Александр Волков - Два брата
«1719 года апреля в 12 день великий государь, царь и великий князь Петр Алексеевич указал построить вновь пороховую мельницу по маниру нововыезжего из Голландии порохового мастера Питера, Шмита, и на то строение припасы, какие надобно, отпускать без задержания…»
Указ привез артиллерийский подполковник Витвер, назначенный комиссаром постройки. Витвер обязан был доставать всевозможные материалы, какие потребует Шмит, и поставлять нужное количество рабочих.
Прослушав перевод указа, Шмит хмуро заявил:
— У вас хороший мастер нанят, к нему и обращайтесь!
— Кто это? — не понял Витвер.
— А фон Гессель!
— У него другие дела будут, — улыбнулся Витвер. — А вы обязаны приступать к работе согласно контракту.
— «Контракт, контракт»! — ворчал голландец. — А скажите, господин подполковник, у вас в России год сколько месяцев считается?
Огорошенный неожиданным вопросом, Витвер удивленно посмотрел на Шмита:
— Двенадцать месяцев, как и везде!
— А вот и не везде! — торжествуя, возразил Шмит. — Мне в Штатах за тринадцать месяцев платили!
Комиссар подумал.
— Сие только так могу понять: раз в году вам выплачивались наградные в размере месячного жалованья.
— Как хотите понимайте, — заупрямился старик, — а я требую, чтобы мне за тринадцать месяцев выплачивали!
— Хорошо, доложу вашу просьбу по начальству.
Над заявлением корыстолюбивого голландца посмеялись и решили: платить Шмиту за тринадцать месяцев.
Узнав об этом, мастер сумрачно усмехнулся:
— Всё лишняя сотня флоринов!
Глава XIV
ВОЛОКИТА
Ракитин свел знакомство с Питером Шмитом. Угрюмый старик отнесся к новому знакомцу довольно благосклонно, когда узнал, что он, Иван Семеныч, арендует казенную пороховую фабрику.
Хорошие отношения поддерживались тем, что Иван Семеныч подарил пороховому мастеру несколько фунтов дорогого табаку, водил его в австерию и там щедро угощал. Объясняться между собой им вначале было трудно. Шмит когда-то жил в Польше и до старости не забыл польского языка; говорил он, мешая голландские, немецкие, польские и немногие русские слова, которые успел узнать. Иван Семеныч напрягал все свое внимание, вникая в смысл этой мешанины. Впрочем, Шмит был способен к языкам, и он быстро усваивал русский язык.
Не один раз побывали Ракитин и Шмит в австерии, и много скучных рассказов голландца выслушал Иван Семеныч, прежде чем решился в упор поставить перед стариком вопрос, согласен ли он открыть свой секрет производства пороха и сколько он за это хочет.
Шмит хладнокровно выслушал и сказал:
— Вам не столько важно знать секрет приготовления пороха, сколь получить прибыль. Вы — коммерсант, а главная цель коммерсанта — доход. Я вам предлагаю, мингер: постройте мне фабрику, которая будет моей неотъемлемой собственностью, а я буду передавать вам пятую часть ее дохода.
Ракитин даже подпрыгнул на лавке, и обычное хладнокровие его покинуло:
— Но вы… вы с ума сошли!
— Почему же? Это деловое предложение. О нем можно разговаривать, можно торговаться. Я даже могу выплатить вам стоимость фабрики… ну, хотя бы в пятьдесят лет!
— Ни вы, ни я не проживем пятьдесят лет!
— У нас останутся наследники, — спокойно возразил голландец.
Взбешенный Ракитин схватил шапку и выбежал из австерии. Пороховой мастер насмешливо смотрел ему вслед.
* * *Дело с постройкой казенной пороховой мельницы чрезвычайно запуталось. Главный начальник всего артиллерийского дела, генерал-фельдцехмейстер Яков Вилимович Брюс, отсутствовал: он был на Аландских островах, где во главе русской делегации вел переговоры о мире со Швецией. Наблюдение за постройкой новой мельницы перешло к Военной коллегии, президентом которой был Меншиков.
По докладу Меншикова, не разобравшегося как следует в деле, царь издал 7 июля указ:
«На малой реке Неве построить пороховую мельницу и двор; строить фон Гесселю».
Питер Шмит забил тревогу: о нем забыли, его обошли, очевидно вследствие интриг соперника. Так и контракт могут нарушить! Голландский мастер забегал по коллегиям и приказам. Хлопоты его увенчались весьма незначительным успехом. 12 июля вышел новый царский указ на имя фон Гесселя:
«На Санкт-Питербурхском острову делать вновь пороховую мельницу и погреб по чертежу Шмита каменным маниром».
Шмит готов был в ярости рвать на голове волосы. Вместо высокой должности суринтенданта он оказался только чертежником при этом интригане фон Гесселе!
