Дональд Стэнвуд - Седьмой лимузин
Уставившись в потолок, она прислушалась к звукам, вернее, к их отсутствию. Люсинда минус Карл равняется чему? Где бы она была сейчас, не повстречайся он ей тогда? Скорее всего, по-прежнему с Йозефом, сжигая листья в печи, чтобы прогреть комнату, и давая уморительные клички тараканам. Да нет, она бы от него уже сбежала. Прав был отец: «Тебя, доченька, повсюду ждут с распростертыми объятиями».
Звонок телефона заставил Люсинду подскочить на месте. Это наверняка Карл! Сердце не обманешь. А он ведь пообещал позвонить из Молсхейма только в случае, если что-нибудь пойдет не так, как нужно. Бедняжка Карл, он, должно быть, допустил очередную чудовищную промашку. Или, может быть, Элио о чем-нибудь догадался. Нет, ей нельзя даже вспоминать об этом человеке, по крайней мере, пока у Карла неприятности.
— Фройляйн Краус?
Голос оказался женским, немолодым и почему-то знакомым, хотя кто это звонил, Люсинда понятия не имела.
— Да, это квартира Гривена.
Вживаясь в роль домашней прислуги, Люсинда начала делать заметные успехи.
— С вами говорит фрау Раубаль. Анжела Раубаль. — Чтобы произнести последнее уточнение, собеседнице наверняка пришлось набраться смелости. — А фройляйн…
— Да нет, это я! Я сама! Прошу прощения, но нам то и дело звонят какие-то странные люди. — Сейчас Люсинда вспомнила, что, уезжая из Вахенфельдхауса, дала свой номер. И если им внезапно что-то понадобилось… — Какой приятный сюрприз!
Голос Анжелы звучал заискивающе; казалось, будто она решила, что позвонила не вовремя.
— Я сейчас в Берлине. — Потом она объяснила, что приехала за покупками. Одежда и какие-то книжки по оперному искусству для Гели. — Уж вы мне поверьте, у этой девочки есть голос! — В разговоре возникла долгая пауза. — Нет, вы только меня послушайте! Хвастаюсь успехами дочери, хотя звоню совсем по другому делу. Вы ведь помните о дьяконе Сполдинге? То, что я вам о нем рассказывала?
— Да, разумеется.
— Ну вот, и он тоже приехал из Мюнхена. И сегодня вечером у него проповедь. Специальная встреча здесь, в берлинской миссии. И я подумала, если вы ничем не заняты… вам с герром Гривеном доставило бы удовольствие его послушать.
— Карла сейчас нет в городе.
— Ах вот как! — в голосе Анжелы прозвучало явное облегчение. — Тогда, может быть, вы отправитесь туда одна?
Бедная Анжела; голос такой, словно ее пыльным мешком из-за угла шарахнули. Интересно, есть ли у мормонов свои монахини?
— К сожалению…
— Кроме дьякона Сполдинга, там будет еще кое-кто, с кем мне хотелось бы организовать вам встречу.
Пожалуйста. Это слово осталось невысказанным, повисло в воздухе, как мольба. Люсинда улыбнулась. Ладно, Анжела, на нынешний вечер у меня большие планы: я собираюсь объесться свининой, чтобы испортить себе талию, и просидеть дома в ожидании дурных вестей.
— А к какому часу там нужно быть?
К девяти вечера. Люсинда тщательно вслушалась в рассказ о том, куда и как ехать. У нее оставалось достаточно времени, чтобы принять жизненно важное решение: что на себя надеть? Она принялась рыться в шкафу. Что-нибудь такое, чтобы на нее все оборачивались, но, в то же время, чтобы ее не изгнали из общины. Да, вот это черное с накладными плечиками подойдет. И для контраста — белые перчатки.
Люсинда вышла из квартиры в четверть девятого. На вечеринки с коктейлями сейчас было модно опаздывать, но на духоподъемное мероприятие следует прибывать пораньше. На улице было тепло, даже душновато, — последнее дуновение уже прошедшего лета. Толпы на Унтерденлинден фланировали мимо кафе и кабаре, словно позволив вечернему ветерку нести их по течению. Люди в толпе окликали Люсинду и махали ей рукой, узнавая ее в Сороковой модели, Люсинда отвечала им, нажимая на клаксон, а крылья машины умело отделяли ее ото всего, чем она намеревалась заняться. Никому было не догнать и не остановить ее. И вот уже возбужденные голоса и яркие огни остались позади, и она, свернув с главной дороги, поехала в куда более темные кварталы Шпандау.
Она сама не знала, что ее там ждет. Люсинда и вообще отказалась бы от этой поездки, если бы не мормонская вера в заочное искупление грехов.
