Фридрих Незнанский - Опасное хобби
Бай даже взвился.
— Какого ж ты… сразу не сказал?
— Да вы… того…
— Чего — того? Дурак! — И тут же добавил: — Извини, Артур, нервы… — С прислугой, какой бы она ни была, ссориться нельзя, уж это-то твердо знал Бай. — И кого повязали?
— Дядю Гурама, Мкртыча и еще полтора десятка наших. Но старший Мкртыч ушел из СИЗО. Подробностей пока не знаю.
— А где… — Бай чуть не назвал Мкртыча Макаром, хотя это имя не принято было называть. — Погосов где?
— Андрей сказал, у него.
— Он что, совсем спятил? — опять сорвался Бай. — А если?..
— Андрей знает.
— Все вы всё знаете! — огрызнулся Бай. — Пока жопу не прижгут!..
Артур промолчал, но в его склонившейся к рулю сухощавой фигуре, напоминавшей хищного коршуна, который приготовился к броску на добычу, чувствовалось крайнее напряжение и явное неодобрение тона, каким с ним разговаривал Виталий.
— А остальные? — помолчав, спросил Бай.
— Остальных — нет, — не оборачиваясь, буркнул Артур.
— Давай прижми…
— Не стоит, Виталий Александрович. И так за сотню. На хрена нам сейчас ГАИ?
— Ты прав.
«Значит, Макар в Переделкине… — размышлял Бай. — Гурам, конечно, человек железный. А вот какими окажутся остальные?.. И вдруг все-таки этот Турецкий сообразил на-ружку оставить?..»
Виталий Александрович верил своей интуиции. Вишь ты, снова не подвела. Решил ведь для себя расстаться с Андрюшей, и прав, и вовремя. Но теперь еще и Макар на шее…
Ну, если коснется Андрюши вплотную, тут можно будет представить дело так, что никакого особого криминала для Бая и не случится. Вот убили же в прошлом году одного из крупнейших в Москве авторитетов — Шота, завязанного на шоу-бизнесе. А ведь кто только с ним не дружил, водку не пил, девчонок не трахал — и что? Все эти выдающиеся киношники, эстрадники, артисты, они разве под суд пошли? Или хотя бы под подозрение попали? Да ничего подобного! Как жили, так и живут, и свои миллионы отрывают, и пьют где пили, и девки те же остались, и даже время от времени то в прессе, то в творческих своих дома поминки устраивают по Шота. Поэтому если Гурам — человек умный, а в этом Бай не сомневался, то он скажет: а я почем знал, кго он, ваш Беленький? С Погосовым Гураму будет посложнее: зачем тот из СИЗО сбежал? Ведь срок свой честно отсидел — от звонка до звонка, без всяких зачетов и амнистий. Или у него что-то иное объявилось вдруг?
Ну ладно, они пока посидят, а, собственно, ему, Баю, какие от этого неприятности? Где Беленького взял? Нашел. Гурамчик присоветовал. А где уж он Андрюшу нашел, пусть сам придумывает. Служил Беленький честно, ни в чем криминальном, не дай Бог, замечен не был. Специалист классный. А к тому же иди теперь свищи его! Срочно надо давать отставку Андрюше, как ни жаль. А тут еще Макар. Слишком много стало рядом уголовщины, слишком…
— А кто брал их? — спросил Бай у Артура, пронзенный неожиданной догадкой.
— Тот, который у вас был, на даче. К кому вы сегодня ездили.
— Турецкий?!
— Кажется.
Бай сочно выматерился, да так, что Артур только головой покачал.
Нехорошая цепочка стала выстраиваться у Виталия Александровича. Очень опасная. Чрезвычайно. И в этой цепочке определились две совершенно лишние фигуры — Турецкий, который, оказывается, мог уже слишком много знать, и Лариса свет Георгиевна, которая, выходит, ничего не забыла.
— За что взяли-то? — вспомнил наконец, о чем хотел спросить, Бай.
— Оружие нашли. И девку.
— Вон оно как… — протянул Бай. — В полном дерьме, значит, Гурамчик оказался? По уши… Постой, какая девка?! — Но ответ он уже знал. Неужели?!
— Да ту, что они искали. За выкуп. А ребята ее на хор поставили. Теперь групповуха — статья сто семнадцать. Да еще двести восемнадцатая. Это ношение оружия. И других до хрена — много у ребят набирается…
— Ну, Вадик, ну, Вадюля… Гореть тебе в аду синим пламенем! Ах, сукин ты сын… — И тут же вспомнил, почему обмолвился в разговоре Турецкий, что не совсем гладко прошло освобождение Ларисы. Вот оно в чем дело! Досталось, значит, красотке… Ну ничего, она этот спорт завсегда любила. А вот ему, Баю, отказала, как он ни намекал. Да какое намекал! Было дело, возвращались ночью из загородного кабака, в руках уже держал задастую — сопела, ерзала, а не дала. Глазки закатывала, сука! Ну хоть бы отсосик какой исполнила, жалко, что ли? Обидным было Баю такое откровенное пренебрежение им. Другим же не отказывала. Значит, туда тебе и дорога, поимела чего хотела…
Ее-то теперь, конечно, стерегут. Но если очень надо… А на что тогда Андрюша? Макар на что? Две лишние фигуры — с доски, исполнители — на благословенные юга, и все тип-топ. Как у его драгоценной древнекитайской игрушки — троицы: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. Любил Бай этих трех вырезанных из потемневшей слоновой кости мартышек, закрывающих лапками глаза, уши и рот. А денег им на юга не жалко, лишь бы поскорее с глаз долой.
