Вячеслав Барковский - Русский транзит 2
— Ага, я больничный возьму, — с готовностью. сказал повеселевший Коля. Чего-то знобит меня…
— Так ты штаны мокрые сними, помощничек, вот и знобить не будет! усмехнулся машинист.
— Ладно тебе, Капитоныч. Если б не я, вы все бы тут покойничками были, горячо защищался Коля.
— Если серьезно, вам лучше не высовываться денька так три. Ребята эти уж больно шальные, кто их знает, что у них на уме. А за это время мы, — Петенька внушительно посмотрел на усталую Ксюшу, — это дело уладим. Уладим, Оксана Николаевна?
В Ямнике Счастливчик и Ксюша в обнимку с Пашей Колпинским, едва переставляющим ноги, покинули машиниста и его помощника и пошли в сторону станционного здания, надеясь найти там что-то вроде медицинского кабинета или хотя бы телефон, чтобы позвонить в город в больницу.
— Только не в больницу, — тихо сказал Паша. — Там они меня найдут и освежуют, как барана.
— Да как они узнают? — попробовала успокоить раненого Ксюша.
— Они узнают, я их знаю… Правда, мне уже лучше, только слабость большая.
— Да, Крестовский, — обратилась Ксюша к Петеньке, — вагоны-то увезли. Маневровый увез в сторону станции.
— Уже понял. Думаю, на полигон повезли. Ладно, сейчас в диспетчерской узнаю…
— Девушка, куда вы пропали? — на пути Пети и Оксаны Николаевны, ведущих под руки Пашу, стоял белозубый чернявый бодряк, тот самый предприниматель местного масштаба, который привез на станцию Ксюшу. Я вас тут уже век дожидаюсь… А это и есть ваше долгое дельце? Ба, какие люди без охраны! — закричал он, переводя взгляд на Пашу Колпинского и узнав в нем легендарного героя, виденного им в «Белогвардейце».-Виноват, как раз с охраной.
— Миленький! — вдруг быстро запричитала Оксана Николаевна жалобным голосом. — Вот на этого человека напали и ранили в грудь. Но в больницу ему нельзя, его там будут искать. Вы меня понимаете?
Радушная улыбка сошла с губ развеселого балагура, лицо его стало серьезным.
— Так вот, миленький, человека бы надо спрятать на пару деньков.
— Спрятать?
— Да, приютить, — жестким тоном поддержал Ксюшу Счастливчик. — Этот человек действовал здесь в интересах государственной без опасности и выполнял наше особое задание. Вы понимаете меня? Разумеется, вам заплатят.
— Не надо… Особое задание! Я так и знал. Для меня большая честь принимать у себя такого человека. Знаете, — черноусый почтительно обратился к Паше, — про вас тут у нас такое говорят, такое…
— Какое такое? — спросил, вымученно улыбаясь, смертельно бледный Паша.
— Ну, например, что вы — что-то вроде машины смерти, агент 007, секретный терминатор…
— Кто это говорит? — строго спросил Петенька, придавая своему лицу с огромной шишкой на скуле особенно суровое выражение, что, на его взгляд, должно было вызвать соответствующую реакцию у черноусого.
— Да разные люди говорят.
— Нет, скажите, кто конкретно? — Петенька решил до конца играть в резидента со сверхсекретной миссией.
— Кто-кто, — пожимая плечами, неохотно отвечал черноусый. — Да вот Фантомас говорит…
— Вот что. Счастливчик, — сказал Паша, когда все они сели в машину черноусого, — лечиться я пока не поеду. Да ты что!
— Да, Петенька, ходить я уже могу и без вашей помощи. Поспал немного там, на дрезине, и чувствую себя лучше. Вот и кровь уже не идет.
— Но вам надо в больницу! — воскликнула Ксюша.
— Паша, об этом не может быть и речи, — сказал Счастливчик.
— Может быть, может быть. Только ты, Петя, не командуй. Теперь это и мое дело. Кроме того, я должен кое-кому отдать должок. А без меня вы уж точно не справитесь. Мастер, — обратился Паша к черноусому, — у тебя выпить есть?
— А как же! Найдется. Коньячок или водочку?
— Лучше сухого вина, — устало улыбнулся Паша, но и коньячок сойдет.
Черноусый вытащил из сумки фляжку и подал ее Паше. Паша медленно открутил крышку и сделал большой глоток, потом зажмурился и сделал еще один и передал фляжку Петеньке, который с удовольствием допил ее под замечание восхищенного черноусого «Пейте, пейте, у меня еще есть».
— Спасибо, — произнес Паша, закрыв глаза. Ему стало хорошо: боль прошла. — Ты знаешь дорогу на полигон?
— Точно не знаю, но люди говорят где-то здесь есть бетонка, — ответил черноусый.
— Заводи, мастер. Едем на полигон… А Ксюшу надо бы отправить я город, она свое дело сделала.