Здание, к которому она подъехала, вид имело вполне секулярный. Вывеска на нем гласила:
«НЕМЕЦКО-АВСТРИЙСКАЯ МИССИЯ. ЭХО РАДОСТИ»Когда она приблизилась, в неярко освещенные ворота дома проходило уже довольно много народу. Главным образом, это были дети: мальчики в свитерочках и в гольфиках. Люсинда запарковала машину за углом, напротив от полицейского участка. Эти мормоны обитают, выходит, в одном здании с полицией? Во что Анжела ее втравливает?
Стройный мужчина в холле выстраивал шумные мальчишеские оравы в строгие шеренги. Своего рода бойскауты, явившиеся сюда под надзором родителей, которые уже тревожно посматривали на Люсинду.
Люсинда услышала, как кругом зашептались, давая ей пройти, кое-кто даже вскрикнул, несомненно, узнав ее. Но никто не бросился к ней с просьбой об автографе.
Что ж, дорогая, тебе самой хотелось, чтобы на тебя обратили внимание. Внезапно ей перестало казаться таким уж удовольствием дразнить мелкую буржуазию своей персоной. Борясь со смущением, Люсинда гордо вскинула подбородок, но щеки у нее все равно пылали.
Когда она переступила через порог, ей был уготован еще один сюрприз. Необычайно привлекательный мужчина, похожий на христианского великомученика из тех, которых поедали львы, ласково улыбнулся и предложил сесть. В зале было пятьсот кресел, если не больше, расставленных вокруг кафедры (чересчур скромной, чтобы ее можно было назвать амвоном); имелся здесь волшебный фонарь, имелся экран, имелся граммофон; а на балконе толпились мальчики, которым явно предстояло петь хором.
— Фройляйн Краус! Прошу сюда!
Анжела махнула ей откуда-то из передних рядов, неподалеку от прохода. В зале стояла такая суета, что Люсинде не удалось привлечь к себе все взоры, хотя, конечно, мужья пожирали ее глазами, а у жен трепетали ноздри. Как это Карл называет подобные гримаски? Прелиминарии к асфиксии.
— Я так рада, что вы пришли. — Анжела цепко взяла ее за руку, хотя и держалась в ее присутствии по-прежнему не без робости. — Вы всегда так… полны жизнью.
Анжелу не столько пугало, сколько беспокоило всеобщее внимание, часть которого теперь со всей неизбежностью перешла и на нее. Избавившись от кухонного передника и одевшись в строгое серое платье, госпожа Раубаль была живым воплощением благопристойности. Никакой нацистской символики, никакого значка со свастикой или чего-нибудь в том же роде.
— А вы ведь не ожидали всего этого? Мальчиков и остального? — Анжела рассмеялась, чуть подвинувшись, чтобы освободить место для Люсинды. — Это первый вечер Эха Радости. Видите вон там плакат? И все юные приверженцы должны прибыть сюда. Что же касается взрослых, то большинство из них пришли послушать дьякона Сполдинга.
— Вы так во всем разбираетесь, — сказала Люсинда. — Вы вступили в ряды верующих? Я хочу сказать, формально.
— Ах нет… — Анжела смутилась. — Адольф никогда бы не позволил этого.
И этот загнанный взор, свидетельство того, что она сболтнула лишнее. Надо сочувственно улыбнуться, отметила Люсинда, чтобы позволить бедняжке придумать что-нибудь поблаговиднее.
— А эти кресла — они для ваших друзей? Помните? Вы мне о ком-то упоминали.
Должно быть, она случайно нашла ключевое слово. Анжела внезапно преобразилась, ее лицо разгладилось, солидный возраст словно бы вдруг исчез, уступив место былой девической сущности. Ах вот как! Тут имеет место любовь. Люсинда умела узнавать ее приметы за двадцать шагов.
— Только не подумайте чего-нибудь неподобающего, фройляйн Краус! Якоб просто мой друг, мы познакомились с ним в мюнхенской миссии. Он чудесно умеет убеждать, хотя его напарник…
Застигнутая врасплох, она буквально расцвела, увидев, что к ним по проходу приближаются двое мужчин. О да, Люсинда недурно разбиралась в даре убеждения такого рода.
Но нельзя не признать, что такого человека, как Якоб Роше, ей до сих пор встречать не доводилось. Хотя, разумеется, она была знакома со множеством мужчин, разыгрывающих из себя интеллектуалов. Йозеф и даже Карл были в каком-то смысле недоучками. А этому человеку они и подавно не чета. Все «сердитые молодые люди», с которыми она была до сих пор знакома, хотели сжечь Рейхстаг или, в случае с Карлом, превратить его в большой кинотеатр. А этому недомерку в толстых очках, за которыми зрение расплывалось в академическом тумане, были присущи политические инстинкты какого-нибудь медвежонка панды.
— Мы с Оскаром провели весь день у царицы Нефертити. А завтра наведаемся в Пергамский алтарь.
Якоб, залившись нежным румянцем, объяснил, что откомандирован из Лувра на расширенный уик-энд, чтобы ознакомиться с археологическими сокровищами Германии.
