Анна Данилова - Две линии судьбы. Когда остановится сердце (сборник)
— И что?
— Увидел то, что не должен был видеть. Мужчину с перерезанным горлом, вокруг — море крови… Светлану — в ужасном состоянии, голова почти отрезана, и тоже — море крови… Ваганова, правда, не видел.
И понял, почему этот парень из черного «мерса» пулей вылетел. Зарезал столько людей, испугался и рванул оттуда… Или тоже, как и я, зашел туда по своим делам, увидел гору трупов… Но эта мысль как раз пришла мне позже. А тогда я был просто уверен, что это он и есть убийца. Тем более что друзья помогли мне вычислить, кто хозяин этого «Мерседеса».
Три пары женских глаз остановились в ожидании приближающейся развязки.
— Машина принадлежит Максиму Щекину, сыну Бориса Щекина, — ответил, оживляясь и, вероятно, вспоминая свои переживания в тот период, когда он нес эту драгоценную информацию в прокуратуру, Саша.
— И ты, зная об этом, сразу пошел в прокуратуру?
— Не сразу. Вы поймите меня… Я должен был все хорошенько обдумать. К тому же я не видел Людмилы, а посему допускал возможность ее отсутствия в этом доме в момент трагедии… Тем более, повторяю, что машины Людмилы не было…
А я подумал, может, она успела сбежать? И теперь просто не хочет быть замешанной в этой трагедии и не хочет даже, чтобы ее допрашивали в качестве свидетельницы?! Словом, мне надо было все хорошенько обдумать…
— Тем не менее, — сказала Лиза, — ты правильно, Саша, сделал, что пошел в прокуратуру. Другое дело, что ты не подумал о себе.
— В каком плане?
— В том, что если бы, к примеру, у Максима Щекина были связи в прокуратуре, то тебя бы могли попросту… убрать.
— Да, я действительно об этом не подумал, — удивился своей же недальновидности Зимин. — Я думал о другом, мне хотелось, чтобы прокуратура занялась Щекиным и выяснила: что он делал в этом доме? Я понимаю еще, зачем туда приезжал его отец, Борис. К Людмиле. Вроде как влюбленный жених. Но что делал там его сын? Может, конечно, он хотел проследить за отцом, ведь на тот момент Борис Щекин был еще жив, и сын, к примеру, любя свою мать, хотел помочь выяснить, с кем встречается отец…
— Ты правильно думаешь и анализируешь, — похвалила его Глафира. — Вот только непонятно, как же это могло случиться, что в прокуратуре не обратили внимания на столь интересный факт?
— К тому времени (я в этом просто уверена) Зуев уже был арестован и банда поймана, а ее члены дали показания, то есть сознались в этих убийствах. Обычное дело. Вот не верю, что кто-то там в прокуратуре, услышав о Максиме Щекине и его возможном причастии к убийству, заботился о его безопасности или покрывал его. Кстати говоря, ты не помнишь фамилию этого человека?
— Я пришел в прокуратуру и сказал, что мне нужен следователь, который занимается убийствами в Поварове. Меня отправили в кабинет без таблички, я вошел и увидел человека, он представился следователем прокуратуры… Нет, вот фамилию, к сожалению, не запомнил. Он спросил меня, имею ли я что-то сказать, и тогда я сел и рассказал ему все то, что рассказал вам про черный «Мерседес». Он сказал, что сейчас придет, вышел, вернулся минут через десять и попросил, чтобы я оставил номер своего телефона.
— И что, ты оставил?
— Честно говоря, я намеренно изменил его… но фамилию назвал. И сказал, что являюсь любовником Людмилы Дунай.
— Да тебе просто не поверили. Вот и все. Подумали, что ты псих, который возомнил себя любовником кинодивы, — предположила Глафира.
— Я тоже об этом подумала, — сказала Юля. — Но информация на самом деле очень ценная. И вот еще что. Почему тебя самого не арестовали, ведь получается, что и ты тоже был на месте преступления. Ничего себе работнички прокуратуры! Неужели им на самом деле важны только признания, а не истина? К тому же эти признания могли быть просто выбиты!
— Скажите, — у Саши дрогнул голос, а в глазах появились слезы, — скажите, откуда вдруг такой интерес к этому делу? Ведь вам что-то известно… Ее тело нашли? Скажите, нашли?
Все трое — и Юля, и Лиза с Глафирой — едва сдерживались, чтобы не рассказать Саше правду. Но это была чужая тайна, причем такая тайна, с коммерческим ароматом, на которой сейчас строилось все рекламное и киношное будущее актрисы, а потому все молчали как рыбы. Понятно же было, что, если Людмила захочет, она сама найдет Сашу и расскажет ему о своем чудесном воскрешении. Но, учитывая события последних лет и пустившего корни в ее личную жизнь Юргена Коха, оглядываться в свое прошлое, которое может причинить ему боль, Людмила не станет. Она слишком дорожит отношениями с мужем, чтобы просто так, вспоминая веселые денечки, позвонить Саше и пропеть в трубку: «Привет, Сашенька, а знаешь, я жива!»
