Андрей Хазарин - Товар для Слона
— Изрядно.
— Ну так выставь его пока в коридорчик.
Казьмин звонком вызвал конвоира, велел вывести задержанного в коридор.
— Слушаю.
— Мне сейчас первый звонил. Странная новость в нашем деле. Вчера был задержан шофер по фамилии Иванов, Кирилл Михайлович. По подозрению в причастности к смерти Коваля: есть основания полагать, что это он ехал впереди «Москвича» и резко затормозил.
— Ага… Ну и что?
— А то, что час назад его обнаружили в камере мертвым. Подушкой придушили. Соседи по камере, как водится, ничего не видели, ничего не слышали, все спали как младенцы.
— Ну да, само собой.
— Тебе все понятно?
— Да уж…
— И вот что странно: Иванов этот был чистый русак, на Кавказе отродясь не жил и никакой родни там не имеет… не имел.
Пуляев положил трубку, капитан тоже. До последних слов все было ясно приложил руку этот Иванов к смерти мэра, наверняка не по собственному почину, и теперь его убрали, чтобы не раскрыл рот. Но если он к Кавказу никакого отношения не имеет, то как тут выйдешь на Арсланова? Странная история…
Казьмин снова впустил задержанного, дал ему дочитать акт экспертизы и продолжил допрос:
— Так что скажете по поводу поддельной подписи, гражданин Джихангиров?
Феликс Рустамович пожал плечами:
— Что можно сказать против экспертизы? Знаю только, что мэр эту подпись у меня на глазах ставил. Правда… — подчеркнуто задумался он, словно бы восстанавливая в памяти картину, — в тот день он, между прочим, неважно себя чувствовал, сердце, наверное, беспокоило, конечно, такой человек, столько забот… При мне принимал нитроглицерин… Наверное, из-за этого рука дрожала и подпись получилась нечеткая…
— Скажите, гражданин Джихангиров, вы организовали убийство мэра по собственной инициативе или вам кто-то приказал?
Джихангиров вскочил, потрясая перед собой скованными руками:
— Как вы такое можете говорить?! Какое убийство?!
Стоявший сзади конвоир энергично усадил арестованного обратно на стул, а капитан довольно резко ответил:
— Не добившись у мэра разрешения на землеотвод, вы подделали его подпись, а затем организовали убийство, чтобы замести следы. Еще раз спрашиваю, это был исключительно ваш замысел или вы выполняли чей-то приказ?
Вот теперь Джихангиров заволновался:
— Гражданин капитан, здоровьем матери клянусь, никакого убийства не было! Я вам сейчас все расскажу, вы сами поймете… Можно попить?
Казьмин налил стакан воды из графина, придвинул. Феликс Рустамович схватил стакан двумя руками, жадно выпил, поставил обратно на стол. Обтер усы и подбородок.
— Гражданин капитан, вы же знаете, какое сейчас время, только успевай… Когда мы у себя придумали этот рынок строить, кинулись наводить справки, нам говорят: на самом верху упираются, там какие-то свои планы… Ну, это понятно, интересную идею увидели, сразу стали соображать, как перехватить и отдать своим людям. Я понял, надо идти прямо к мэру и просить. Хотел записаться на прием, умные люди отсоветовали, говорят, не надо, чтобы ты был там записан, мы тебе так встречу организуем. Организовали. Встретились. Мэр долго не соглашался. Но, сами понимаете, я не первый раз с людьми разговариваю… Уговорил.
— И как же вы его уговорили?
— По-хорошему! Дал пять тысяч баксов, обещал полпроцента с прибыли постоянно. Вы не думайте, гражданин мэр был честный человек, порядочный, другой бы в десять раз больше содрал!
— А вы бы дали?
— А как же иначе? Такая жизнь: все дают, все берут, иначе не проживешь. Мы не проживем, они не проживут, вы не проживете. Что вы хотите, он же мэр, ему надо держать уровень, иметь приличный дом, людей принимать… Ему в столице надо вопросы решать, между прочим, — и все расходы, расходы… Нет, я на гражданина Коваля не в обиде, он очень честно и красиво со мной поступил.
— А вы его убили.
— Гражданин капитан! — впервые за весь допрос в голосе Джихангирова прорезался гортанный акцент. — Я же вам объяснил!
— А сегодня по вашему приказу задушили шофера Иванова, который выполнил это убийство, спровоцировав аварию.
У Джихангирова отвалилась челюсть:
— Ка… какой шофер?! Какой Иванов?! Первый раз в жизни такую фамилию слышу! Ну гражданин капитан, ну подумайте сами, между прочим: если я уже с господином мэром договорился, я его буду беречь, как родного отца! Он же теперь будет мое дело защищать от всех, чтобы не мешали, как бы я иначе стал вкладывать деньги акционеров, если бы не имел надежной защиты?.. А-ай, как я теперь буду вкладывать деньги?!