Между двумя иностранцами началась настоящая война: ни один не хотел подчиниться другому. Мастера писали друг на друга кляузы, адресуя их в Главную Артиллерийскую канцелярию, в Военную коллегию, в Коллегию иностранных дел, в Коммерц-коллегию и, наконец, самому царю. В заявлениях выставлялись денежные требования, предъявлялись все новые и новые претензии. Шмит писал, что жалованья за тринадцать месяцев в году для него недостаточно ввиду его больших знаний и заслуг. Он был недоволен, что ему дали деревянный дом, а не каменные палаты. Шмит требовал двух денщиков для личных услуг, казенных лошадей и коляску для разъездов по городу, а для поездок по Неве — шлюпку с гребцами. Фон Гесселя он обвинял в невежестве; заявлял, что тот и рисовать-то научился только перед отъездом в Россию.
В свою очередь, фон Гессель тоже предъявлял всевозможные требования. Ничего не делая, он жаловался, что Питер Шмит умышленно затягивает чертежи, без которых невозможно начать строительство.
В канцеляриях скрипели перья, снимались копии, писались выписки и отписки. Подьячие следили за борьбой с интересом и одобряли каждый удачный ход той или другой стороны.
— Ну чисто два медведя в одной берлоге сошлись! — говорили приказные. — Любопытно, кто кого загрызет?
Шли месяцы, а дело стояло на одном месте.
В конце концов иностранцы так надоели своими кляузами, что осенью 1719 года сенат приказал произвести проверку, которая выяснила, что фон Гессель действительно отнесся к порученному делу недобросовестно и присвоил значительную часть отпущенных на постройку сумм.
Брюс распорядился отставить фон Гесселя, а все делать по указаниям Питера Шмита.
Фон Гессель после этого покинул Россию. Голландец торжествовал.
Но к выделке пороха он все-таки не приступал, ссылаясь на то, что завод не достроен. Брюс обещал ему деньги на постройку только в том случае, если Шмит представит пробу своих порохов. Но голландский мастер, избавившись от соперника, окончательно обнаглел. Он соглашался начать работы лишь при условии, что на фабрике будут выписанные им из Нидерландов верные люди, а русским мастерам доступ к производству запретят.
«В противном случае, — заявлял Шмит, — мой секрет будет разведан, а я за сто гульденов в месяц такого обязательства на себя не брал, хотя бы вы и считали мне тринадцать месяцев в году».
А лица, приставленные смотреть за Шмитом и помогать ему в работе, доносили по начальству:
«Пороховой мастер Шмит ныне, накупя вина, упражняется в пьянстве и дела не надзирает…»
Пока длились смуты и раздоры между двумя иностранными мастерами, думавшими не о пользе дела, а только о наживе, Ракитин не оставлял мысли задобрить Питера Шмита и узнать его секрет.
Но Шмит отнюдь не склонен был расставаться со своей тайной, которая только и давала ему высокое положение в России. Явно издеваясь над купцом, он ставил ему невыполнимые условия. Ракитин бледнел от ярости и уходил, но через несколько дней снова появлялся у Шмита, притягиваемый какой-то неодолимой силой.
После нескольких месяцев мучительной волокиты Иван Семеныч наконец убедился, что из упрямого голландца не вытянуть ничего.
Глава XV
ДОГАДКИ И ОПЫТЫ
В этот хлопотливый год Егор Марков редко бывал дома, на своей петербургской квартире.
По нескольку недель подряд проводил он на сестрорецкой фабрике, где ему приспособили для жилья каморку рядом с конторой.
Первое, с чего начал свою работу Марков, — это было тщательное исследование разных сортов пороха. Он не жалел для этого времени и сил. Рассыпав перед собой на гладкой липовой доске горсть пороха, Егор щипчиками вытаскивал те порошинки, которые на глаз казались плотнее и массивнее прочих. Набрав стаканчик таких порошинок, Егор определял их вес; оказывалось, что он больше, чем вес взятой наугад пороховой массы. Отобрав достаточное количество хорошего пороха, Марков еще раз сортировал его и получал отборный, у которого плотность была еще выше.
Стаканчики и баночки с порохами — обыкновенным, хорошим и самым лучшим — стояли у Маркова в различных местах, и персоналу завода строго-настрого было наказано к ним не прикасаться. Пробы стояли в сухих помещениях амбаров, на улице, под застрехами крыш, в дуплах деревьев; а некоторые Марков закапывал в землю, в песок у берега реки. Через определенные промежутки времени он доставал пробы из своих тайников и испытывал силу пороха на градусы. Всегда оказывалось: чем плотнее порох, тем меньше он подвержен действию сырости и тем дольше хранится, не теряя своих свойств. Так подтвердилось предположение Маркова, высказанное им в разговоре с царем Петром.
