Виталий Гладкий - Золото гетмана
Впрочем, не исключено, что именно здесь в свое время содержался казненный сын царя Алексей, потому что Петр, когда вошел в камеру, неожиданно вздрогнул и сильно побледнел. Меншиков бросил на него тревожный взгляд, опасаясь приступа эпилепсии, которая мучила царя с отрочества, но Петр стоически выдержал внезапный напор трагических воспоминаний и резко сказал светлейшему князю:
– Оставь нас одних.
Меншиков немного замялся, но все же вышел из камеры, однако массивную дубовую дверь, окованную железными полосами, притворил неплотно. Ему очень хотелось послушать, о чем будут говорить Петр и Полуботок.
Властным взглядом отослав тюремного надзирателя прочь, Меншиков прилип ухом к щели. Дело опального гетмана находилось в ведении Тайной канцелярии, и Александр Данилович мог лишь локти кусать – ознакомиться с протоколами допросов Полуботка и остальных малороссийских старшин он не имел ни малейшей возможности.
Полуботок лежал на кровати, вытянувшись во всю длину своего немалого тела, словно в забытьи. Он глядел в потолок ничего не видящими глазами и даже не шелохнулся, когда в камеру вошел государь. Гетман дышал тихо, но все равно в груди были слышны хрипы.
Павел Леонтьевич вспоминал. В этот день все его тревоги вдруг улетучились, и даже болезнь, терзающая кашлем, отступила, и до этого сумбурные мысли потекли плавно, как Днепр в летнюю пору. Перед его глазами за считанные минуты пронеслась вся его жизнь. Когда скрипнули петли двери, он в этот момент думал с сожалением: «Надо было раньше умереть… Задержался я на этом свете. Все нужно делать вовремя, даже уходить из жизни…»
Петр поглядел на гетмана и нахмурился. Он был на его последнем допросе три недели назад. Но с той поры Полуботок сильно похудел и стал седым как лунь, а в его глазах, не по годам острых и настороженных, появилось выражение покоя и умиротворенности.
Царь потянул к себе табурет и сел возле кровати. Он понял, что Полуботок очень плох, и встревожился. Смерть гетмана не входила в его планы, он еще не ответил на слишком многие вопросы. Полуботок услышал наконец шум в камере, повернул голову и увидел Петра. Ни одна мышца не дрогнула на его изможденном лице, только в глазах появились знакомые царю искорки, которые подсказали ему, что гетман в здравом уме и понимает ситуацию.
– Государь, – тихо молвил Полуботок. – Вишь, какой я скверный хозяин. Даже встать не могу, чтобы поприветствовать столь высокого гостя. – Тут он сильно закашлялся, закатив глаза.
– Алексашка! – по старой привычке рявкнул Петр.
– Я здесь, мин херц! – вбежал в камеру Меншиков.
– Твою заветную фляжку! Быстро!
Светлейший князь засунул руку в карман мундира и выудил оттуда серебряную с позолотой баклажку. Она была небольшая по размерам, плоская, но вместительная. Привычка таскать с собой спиртное осталось у светлейшего еще с тех времен, когда он исполнял обязанности денщика государя. Петру могло приспичить промочить горло в любое время дня и ночи.
– Что в ней? – спросил государь.
– Французский кагор, – извиняющимся тоном ответил Меншиков.
Он даже самому себе не хотел признаваться, что годы берут свое, поэтому в баклажке была налита не романея и даже не водка, а лечебный французский кагор, рекомендованный дворцовым лекарем.
– Очень хорошо! Помоги!
Вдвоем они приподняли голову Полуботка, и Петр влил несколько капель кагора в рот гетмана, который слабо реагировал на происходящее.
Кагор оказался поистине волшебным напитком. Полуботок оживал на глазах. Когда его взгляд стал осмысленным, он перехватил баклажку своей рукой и выпил ее почти до половины. Петр и Меншиков лишь переглянулись.
– Фляжку оставь, а сам выйди, – приказал Петр; Меншиков повиновался.
– Испил – как причастился… – молвил Полуботок и скупо улыбнулся. – Благодарствую за заботу, государь.
В его голосе послышалась насмешка. Царь нахмурился. В поведении гетмана, обычно льстивом и угодливом, появилась непривычная дерзость.
– Я пришлю лекаря, – сказал Петр.
– Зачем? Это лишнее. Тебе ли, августейший монарх, в твоих государственных заботах и высоких мыслях о благе отчизны думать о каком-то несчастном узнике.
– Ты болен и тебя нужно лечить. – Петр пропустил мимо ушей насмешку, явственно прозвучавшую в словах Полуботка, за которые в другое время и при иных обстоятельствах можно было не сносить головы.