— Нет, Саша, никакого тела не нашли… Мы очень благодарны тебе за информацию, и будь уверен — она никоим образом никогда не будет использована против тебя. Это мы тебе обещаем. Другое дело, что если вдруг понадобятся твои свидетельские показания, сможем ли мы на них рассчитывать?
— Безусловно. Но тогда мне придется объяснять во всех подробностях, с какой целью я приехал в Поварово. И рассказать о своих отношениях с Людмилой.
В ответ на его слова в комнате воцарилось гробовое молчание.
11. 2010 г. Макс
Молодая женщина назвалась Юлией Земцовой. Сказала, что у нее к нему есть важное дело, которое не терпит отлагательства. И сама назначила ему встречу в сквере неподалеку от театра «Эрмитаж». На его вопрос, а в чем, собственно, дело, она сказала, что дело касается его матери. Словом, заинтриговала предельно.
Макс вызвал телохранителей. С тех пор как погиб отец, он не мог и шагу ступить без этих огромных, грубоватых, устрашающего вида обезьян. И ему было все равно, что говорят о нем, молодом банкире, у него за спиной. Пусть что угодно говорят, ему-то какая разница, если речь идет о безопасности? К тому же он знал, что многие его коллеги ведут себя примерно таким же образом, окружают себя целой свитой. И не сказать, что это престижно, но что-то неуловимое, вызывающее невольное уважение (пусть и с примесью насмешки) в этом есть.
Едва женщина, назвавшаяся Юлией Земцовой, сказала, что речь будет идти о его матери, он напрягся. Он словно ждал этого звонка и какой-то нехорошей, с душком, информации о молодом любовнике матери. После смерти отца она пустилась, что называется, во все тяжкие. И если поначалу Макс даже радовался в какой-то мере тому, что она, вынырнув из депрессии, увлеклась молодым парнем и растворилась в своей новой любви, в новых чувствах, то потом его эта связь стала раздражать, и он уже стеснялся того, что мать каждый день, разряженная в пух и прах, спешит на свидание с почти его ровесником.
Он много читал в своей жизни, много знал, а потому должен был как бы спокойно отнестись к тому, что мать имеет право на свою личную жизнь и что она не должна носить траур по мужу, который ей постоянно изменял и выматывал душу своими похождениями. Но все это оставалось лишь на словах. На деле же он изнывал от желания покончить с этим раз и навсегда, хотелось устроить матери грандиозный скандал, чтобы высказать все то, что он думает о ее так называемой личной жизни. Сдерживало его то, что он чувствовал и понимал всем сердцем: из матери, как из женщины, был вынут внутренний стержень, на котором прежде держались все ее принципы и психологические установки, берущие начало из ее детства, из хорошей семьи, в которой она воспитывалась. И стержень этот вынимали постепенно, но с кровью, и делал это с присущей ему долей садизма не кто иной, как Борис Борисович Щекин!
Его не стало, но и стержня уже не было, и душа вся почернела. И было от чего! Вместе все начинали, наживали, а когда отец встал крепко на ноги и почувствовал себя могущественным, сильным во всех смыслах (проверял свою потенцию на многочисленных малолетках-любовницах, приходил домой в помаде и надушенный сладкими девичьими духами), к матери остыл. Да и сына как будто бы не замечал, стал упрекать деньгами. Или, вернее сказать, откупался от него и, когда они оставались дома одни, без матери, старался вообще не смотреть ему в глаза.
Может, и Макс перегибал палку, когда просил купить ему очередную машину, но не потому, что не было на чем ездить, просто хотелось, чтобы не все падающие отцу на голову деньги (откаты, проценты) доставались его алчным и лживым, обещавшим ему райскую любовь бабам. Отец давал сыну деньги в зависимости от настроения. И матери давал, тоже откупался, прекрасно понимая, что она страдает от его постоянных отлучек, измен, предательства. Потом и у нее, конечно, появился какой-то Юрий Васильевич, достойный человек, который звал ее замуж, да только она все не решалась. Могла бы развестись и даже уже как будто бы внутренне была к этому готова, но все тянула чего-то, может, боялась травмировать сына или вообще менять что-то кардинально в своей жизни. Между тем сам Макс давно был готов к разводу родителей и даже радовался предстоящим переменам. Во всяком случае (по словам матери), после развода Максиму была бы куплена своя квартира, мать получила бы загородный дом, где смогла бы жить с кем она захочет, а отец остался бы один, со своей свободой, окруженный своими друзьями и шлюхами.
