Джон Харвуд - Тайна замка Роксфорд-Холл
Сонетку я заметила за той дверью, в которую мы вошли. Мы почти дошли уже до дальнего конца галереи, и я набиралась храбрости, чтобы упасть без сознания у ног мистера Бразертона, когда увидела большое полотно — картину, изображавшую старый замок при лунном свете. До сих пор я машинально переходила от полотна к полотну, едва сознавая, что вижу, но тут узнавание поразило меня, словно удар в лицо: я смотрела на Роксфорд-Холл.
Лунный свет сиял над темной глыбой дома, серебря черепицы и проливаясь на заросшую подъездную аллею, ложился на нее словно лужицами воды. Ветви протягивались густо и непрошено, угрожая заполонить дом, осыпающиеся трубы с покривившимися зонтами и приделанные к ним громоотводы четко и голо вырисовывались на фоне блистающего неба. Но более всего глаз притягивало месмерическое оранжевое свечение в верхнем окне, тонко заштрихованном паутиной свинцовых прокладок меж витражных стекол; это же свечение — только более слабое — виделось снова в двух следующих за ним окнах и в следующих двух — еще слабее, а за ними, в стеклах других окон, оставалось уже лишь тусклое отражение лунного сияния. У картины не было названия, но подпись в нижнем левом углу не оставляла сомнений: «Дж. А. Монтегю, 1866».
Меня трясло.
— Как… как давно — если вы знаете — висит здесь эта картина? — спросила я.
— Всего несколько недель, мисс Лэнгтон. Доктор Давенант любил менять картины в галерее, знаете ли.
— Вы хотите сказать, что он купил ее всего несколько недель назад?
— Это мое такое предположение, мисс Лэнгтон. Он мне не говорил. Хотя он спросил о моем мнении, когда я здесь пыль как-то утром вытирал. «Довольно зловеще», — отважился я сказать: его это, кажется, позабавило.
— А он вам не… Вам известно, что это за дом?
— Нет, мисс Лэнгтон.
— Это мой собственный дом, Роксфорд-Холл. Мистер Джон Монтегю, который написал эту картину, умер два месяца тому назад… Доктор Давенант когда-нибудь о нем упоминал?
— Нет, мисс Лэнгтон, я такого не слышал.
— А о Магнусе Роксфорде?
— Нет, мисс… Вы имеете в виду того джентльмена, который был убит?
— Его считают убитым.
Старик помолчал немного, смущенно вглядываясь в картину, потом взглянул на меня:
— Простите меня, пожалуйста, мисс Лэнгтон, но мне правда нужно идти — так много дел, то одно, то другое внимания просит.
— Само собой разумеется, — сказала я. — Было очень любезно с вашей стороны показать мне картины.
Пробило два часа, когда с чувством огромного облегчения я шла следом за ним вниз по лестнице. «Я свободна! — думала я. — Я могу идти прямо в Риджентс-парк, к Эдвину: тени больше не существует».
— Что же вы теперь будете делать? — спросила я, тут же расслышав в своем вопросе эхо вопроса Ады Вудворд.
— Спасибо, мисс Лэнгтон, обо мне щедро позаботились. Мистер Притчард был настолько любезен, что сообщил мне об этом.
— Очень рада это слышать, — откликнулась я, подумав, как странно, что такой чудовищно жестокий человек мог оказаться щедр к своему слуге.
Мой кеб уже, погромыхивая, отъезжал от дома, когда, оглянувшись и посмотрев в окно, я увидела, что мистер Бразертон все еще стоит на тротуаре, пристально глядя мне вслед.
От возбуждения я пропустила нужный вход в парк и оттого подошла к Эдвину с другой стороны. Он сидел на скамье, на него падал свет солнца, испятнанный тенями тонких ивовых ветвей, только начинавших выпускать нежные листочки. Все внимание Эдвина было устремлено на дорожку, ведущую ко входу, и он не повернул головы, пока я не оказалась так близко, что смогла до него дотронуться. Лицо его просветлело, он вскочил на ноги, мы несколько долгих секунд — или так нам показалось — стояли друг перед другом, замерев без движения, а потом я обнаружила, что мои губы прижимаются к его губам, руки закинуты ему за шею, а мои пальцы сплелись у него в волосах.
— Так вы тоже любите меня? — спросил он, когда я отстранилась, чтобы взглянуть ему в лицо.
— Да, да, люблю! — сказала я и снова поцеловала его, чтобы подчеркнуть сказанное. — И все теперь в порядке: Давенант — это был Магнус, у меня есть теперь доказательства, и мы можем пойти в полицию и рассказать, как все произошло на самом деле…
Я смолкла, увидев, как изменилось выражение его лица.
— Я был так рад увидеть тебя, — сказал Эдвин, притягивая меня на скамью, — что все остальное просто вылетело у меня из головы. Расскажи мне, что ты нашла.