– Поздно, государь, поздно… Мне пора уходить… Хочу сказать тебе на прощанье, как на духу, – не предавал я тебя никогда. Даже в мыслях. А теперь послушай мои откровения. Народ наш, бывши единоплеменен и единоверен твоему, усилил и возвеличил царство твое добровольным соединением с ним. Мы знатно помогли вам во всех воинских ополчениях и приобретениях ваших. Одна шведская война доказывает беспримерное усердие наше к тебе и к России. Ибо всем известно, что мы половину армии шведской погубили, не вдаваясь ни в какие искушения и сделав тебя способным пересилить удивительное мужество и отчаянную храбрость шведов. Но, вместо благодарности и воздаяния, ныне повержены едва не в рабство. Мы платим огромную дань, нас заставили рыть линии и каналы, осушать непроходимые болота, удобряя землю телами наших мертвецов, падших тысячами под тяжестью голода и климата. Мы всего лишь просим о пощаде отечества нашего, неправедно гонимого и без жалости разоряемого, просим о восстановлении прав наших и преимуществ, торжественными договорами утвержденных, которые и ты, государь, несколько раз подтвердил.
Тут уж Петр не выдержал. Кровь прихлынула к его несколько одутловатому лицу, и он запальчиво ответил:
– Я строю державу, коей не будет равной во всей Европе! А вы своими мелкими дрязгами и заботами только о своем благополучии подрываете фундамент оной! Это благодаря малороссийской старшине народ твой терпит разорение и тягости! Это твои полковники и старшины грабят подчиненных своих, отнимают грунты, леса, мельницы, отягощают сбором питейных и съестных припасов и работами на постройке своих домов! Мало того, они принуждают малороссиян из казацкой службы идти к себе в подданство!
– Есть и наша вина, не буду спорить. Но раньше мы были свободны! А нынче великороссы заправляют на наших пажитях как у себя дома. В неволе счастья нет. Тот кто отведал воли, не будет спокойно ходить в ярме! Запомни это, государь.
– Ты тоже запомни! Пройдет сто лет, может, немного больше, и следа не останется на земле от ваших чубов и вольностей. Малоросс станет во всем похожим на своего брата великоросса. И никто не сможет их отличить. И только тогда, когда Украина забудет о своих гуляках запорожских, вельможных мздоимцах, предателях и крамольных гетманах, она обретет покой и счастье!
При этих словах Полуботок, который во время своих дерзких речей привстал на постели, опираясь на руку, без сил откинулся на подушку и сказал:
– Оставь меня, государь… Повторюсь еще раз – вражды к тебе не питаю, и с тем ухожу в мир иной, как добрый христианин. Я верю, – нет, знаю! – что Петра и Павла рассудит только высший судия, всемогущий Бог. Мы скоро оба перед ним предстанем. Не откажи мне в последней просьбе: пусть ко мне пришлют священника…
Гетман закрыл глаза и снова стал неподвижным и почти бездыханным – как египетская мумия. Петр хотел было продолжить свои речи, но странное смущение овладело царем. В последних словах Полуботка прозвучали вещие нотки, и они дошли даже до прямолинейной и прагматичной натуры Петра.
Он молча поднялся и вышел. Увидев Меншикова, который с красным лицом отскочил от двери, как нашкодивший бурсак, царь строго приказал:
– Врача моего сюда. Немедленно! Пошли нарочного.
– А как насчет батюшки? Плох он…
– Попа можно и позже позвать. Иди!
Меншиков быстрым шагом пошел по сводчатому коридору. Петр последовал за ним. «…Скоро оба перед ним предстанем», – словно звон большого колокола гудели в его голове слова Полуботка.
Царь был мрачнее грозовой тучи.
Полуботок умер на следующий день. Привычной рукой канцеляриста был составлен соответствующий документ, который начинался так: «Декамбрия, 18 дня, года 1724, в три часа пополудни в крепости Петра и Павла умер полковник Павел Леонтьевич Полуботок…» Государь тоже недолго зажился после встречи с опальным гетманом. Он представился в январе 1725 года. Слова Полуботка оказались пророческими…
Меншикову все-таки удалось заполучить в свои руки из архива Тайной канцелярии дело Полуботка, когда он правил Россией вместе с царицей Екатериной I. Алчный царедворец хотел отыскать сокровища гетмана. Он был уверен, что Полуботок где-то спрятал их. Каким-то образом светлейший князь проведал об экспедиции сыновей Полуботка в Англию, и даже отправил запрос в банк Ост-Индской компании, но положительного ответа так и нет дождался.
После смерти государя Екатерина выпустила малороссийских старшин на свободу. Многие из них были больны цингой, а генеральный писарь Семен Савич и бунчуковый товарищ Дмитрий Володьковский скончались. Но Данила Апостол своего добился. Ощущая неизбежность войны с Турцией, русское правительство пошло на некоторые уступки казацкой старшине и населению Левобережной Украины – лишь бы удержать их в составе империи. Ведь в будущей войне эта территория, благодаря своему географическому положению, должна была играть важную роль.
