет комната. А выросших дочек разберут парни, а ей одной хватит в старости и небольшой квартиры.
