Николай Черкашин - Опасная игра
Но живот… К вечеру рези разыгрались с новой силой, и я решил сдаться на милость Петербурга, если она хоть где-то теплится. А тут еще, как по вызову, остановилась у тротуара «волга» — «скорая помощь». Водитель выскочил в поиск за сигаретами. Врача в машине не было. Я улегся на носилки в полной уверенности, что в больнице, куда должен вернуться шофер, меня обнаружат и окажут хоть какую-то помощь. Увы, этот просчет стоил мне самой мучительной ночи. Водитель оставил машину под окном своего дома, закрыв на ключ двери, и мне пришлось до утра корчиться в ледяном салоне. В 6 утра шофер открыл дверцу и, увидев меня, ничуть не удивился, а был несказанно обрадован тем, что на этот раз ему подсунули не труп, а живого еще, «тепленького», как он выразился, бомжа. На том мы и поспешно расстались. К концу недельного бомжевания я созрел для решительных и дерзких действий. Только этим можно объяснить мою почти что криминальную удачу: спрятавшись за полчаса до закрытия в музее-квартире Ленина, я великолепно выспался в тишине, тепле, темноте и покое — по всей формуле «татами». Чтобы не проспать час открытия и не быть застуканным смотрительницей квартиры, я забрался под мемориальную кровать вождя и там отоспался наконец блаженно и вволю.
Интересные мысли приходят в таких местах. Особенно поутру, на свежую голову.
Если бы в Англии вдруг растерзали королеву, а всех лордов, пэров, политиков засадили бы в подвалы Тауэра, взорвали бы Вестминстерское аббатство в порядке борьбы с религиозным мракобесием, а к руководству страной пришли бы бывшие сапожники и присяжные поверенные, если бы флотом командовал аптекарь, а банками правили матросы, если бы из страны выбросили весь цвет технической и прочей интеллигенции, да отобрали бы землю у фермеров — где была бы сегодня Англия, в ряду бы каких африканских княжеств стояла Великая Британия?! И хранили бы в Лондоне, как национальную святыню, койку человека, который все это учинил?!
У нас хранят… Правда, не очень бдительно, если под ней находят приют вокзальные бродяги.
Утром, дождавшись первых посетителей, я незаметно покинул свое убежище. Спасибо Ильичу! Если я доживу до лета, непременно переночую в его мемориальном шалаше в Разливе.
А пока попытаем счастья на Лиговке. Должна же, наконец, вернуться из Выборга Катя…
Глава четвертая
НЕ ЧИХАЙТЕ НА ТРАМВАЙНЫХ ОСТАНОВКАХ!
Притоптывая сапогами от холода, он поджидал трамвай вместе со стайкой пассажиров, нарастающей с каждой минутой ожидания. Женщина, стоявшая рядом, чихнула, да так звонко и сильно, что с уха у нее слетела клипса. Еремеев нагнулся, поднял ее и прежде чем вернуть, задержал на секунду в пальцах, рассмотрел камушек — темно-розовый в золотую крапинку.
— Авантюрин. Держите…
— Ой, спасибо!
— Интересный камень. Приносит удачу только смелым.
— Он мне по гороскопу подходит. Вот и ношу.
— Помогает?
— Наверное, я не очень смелая.
Женщина в заячьей шапке и бежевом пальто с лисьим воротником мило улыбнулась.
— Авантюрин довольно редкий камень. Встречается только в Афганистане, на Горном Алтае и в Южной Африке.
— А вы кто? Геолог?
Еремеев усмехнулся и не стал разочаровывать собеседницу.
— Да… Вот вернулся, понимаете, из экспедиции, а дома не ждали, укатили в Выборг.
— А вы где живете?
— На Лиговке.
— Почти соседи… Вы знаете, у меня еще и перстень с авантюрином есть. Да вот беда — камень выпал и потерялся.
— Вашему горю легко помочь. Я как раз с горного Алтая вернулся.
— Ой, правда?! Может, вы телефончик оставите?
«Не будь лопухом, Еремеев, в гости просись, в гости! Может, чайком угостит. С булкой».
— Запишите.
— Ой, наш трамвай пришел!
Они доехали вместе до Лиговки, и Еремеев проводил новую знакомую — она назвалась Ольгой Михайловной — до самого подъезда. Всю дорогу Еремеев рассказывал ей об авантюрине, бирюзе и других полудрагоценных камнях. В Афганистане он лечил раненого геолога, искавшего в Бадахшане новые месторождения бирюзы и авантюрина. Потом в Москве он привлекал его однажды в качестве эксперта по одному «ювелирному» делу. Где-то должен быть его телефон. В принципе он даже мог бы помочь этой женщине с ее потерянным камнем.
— Вы не могли бы показать ваш перстень?