Он умолк, опустил голову.
— Я думаю, вам теперь не так скоро придется вкладывать деньги…
Джихангиров горестно закивал. Вздохнул:
— Детей жалко, жену жалко. Отец в тюрьме — кто их накормит? Какая судьба несправедливая, между прочим: никого не убил, не ограбил, не украл, только хотел хорошее дело сделать! И все из-за того, что у мэра сердце болело и рука дрожала! Чувствовал бы он себя хорошо — и я бы здесь у вас не сидел, между прочим. А он ведь и пятого себя плохо чувствовал, тоже нитроглицерин кушал…
— Так вы признаете, что пятого ноября видели мэра?
Джихангиров удивился:
— А почему я не должен признавать? Он мне сам позвонил, назначил встречу в восемь тридцать вечера возле Пушки. Подъехал вовремя, я к нему сел, поговорили минут десять-пятнадцать, не больше — у него сложности возникли, кому-то он раньше этот участок обещал, надо было дать отступные, три тысячи. Я, конечно, не отказался, предложил сейчас же и заехать, но он торопился домой, пообещал назавтра перезвонить. Теперь уже никогда он никому не позвонит… Так жалко, очень хороший человек был, с таким можно работать…
Феликс Рустамович горестно вздохнул и покачал головой.
Капитан видел, что излагает допрашиваемый очень складно, без запинки, и объективные факты приводит точно. Да, вполне мог покойный Коваль в тот вечер оказаться возле военного мемориала на углу Проспекта и улицы Освобождения именно в это время — и тогда, кстати, объясняется прореха в пятьдесят минут между его отъездом из дома матери и моментом аварии. Суммы, правда, называет несерьезные — то ли чтобы снизить тяжесть преступления, то ли действительно Коваль, до того взяток не бравший, ещё не освоился с ценами…
Казьмин спохватился, что уже готов поверить жулику — а возможно ведь и другое объяснение: излагает гладко, потому что сто раз отрепетировал текст, и факты в этот текст вставлены убедительные, твердо укладывающиеся в известную картину. Вот это больше похоже на правду: конечно, работал он не от себя, а от Арсланова, конечно, куда спокойней ему сесть не за соучастие в убийстве, а за дачу взятки, срок там ерундовый, Арсланов обеспечит благополучие его семье, а ему самому — мирную отсидку с досрочным освобождением и последующей щедрой компенсацией. И Арсланова он в таком случае полностью отмазывает от убийства…
Хотя… Будь оно проклято, это сволочное время! Правильно говорит, паскуда, все берут, все дают. И хоть твердили ребята в один голос, что Коваль чистый, но мало ли… Ведь и в самом деле никто не знает, во что ему влетали поездки в Столицу, зато все знают, что там хапуга на хапуге, со всей державы отобранные и собранные…
Он чувствовал, что в данную минуту у него нет на руках козыря, который можно выложить перед скользким «Меценатом», такого, чтоб шарахнул между рог и опрокинул все его гладкие речи. Ну что ж, пускай посидит, а козыри придется тем временем искать. Жулик он первой гильдии, но под следствием пока не был, а потому не понимает: любое, самое складное вранье — первый шаг за решетку. Как только показал что-то конкретное, у следствия появляется шанс — раскопать, опровергнуть и прижать.
Вот теперь ясно, что нужно искать: установить, где был мэр на самом деле, установить, был ли таинственный конкурент, от которого мэру нужно было откупаться, установить, кто, как и зачем убил шофера Иванова…
Капитан дал Джихангирову подписать протокол, поинтересовался между прочим, понимает ли тот, что уже посадил себя в тюрьму, и посоветовал хорошо подумать, благо больше в камере делать нечего.
* * *Кучумов подошел к окну и закрыл форточку. В Управлении уже топили, и свежий воздух не помешал бы, но снаружи тянуло противной смесью выхлопных газов и сырых гниющих листьев. Глянул вниз — ночь на дворе, а упакованные все раскатывают на своих иномарках, красные стоп-сигналы отражаются в мокром асфальте…
Протокол допроса директора «Мецената» лежал на столе. Все в точку. Все неясные места прояснились. Неприятно, конечно, что покойный Коваль оказался не лучше других, но понять его можно. И Джихангиров этот предлагает вполне логичные объяснения. А что Слон возражает, мол, не требовалось Ковалю брать у кого-то, когда Слон ему в любой момент устроил бы сколько надо, — так есть ведь простая человеческая психология: ты мне друг, я тебе друг, а как только легли между нами деньги — все, дружба врозь…