— Ни в какой город я не поеду. Вас же просто нельзя оставлять одних!
— Агент Троянский конь, вы — на службе! — грозно начал Петенька. — Приказы не обсуждаются. Немедленно поезжайте в город. Тут, говорят, ходит рейсовый автобус. Мне необходимо, чтобы вы в ближайшие час-полтора нашли того чиновника из горСЭС, с которым я имел контакт, и немедленно изложили ему ситуацию. Пусть поднимает на ноги все городские службы, и в первую очередь милицию и прокуратуру. Говорите им открытым текстом, что на полигоне готовится диверсия, грозящая катастрофой всей стране. — В голосе Петеньки звенел металл, он нарочито выпятил вперед челюсть, стараясь произвести впечатление на вдруг онемевшего черноусого, который вытаращил на него свои и без того круглые глаза.
— Нет, Крестовский, я останусь с вами! Вы ведь такие дураки! Они убьют вас! — Она чуть не плакала.
— Ксюша, — не открывая глаз и ласково улыбаясь, сказал Паша, — будет лучше, если вы с подмогой успеете до того, как они сделают ЭТО.-Он сидел на первом сидении, откинув голову на спинку, и ощущал, как силы вновь возвращаются к нему. Рана уже не болела, а только ныла. — Куртку мою возьмите, а то замерзнете. Петя, кинь мне твою спецовку.
— Ведь кто-то же должен предупредить власти, — уже миролюбиво произнес Петенька, передавая приятелю свою сыроватую спецовку и попытавшись со своей дурацкой улыбочкой обнять фыркнувшую Ксюшу за плечи. — Мы с Пашей попытаемся остановить их, а ты привезешь милицию или кого-нибудь из местной службы контрразведки…
— А если они мне не поверят?
— Поверят. У тебя ведь теперь свидетель есть. Будете свидетелем? — строго спросил черноусого Петенька.
— А что делать?! Придется…
— Поехали. Давай, мастер, послужи отчизне.
«Волга» выскочила на проселок и резво по неслась в сторону леса, где, по представлениям черноусого, была та самая бетонка, которая вела на полигон.
Ксюша проводила их глазами, полными слез. Ей почему-то вдруг подумалось, что она видит их в последний раз.
Бледный, исходящий холодным потом Михаил Семенович всю дорогу до полигона тяжело вздыхал, незаметно вцепившись липкими пальцами рук в железную скамейку и старался не смотреть на страшного узкоглазого, который сверлил его через черные щелки своими звериными зрачками и — Михаил Семенович был в этом уверен — мог в любой момент проткнуть его своим железным пальцем.
«Не надо было брать эти деньги! Но кто ж знал, кто ж знал! И сумма-то плевая: всего каких-то сто долларов! Да, всего сто долларов… Нет, двести. Ну и пускай двести! И вот за каких-то двести пятьдесят долларов эти люди — люди, которых ведь тоже мать родила, — могут убить меня. Меня… Меня!!! Да пес с ней, с работой, с этим моим повышением. Что мне повышение, когда этот узкоглазый черт и тот сумасшедший старикашка могут убить меня: проткнуть пальцем. задушить, зарезать?.. Нет, не хочу! Как только приедем — убегу, просочусь где-нибудь, спрячусь в лесу, и пусть все идет к черту! А если он догонит? — Михаил Семенович кинул боязливый взгляд на узкоглазого и тут же встретился с его азиатскими зенками. — Убьет! Вот сейчас и заколет! Пальцем заколет! Ой, мама…»
Состав остановился, и бедный чиновник-путеец приготовился к смерти. Натерпевшийся за время поездки своего молчаливого соглядатая, он был теперь готов даже к позору: к длинному профсоюзному собранию, где бы его долго и мучительно клеймили, громогласно обрушивая проклятия на его невинную голову. Но он был бы теперь рад заявиться туда даже без штанов, как это частенько случалось с ним в последнее время в его снах; он был готов претерпеть теперь даже гомерический смех и подлое хихиканье со стороны жестоких сослуживцев, лишь бы только кошмар с этим узкоглазым азиатом и бешеным старикашкой вдруг рассеялся, как дым…
— Ну что ты сидишь, как на очке! — медленно сказал узкоглазый, не отрывая от Михаила Семеновича своих немигающих глаз. — Выходи!
Чиновник послушно поднялся со своего места и с готовностью направился к выходу — к свету, соснам и ответственным работникам полигона. Ему хотелось побыстрее оказаться среди людей.
Но каково же было его удивление, когда он, спрыгнув на землю, увидел, что в составе не хватает нескольких вагонов. Его на радостях, что «Есть Бог! Существует!», бросило сначала в жар, а потом в холод так, что он, бедняга, прослезился и в изнеможении расстегнул ворот рубашки.
— Это ты, падло! — зашипел Кореец, идя на Михаила Семеновича, как на зверя, с растопыренными желтыми пальцами в качестве смертоносного оружия.