— Может, вы подниметесь ко мне?
Еремеев не заставил ее повторять приглашение.
«Боже, как доверчивы наши женщины», — думал он, входя в квартиру Ольги Михайловны. Окажись на его месте какой-нибудь отчаявшийся бомж, и этот визит мог окончиться для нее весьма печально.
Насчет чая он не ошибся. Огромная расписная фаянсовая кружка курилась ароматным парком свежезаваренной индийской травки. И под стать кружке лежал на тарелке бутерброд с сыром. И веселили глаз две розетки, до краев наполненные одна прозрачным акациевым медом, другая черничным вареньем, весьма целебным для расстроенного желудка.
— Может, вы хотите принять с дороги ванну?
Хотел ли он принять ванну?!..
О, волшебный камень авантюрин! О, питерская фея в белой заячьей шапке!
Он блаженствовал в зеленоватой горячей воде с ароматом кедра под висящими на лесках полотенцами, колготками, лифчиками хозяйки. Похоже, и ночлег на чистых простынях улыбался ему сегодня. Что за странный день? Кстати, какое число? Двадцать пятое ноября. День рождения. Вот он — подарок судьбы.
Ты игрок, Еремеев. Ты всю жизнь пытался обыграть Фортуну в рулетку. Получай же свой выигрыш — большой бутерброд с сыром и ароматизированную ванну… «Ну и что? Я счастлив. Много ль надо человеку? Много… Когда у него есть бутерброд с сыром, ему хочется запить его соком кокосового ореха. Когда он заполучит вожделенный велосипед, ему захочется пересесть в «джип». Когда он купит надувную лодку, он начнет мечтать о крейсерской яхте… У тебя все уже было, Еремеев! Останови цепь желаний и ты обретешь счастье покоя и нирваны. Мир ванны… Анны…»
Он почувствовал, что засыпает, и поспешил вылезти из расслабляющей воды.
Секрет гостеприимства оказался довольно простым и прозаичным. Родной брат Ольги Михайловны возглавлял российско-финское СП по производству сувенирных поделок и был очень заинтересован в прямых связях с разработчиками самоцветов. Все это выяснилось из телефонного разговора, невольным слушателем которого Еремеев стал из-за слишком тонкой перегородки между ванной и прихожей.
— Федя, ты ему должен помочь с билетом на Москву, — увещевала брата Ольга Михайловна. — Он попал в дурацкое положение: задержался самолет с вещами экспедиции, и ему даже не на что уехать.
Слово в слово повторяла она его версию. Билет на «Красную стрелу» брат, такой же круглолицый и такой же простодушный питерский блондин, привез к ужину. Еремеев пообещал ему связать напрямую с добытчиками камня (найти бы только телефон того геолога), и Федор Михайлович подбросил его на своем «москвиче» к вокзалу.
Проводник долго проверял билет, с подозрением поглядывая на телогрейку столь непрезентабельного пассажира, наконец впустил его в ковровое царство зеркал, жардиньерок, накрахмаленного постельного белья… «Да, жизнь хороша игрой контрастов, — в который раз открыл для себя истину Еремеев, устраиваясь в двухместном купе. За пять минут до отхода поезда внесли вещи его попутчика, в котором он сразу узнал известного по газетам и телепередачам профессора-глазника.
— До Москвы? — спросил профессор, приглаживая седой ежик.
— До Москвы, — ответил Еремеев, пытаясь загородить спиной висящую на крючке телогрейку. На этом их содержательная беседа надолго прервалась. Профессор, распорядившись насчет чая, с головой ушел в ворох деловых бумаг, а Еремеев принялся обдумывать план московских действий. Остановиться он полагал у Наиля, а дальше начать наводить справки о Татьяне. Ох, не нравился ему этот Иннокентий Петрович! Дура-баба, разве можно оставлять визитку, спасаясь от погони?!
А где Дельф? У Ленки? Хорошо бы… А с яхтой что? Конфисковали? Продали? Кому?
Профессор, взяв полотенце, отправился в коридор. Краем глаза Еремеев прочитал заголовок одной из бумаг — «Партия безопасности человека». Он развернул листок к себе и стал читать, поглядывая время от времени на дверь. Это было нечто вроде программного манифеста новой политической партии, которую, надо полагать, создавал профессор под свой всемирно известный глазной центр. Речь в нем шла об обеспечении самого насущного права человека — права на жизнь. Авторы манифеста не обещали небесных пряников и райской жизни на земле, но говорили о том, что Еремеев с лихвой испытал на своей шкуре — о полной незащищенности ныне человека не только как социального существа, но и как биологической особи, чье существование в сем бренном мире может прервать кто угодно — от бандита одиночки до государственного ведомства — и когда угодно…
