Александра Маринина - Иллюзия греха
Спать в этот день Мирон ложился, чувствуя себя последним из грешников. Если ему суждено погибнуть по воле отца, он обязан принять это как дар судьбы и не сметь сопротивляться и искать пути спасения. Если отец решил, что он должен умереть, значит, он умрет. И нечего тут больше обсуждать. Он должен покориться воле отца. Таков обычай.
Проснулся Мирон с теми же мыслями, с которыми уснул. Но тут же вспомнил о Наташе. Хорошо, он должен быть покорным сыном и принять смерть, если такова воля его отца. Отец вправе распоряжаться своим сыном по собственному усмотрению, но кто дал ему право распоряжаться жизнью русской девочки? Наташа доверилась ему. Мирону, она надеется на него, она ждет от него спасения. Так неужели он бросит ее на произвол судьбы только лишь потому, что отец заставил его почувствовать собственную неправоту и греховность? Черт с ним, он готов умереть, если так надо, но девочку он должен попытаться спасти. Он не имеет права отступить. Отец считает, что жалеть русскую девочку, немусульманку, дочь неверных, грех. Ладно, пускай. Он, Асланбек, грешник. Но он же мужчина в конце-то концов! И он обязан защитить ребенка, даже если это ребенок неверных.
А коль так, надо делать следующий шаг. Интересно, когда в Москве получат Наташину телеграмму? Оренбург от Карпат - совсем не ближний свет, если человек, взявший телеграмму, полетит на самолете из Львова, то не раньше завтрашнего дня. Отсюда до Львова тоже еще добраться надо. Сначала на машине до аэропорта местных авиалиний, потом минут сорок лететь на стареньком маленьком "кукурузнике". И рейсы на Оренбург наверняка не каждый день. Предположим, телеграмму в Москве получат послезавтра. Значит, можно начинать понемногу осуществлять следующий этап плана. После получения телеграммы в Москве должно пройти несколько дней, чтобы те, кто ищет Наташу, успели сориентироваться. Если ее вообще кто-нибудь ищет. И если они догадаются о том, что затеял Мирон. Если... Если...
ГЛАВА 17
Валерий Васильевич Волохов всегда считал себя человеком очень здоровым и физически, и психически. Основным признаком психического здоровья он видел в себе чрезвычайно мощную способность к вытеснению из сознания неприятных и тревожных мыслей. Он умел не думать о том, что ему не нравилось и о чем он думать не хотел, и он умел заставить себя не тревожиться о том, о чем беспокоиться не хотелось. За двадцать лет постоянных экспериментов над женщинами и рожденными ими детьми он ухитрился ни разу не ужаснуться безнравственности и чудовищности того, что делал. У него была цель, и интересовало его только одно это. Он слишком хорошо помнил жгучую обиду, которую испытал, когда предложенная им теория вызвала насмешки и была отвергнута коллегами с ходу как неперспективная и антинаучная. Волохов хотел доказать самому себе, что был прав, пусть даже об этом больше никто никогда не узнает. Будет знать он сам, и этого было для него более чем достаточно. Никогда за все двадцать лет в его голову не приходила мысль о том, что, если его теория подтвердится, на этом можно будет сделать деньги. Денег у него было достаточно, он считался великолепным диагностом и ведущим специалистом по применению радиологических методов в лечении заболеваний крови, это приносило ему и известность, и доход. И извлекать прибыль из своих незаконных частных экспериментов он вовсе не собирался. Это была для него чистая наука ради науки и утверждения собственной идеи. Встреча со старухой Анисковец в середине мая была для него неприятной неожиданностью. И еще более неприятным оказалось то, что встреча эта, как выяснилось, не была случайной. Старуха, оказывается, следила за ним на протяжении нескольких месяцев и теперь искала встречи, чтобы прочесть ему мораль. К тому разговору с Екатериной Волохов отнесся спокойно, угрызения совести его мучить не стали, а то, что Анисковец больше его не трогала и на пути не попадалась, он расценил как нечто само собой разумеющееся. Попугала бабулька, выговорилась, нотацию прочла - и забыла, занялась своими делами. Однако вскоре после встречи с Екатериной Бенедиктовной Волохову позвонили. Незнакомый голос сказал:
- Валерий Васильевич, нам известно о ваших экспериментах. Мы в них заинтересованы. Подумайте над вашими условиями и будьте готовы назвать вашу цену. Мы вам еще позвоним.
