Анна Малышева - Завтра ты умрешь
– Не знаю! – резко бросил он. – Но я ее брат, и разбираться придется мне. Не хочу, чтобы ты и дети в этом участвовали, потому и увез ее отсюда сегодня, пока вы спали.
– Куда, Миша?!
– На ту квартиру, которую она сняла. Надя успела дать мне адрес. Лучше будет, если ее найдут там, а не у нас. В сущности, какая разница? Я перевез туда тело. Поставил у кровати на тумбочке пузырек из-под таблеток, стакан, из которого она запивала лекарство. Даже окурки собрал и переложил их в ту пепельницу – чем черт не шутит!
– Господи, как ты мог… – пробормотала она, но так тихо, что он ее не услышал и продолжал:
– Я хочу, чтобы вы пожили какое-то время в Англии, но у тебя будут кое-какие сложности с документами, так что пока поедешь как турист. Я все решу, все устрою и сразу приеду, слышишь? Главное, не волнуйся, тебе нельзя!
– Я не понимаю, как ты мог это сделать со своей сестрой! – уже громче произнесла Марина и на сей раз была услышана. Банницкий изумленно ответил, что совершенно ничего своей сестре не сделал – та сама ушла из жизни, и кстати, в своем фирменном стиле – доставив окружающим массу неприятностей своей смертью, как раньше доставляла жизнью.
– Одно меня гложет – я ведь так и не заплатил ей те проклятые пять тысяч долларов, – вздохнул он. – Вечером приехал с работы, Надя меня встретила, сразу заговорила о деньгах, устроила скандал… Я отказался платить наотрез. Она ушла к себе, хлопнула дверью, и, конечно, я не особо рвался с ней общаться… И вот чем все кончилось. Думаю, она сделала это мне назло!
«Не верю, такие, как она, цепляются за жизнь до последнего!» – хотела крикнуть Марина, но не издала ни звука. Банницкий, успокоенный молчанием подруги, продолжал ее уговаривать – все более ласково и даже покровительственно, хотя такого тона он прежде в общении с нею не допускал.
– Пойми, малышка, хоть я все и устроил, неприятности будут. Зачем они тебе, в твоем состоянии? Уедешь, развеешься, отдохнешь. Девочки пойдут в свою прежнюю школу – думаю, проблемы там были не из-за них, а из-за того, как их воспитывала Надя… Упокой Господь ее душу, – прибавил он без особых эмоций. – Ты и родить можешь там, я все устрою. Конечно, я не смогу приезжать очень часто, но раз в две недели постараюсь прилетать к вам на выходные. А во время родов буду с тобой.
– Ты все замечательно продумал, – ответила она, борясь с внезапно накатившей истерической смешливостью. – А как ты заткнешь рот актрисе? Генрих Петрович украл ее гонорар, и она не успокоится, пока не получит денег.
– Эта шантажистка получит все, что ей причитается, – уже совсем иным тоном произнес он. – Забудь о ней, хотя бы ради нашего ребенка!
– Она ждет денег сегодня, пойми – сегодня! – Марина прикрыла глаза, гоня прочь подступающие бессильные слезы, сменившие только что рвавшийся из груди смех. Это была настоящая истерика, полный упадок сил, и женщина была готова сдаться. У нее просто не осталось сил бороться за какую-то мифическую, никому не нужную правду о смерти светловолосой женщины, которую она и видела-то только на фотографии. – Заплати ей, и не придется увозить куда-то детей!
– Я заплачу, – пообещал он после паузы. – Марина, обещай только одно – ты не бросишь детей! Обещай! Ведь мы уже одна семья, неужели ты не чувствуешь?
Его голос внезапно повысился, в нем зазвенела фанатически-напряженная нотка. Марина молча плакала. «Чувствую, ох как чувствую, поэтому мне так страшно, поэтому я не могу послать его к черту, бросить девчонок, сделать аборт и все забыть! Стать такой же карьеристкой, как наша Валерия, – у стиральной машины и то больше личной жизни, чем у нее! Не могу, я уже прикована к ним ко всем, и к этому дому, и к… И к его бывшей жене тоже».
Она вытерла слезы и сипло сказала, что может обещать только одно – сейчас дети получат, наконец, омлет на завтрак. Банницкий молчал – как ей показалось, очень долго. Она уже решила, что связь прервалась, когда вдруг услышала, как он отвечает, что, в общем, об этом и шла речь. Пусть они остаются в доме, если она не хочет никуда уезжать, пусть играют в парке или едут развлекаться в Москву, пусть делают, что хотят, – приказывать он не может… Ему хотелось бы только, чтобы она заботилась о них. Трубку он повесил первым, и Марина с минуту сидела, слушая гудки, сверлящие тишину комнаты.