— Картина Джона Монтегю «Роксфорд-Холл» висит в галерее Давенанта.
Я описала Эдвину свое утреннее приключение, но, хотя он не выпускал мою руку из своей, обеспокоенное выражение не покидало его лица.
— Я не сомневаюсь в том, что ты права, — сказал он, — но это не доказательство. Любой человек — не исключая полицейских — может предположить, что Давенант купил картину на распродаже: в это гораздо легче поверить. Нет, если мы не сможем найти кого-то, кто опознает труп Давенанта как труп Магнуса…
— Но ведь есть… — начала я, но тут же смолкла, осознав затруднение: Ада — не говоря уже о самой Нелл — согласилась бы появиться только в том случае, если все было бы уже доказано. — Я хочу сказать, в Лондоне должно быть множество людей, которые знали Магнуса и способны опознать его, если его внешний вид не будет изменен.
— Да, но полиция не станет их вызывать на опознание: насколько им известно, это — Давенант, и я боюсь, что картина не заставит их изменить свое мнение. Сила убеждения: именно на это Магнус и полагался, вернувшись в Лондон. Он был искуснейшим актером; он наслаждался возможностью рисковать — до такой степени, что даже повесил эту картину, как только узнал, что единственный человек, который, вне всяких сомнений, мог его разоблачить, умер. Он понимал, что — помимо того что он изменил свою внешность — никто его не узнает просто потому, что не ожидают его увидеть: ведь что касается общества, все были убеждены, что он погиб в доспехах в Роксфорд-Холле.
И даже если каким-то чудом труп опознают как труп Магнуса, ты все равно ничего не должна рассказывать полиции: они могут обвинить тебя в непреднамеренном убийстве человека, если не поверят, что это была самозащита. А они очень легко могут в это не поверить, поскольку мы поменяем наши первоначальные показания. Нет, милая моя девочка, оставь все это в покое. Теперь ты в безопасности, — сказал он, привлекая меня к себе. — Магнус умер, и твоя совесть не должна больше тебя тревожить.
— Но она меня тревожит, — возразила я, — потому что Нелл жива. Не спрашивай меня, откуда я это знаю, но я знаю это…
— И ты все еще веришь, что она — твоя мать?
— Да, больше, чем когда бы то ни было.
— Тогда… ты знаешь, как ее отыскать?
— Да, — ответила я, — но я не могу рисковать, чтобы ее не предать.
Эдвин беспомощно смотрел на меня:
— Не знаю, что сказать тебе, моя дорогая… только что я тебя люблю и сделаю все, чтобы тебе помочь, что бы ты ни решила по поводу Нелл. Но ты не должна ничего говорить полицейским. Можешь пообещать мне это?
— Обещаю, — сказала я, после чего он снова принялся целовать меня, и я забыла обо всем на свете, пока скандализованное «кхм-гм» какого-то проходившего мимо джентльмена не вернуло нас на твердую землю.
Эдвин проводил меня до поворота на Элзуорти-Уок. Он хотел зайти в дом и сразу же попросить благословения моего дяди, но я сказала ему, что это может лишь вызвать еще один взрыв, и эти слова неприятно отозвались во мне, когда я, поднявшись на крыльцо и открыв дверь своим ключом, обнаружила в коридоре Дору, поджидавшую меня с побелевшим лицом. Двое полицейских, прошептала она, ждут меня в гостиной; они явились — и десяти минут не прошло, как ушел из дому мой дядя, — и сидят уже целый час.
Когда я вошла, оба они стояли у окна, глядя вниз, на улицу. Один, массивный, краснолицый, с густыми бачками, был сержант Брюэр, с которым Эдвин разговаривал в Вудбридже. Другой — его могли бы выбрать по контрасту с сержантом — похоронным тоном сообщил, что он — инспектор Гаррет из Скотленд-Ярда. Он был высокий, тощий — кожа да кости, и манера вести себя у него была как у гробовщика. Они отказались что-либо выпить, сели на стулья, поставив их спинками к окну, поэтому мне пришлось сесть на диван, так что свет бил мне прямо в лицо. Я заметила, что руки у меня явственно дрожат, и крепко сжала их на коленях. Сержант достал записную книгу и карандаш.
— Вы, конечно, понимаете, мисс Лэнгтон, — произнес инспектор, — что нам нужен подробнейший рассказ о событиях, приведших к этой трагической… э-э… случайности, и поскольку мы еще не получили от вас показаний… Мне хотелось бы знать, мисс Лэнгтон, могу ли я начать с вопроса о том, почему вы сочли необходимым присоединиться к группе исследователей. Очень многим людям показалось бы необычным, что молодая незамужняя женщина, подобная вам, отправилась вместе с группой джентльменов в такое отдаленное и негостеприимное место.