Волохов в тот момент так испугался и растерялся от неожиданности, что даже не ответил. А звонивший ему человек и не ждал ответа, просто произнес свои слова и положил трубку. Несколько раз он мысленно возвращался к этому звонку, пытаясь заготовить заранее те слова, которые он скажет, если ему позвонят еще раз.
"Я не понимаю, о чем вы говорите..."
"Я не провожу никаких экспериментов..."
Потом он понял, что эти слова не годятся. Раз позвонили - значит, знают. Какой смысл отпираться?
"Результаты моих научных экспериментов не продаются..." "Мне не нужны ваши деньги..." "Я не торгую научными знаниями..."
Все слова казались ему глупыми и беспомощными, неубедительными и провинциально-напыщенными. Он понимал, что его будут пугать оглаской, но не особенно этого боялся. Он отобьется, сможет доказать, что это пустые домыслы. Женщины? Да, были. А что, разве запрещено? Дети? Да, детей его женщины рожали. А это преступление? Эксперименты над беременными? О чем вы? Я - диагност, я применял радиологические методы для обследования состояния здоровья беременных и плода, эти методики запатентованы и признаны. И больше я ничего не делал. Если женщина нуждалась в лечении по моему профилю, я ее лечил, а как же иначе. Да, использовал институтскую лабораторию для обследования собственных любовниц, казните, виноват. Но ущерб государству этим не причинял. Не украл. Не сломал. Дети рождались нездоровыми и часто болели? Что поделать, во-первых, сейчас почти все дети такие, экологическая обстановка крайне неблагоприятная, а во-вторых, это связано с состоянием моего собственного здоровья. Оно, увы, оставляет желать много лучшего, а законов наследственности пока еще никто не отменил. Все-таки это мои дети, а не чьи-то.
Одним словом, разоблачения он не боялся. В конце концов, никто не сможет установить всех его женщин и детей. Разве только Екатерина, которая утверждала, что выследила его и составила список. Судя по тем цифрам, которые она называла, список у нее был действительно полный. Но Катерина умерла, и очень вовремя. И передавать свою методику в чужие руки доктор Волохов отнюдь не собирался. Он достаточно хорошо представлял себе, кому и для чего она может понадобиться. Теперь, когда работа близка к завершению и остается только подождать детей Веры и Зои, он уверен, что у него все получилось. Он научился делать людей с мощным интеллектом и превосходными физическими данными в части выносливости и устойчивости к нагрузкам, при этом абсолютно послушных и управляемых. Идеальных исполнителей, которые в недобросовестных руках могут превратиться как в супернадежных охранников и не знающих поражения солдат, так и в ловких преступников и неуловимых наемных убийц.
Волохов не собирался отдавать свою методику никому, ибо отчетливо видел возможные последствия ее массового использования. Поэтому когда второй звонок незнакомца все-таки раздался, Валерий Васильевич без колебаний ответил:
- Нет. Я не понимаю, о чем вы говорите, и не собираюсь ничего вам продавать.
- Что ж, - сказали ему, - вам придется пожалеть об этом. Методику мы возьмем у вас сами. В течение нескольких дней после этого разговора Волохов ходил напряженный и настороженный, ожидая, что в любой момент его схватят, свяжут, увезут куда-нибудь и будут пытать. Или взломают дверь в квартиру и украдут все записи. Или еще что-нибудь в этом же роде...
Но ничего не произошло. На него не напали и документы не украли. И он начал постепенно успокаиваться. Сумел заставить себя не думать об этом. Точно так же, как и в случае с Анисковец, говорил себе: "Ничего страшного. Просто попугали. Увидели, что я их не боюсь, и отступились". Думать так было легче и удобнее. Механизм вытеснения неприятных и тревожных мыслей работал у доктора Волохова безотказно. А сегодня следователь в прокуратуре сказал ему, что кто-то похитил Наташу Терехину. Наташу, единственную из его подросших детей, которая демонстрировала блестящий интеллект. И Оля была бы такой же, если бы не травма черепа. Но у Оли интеллектуальное развитие затормозилось, осталась только феноменальная память. Остальные дети, на которых он отрабатывал эту часть методики, были еще слишком малы. А Наташе уже семнадцать. Значит, угрозы, произнесенные по телефону, не были пустыми. Девочку похитили, чтобы тщательно обследовать ее и попытаться понять, что именно проделывал с ней Волохов. Будут брать всевозможные анализы, будут подвергать ее мучительным процедурам вплоть до пункции спинномозговой жидкости. Будут докапываться до корней методики Волохова.