Она с трудом нашла в себе силы встать, подошла к окну, отдернула плотную штору, открыла одну створку и долго дышала горьковатым сырым воздухом, плавной волной потекшим в комнату из парка. Ей казалось, что она уже очень давно живет здесь, так давно, что невозможно было вспомнить, когда все началось? Когда все было таким простым и понятным и как успело сделаться таким сложным и пугающим? Она уже не искала ответа – просто стояла у окна и смотрела на красновато-голубые сосны, замершие в прозрачном осеннем воздухе, на рваный полет запоздалой белой бабочки, кружащей над клумбами, на забытую синюю тарелку для фрисби, валявшуюся на сыром зернистом песке у крыльца. За ее спиной послышались неуверенные легкие шаги, но женщина не обернулась – она знала, кто идет. Ее рук коснулись маленькие детские руки, и она взяла их – в левую – Ульянину, в правую – Алинину.
– Ты ведь не уедешь от нас? – тихо спросил кто-то из девочек. Она не знала кто – голоса у них были очень похожи. Крепче пожав маленькие цепкие пальцы, женщина ответила, что нет, никогда.
* * *– А я так и не смогла ей дозвониться, – протянула Ника, выслушав возмущенный, изобиловавший восклицаниями рассказ обманутой актрисы. Машина Ярослава вот уже несколько минут стояла у дома, где практиковал Генрих Петрович, а Ася все никак не могла успокоиться, чтобы подняться наверх в более-менее вменяемом состоянии. Ее буквально трясло, и если бы не надежная рука подруги – Наталья сидела рядом с ней на заднем сиденье, – она бы давно впала в самую настоящую, классическую истерику. Ярослав в разговоре не участвовал. Приоткрыв дверцу со стороны водительского сиденья, он грыз яблоко и наблюдал за подъездом. Было еще светло, психиатр назначил Асе свидание на восемь вечера. Заговорщики прибыли на полчаса раньше, чтобы окончательно согласовать план действий… Но пока занимались только тем, что пытались привести в себя актрису.
– Так меня обмануть! – восклицала она, с трудом сдерживая слезы. Видимо, ее несколько дисциплинировала мысль о тщательно наложенном макияже – актриса так и не заплакала, хотя обида была глубока. – Что за жмот – я никогда не думала, что Михаил Юрьевич такой!
– Поверить не могу, за ним скупердяйства не водилось! Это все Генрих! – вторила ей Наталья. Она опустила стекло в окне и курила, порывисто, жадно затягиваясь. Повернув голову, Ника встретила ее взгляд и поняла, что та тоже на грани срыва.
«Не нужно бы их туда пускать. – Она в панике покосилась на часы. – И что Ярослав придумал? Если Генрих Петрович решил оставить себе деньги, Наташино присутствие ничего не изменит. Тоже мне, страшная сила! Генрих ничего не боится – по нему видно. А может, все-таки отдаст деньги? Или нагрянуть туда всем вместе?» Она уже была не рада, что включила телефон, вернувшись с прогулки. Он сразу зазвонил – то была Наталья, и она взахлеб рассказала о том, что с ней только что связалась Ася. А с той перед этим – Марина, сообщившая неутешительные новости. Но Ася не сдалась, позвонила Генриху Петровичу и пригрозила милицией. Тот велел прийти этим же вечером к нему в офис, но одна она туда идти боится. Что посоветуют Ника с Ярославом? Связавшись с ним, Ника изложила обстоятельства дела и ничуть не удивилась, когда Ярослав высказался за решительные действия. По его мнению, наступал отличный момент, чтобы вывести преступников на чистую воду. Вопрос гонорара актрисы для него был, конечно, второстепенным, но именно Ася и должна была послужить детонатором в заложенной им мине. Ярослав так зажегся, что заразил своей решимостью и Нику. Та успела еще отвезти ребенка в ясли и оставить его там с доплатой на ночь – ничего лучшего она придумать не смогла. Ей до сих пор мерещился укоризненный взгляд сына, и женщина утешала себя лишь тем, что в дальнейшем таких приключений у них не предвидится. «Хотелось бы в это верить!» – малодушно думала она, снова глядя на часы. Согласно плану Ярослава, Ника должна была остаться в машине, но у нее все равно ёкало сердце.
– Итак, девушки… – Ярослав ловко швырнул огрызок яблока в урну, стоявшую у подъезда, и попал – легкомысленная Ася даже забыла на миг о своем горе и издала уважительный возглас. – Повторим в последний раз. Вы идете наверх и берете его за жабры. Ультиматум – деньги на бочку, или вы немедленно отправляетесь в милицию. Думаю, он откажется платить.
– Я тоже так думаю, – плаксиво вставила Ася. – А что потом – правда, идти в милицию? Мне не хочется… И что я им скажу?
– В самом деле, как мы будем выглядеть? – тревожно поддержала ее подруга. – Может, нас даже задержат? А мне на работу, и так отпросилась до десяти…