Турецкие всякие будут искать ветра в поле, а Бай лишь скорбно удивляться да разводить руками: вот ведь и на старуху бывает проруха, а как же, никто не гарантирован, не застрахован Ну не углядел, не знал, не сообразил — виноват Однако за это не судят, нет такой статьи, а если и отыщут — поди докажи сперва. К тому же повинную голову меч не сечет
А по чести говоря, какого хрена ему вообще перед кем-то оправдываться? Взять десяток самых-самых картинок и сесть в СВ до Киева. А сойти в Харькове или еще где-нибудь… Нет, это уже паника. Они ведь все равно вычислят, только хуже будет: скажут — сбежал. Иначе надо. Сделать сегодня пару звонков в Вену или Франкфурт приятелям, поболтать, а с утра пораньше, подобно Вадику, махнуть в Австрию или в Германию — в зависимости от рейса. И чтоб Снегирев — Верещагин этот наш неподкупный — сам приехал проводить. А тут записку оставить, что вот, мол, обстоятельства так сложились, что покупатель ждать не хочет А не будет покупателя — на что жить? Вернусь — и готов договорить. Подписки с него никто не брал, обвинения не предъявляли, все честь по чести — позвали для консультации. Какие дела?
Главное, чтобы только у мужиков получилось…
Бай не считал себя жестоким человеком. Напротив, скорее сентиментальным. И от этого, как он считал, часто имел неприятности. Да хоть и с тем же Вадимом. Кинул полмиллиона «зелененьких», а за какие, извините, коврижки-то? Впрочем, Дега с Мане и Сезаннами гораздо больше стоят Ладно, это не потеря…
И вдруг обожгла мысль: а ну как нашли они каталог Константиниди? Нет, быть того не может, стал успокаивать себя Бай. И Лариска, и Вадим, сколько ни допытывался у них, утверждали: нету каталога, все в своей башке старый грек держит. А голова у него, несмотря на весьма преклонный возраст, молодая была. С придурью, конечно, упрямством, хитростью — но ведь и как без этого? А каталога — уверяли — не держал. Мало ли, в чьи руки он мог бы попасть… Картинки-то разные судьбы имели, а нередко и хозяев своих законных. Разве все свои дела честно делал дед? Так к чему ему свидетели? Это верно.
А зачем тогда и Виталию Александровичу, к примеру, знать судьбу того же Мане? Купил — продал. Это не запрещено. Живу на выручку — вот и весь сказ. Мане и прочими импрессионистами не увлекаюсь. Мой профиль — наш русский, кондовый, так сказать, авангард. А Мане? Что — Мане, просто выгодное дельце подвернулось, да и старику помочь хотелось, сам ведь просил. А мои-то привязанности, мое альтер эго — авангард, это всему миру известно, на нем и имя себе сделал.
Да, хоть и умный ты следователь, а дурак. Ну отыскали вы где-нибудь, да хоть на антресолях, два десятка хорошо припрятанных дедом полотен, которыми ему и хвастаться было, поди, нельзя — сразу след потянется, вот вы и обрадовались, на пушку взять решили. Только и мы не лыком шиты, да не пальцем деланные…
В общем, подъезжая к своей даче, Бай уже совершенно четко представлял, что ему надо сделать. О чем распорядиться.
Ворота открыл Андрей. Заглянул поверх приспущенного стекла в салон и негромко сказал:
— В гараже.
Бай кивнул. Артур включил дистанционное управление, и створки гаражных дверей разошлись в стороны. Поставив машину, Артур обернулся к Баю, и тот махнул ему рукой: иди, мол. Артур вышел наружу, и гаражные двери закрылись. Стало темно. Бай включил освещение в салоне машины.
Через минуту в «рено» боком, как-то по-крабьи, вполз Макар. Сел на заднее сиденье, рядом с Баем, молча кивнул. Был он в странной для него одежде подсобного рабочего или заштатного водителя — в застиранной майке и бесформенных серых брюках, сверху замызганный синий халат. На голых ступнях— старые, стоптанные сандалии, а на гладко выбритой голове — голубой берет. Щеки Макара-Погосова отливали синевой. Он вообще никогда броско не одевался, но уж до такой-то степени! Это зачем?
— Так какие дела привели? — негромко и спокойно, будто он еще ничего не знал, спросил Бай.
